Александр Македонский. Наследник власти - Неля Гульчук

Закончив украшение лица повелительницы, рабыни приносили шкатулку с драгоценностями и с огромными предосторожностями вынимали из нее кольца, ожерелья, браслеты и серьги.

…В этот день все было, как обычно: пока Апаме мыли ноги, покрывали пурпуром ногти и обували в расшитые жемчугом туфли на небольшом каблучке, Амитида принесла нежно-желтый хитон, расшитый зелеными пальмовыми ветвями.

Посмотрев на себя в большое серебряное зеркало, висящее на стене, Апама осталась довольна. Тут в ее покои вошла рабыня Артазостра и принесла письмо. Письмо было от матери. Пармес сообщала, что скоро прибудет в Вавилон.

Полученная новость взволновала Апаму. Она была рада увидеть мать, – они не виделись почти год, и ей хотелось откровенно поговорить о своих женских делах. Но в то же время тревога сжала сердце: ведь она ничего не сделала для того, чтобы исполнить данную матери клятву.

Чтобы успокоиться и подумать о том, как достойно встретить мать, Апама попросила Амитиду подняться вместе с ней на крышу дворца. Там было прохладно даже в дневной зной. Диковинные растения и навесы охраняли от палящих солнечных лучей. Апама часто поднималась сюда и любовалась Вавилоном, этим сказочным городом, о котором много слышала, но в который попала впервые. Каждый раз Апама не переставала поражаться необъятным пространством и величием огромного города. Стены, имеющие пятьдесят локтей в вышину, выглядели совершенно неприступными. Ширина их была такова, что могли свободно разъехаться две колесницы. Двести пятьдесят высоких башен увенчивали громадную твердыню. Город-великан располагался на обоих берегах реки Евфрат. С крыши было видно, как курится фимиам в многочисленных святилищах, как по приказу Александра идет строительство громадного театра Диониса. Были хорошо различимы пересекавшиеся под прямым углом широкие прямые улицы, мощенные терракотовыми плитками. Каждая из главных улиц начиналась и заканчивалась у одних из двадцати пяти ворот. Несмотря на ранний час, жизнь вовсю кипела в городских кварталах. Приходили и уходили многочисленные торговые караваны, приставали к причалам лодки и корабли. Над городом господствовали зимний и летний дворцы царя, чудесно отделанные керамическими изразцами с разноцветными эмалями, которые сияли под солнцем изображениями сказочных зверей и растений. Правители Вавилона выбрали удачное место для строительства летнего дворца: близость реки давала прохладу, а находившиеся на берегу пальмовые рощи – тень и свежесть. Дворец Селевка располагался вблизи дворца царя. Он был подарен Александром и был не менее роскошен, чем царский.

Апама размышляла. Что она будет говорить матери? Как отнесется мать к Селевку? И, главное, как отнесется к ее матери сам Селевк, ведь они впервые увидят друг друга? Апама не сомневалась: Селевк будет любезен. Но мать? Ведь она ненавидит македонян и до сих пор скорбит о гибели царя Дария! Апама может сказать матери, что много узнала о характере Александра, о его новых походах, о предсказаниях халдейских жрецов. Но среди приближенных царя она не видела никого, кто в тот страшный день ворвался в их дом с окровавленной головой отца.

Апама чувствовала, что ее покой может быть нарушен. Она теперь так дорожила любовью Селевка! Мать должна ее понять!

Между тем солнце, казалось, заполнило все небо. В его середине была видна точка, постепенно превращающаяся в птицу с распростертыми в полете крыльями.

– Ястреб, – сказала Амитида.

– Нет, – возразила Апама. – Орел.

Птица, покружив над дворцом, стала приближаться. Через мгновение она села на крышу – там, где располагались покои Селевка. Апама никогда еще не видела орлов так близко. Птица огляделась, гордо расправила крылья и взмыла в небо, прямо к солнцу.

Апама зажмурила глаза.

– Предсказание! – благоговейно прошептала она и улыбнулась. – Лучшего и быть не может! Орел предсказывает Селевку великую будущность!

Она подумала, что приезд матери, возможно, будет во благо их дому, что с ее приездом должно произойти что-то очень значительное, ведь письмо и предсказание она получила в один день.

Повозка, везущая Пармес в Вавилон, остановилась по ее просьбе у ярко-синих ворот богини Иштар.

Время приближалось к полудню, было очень жарко. Пармес не была здесь несколько лет. Сердце ее учащенно билось. Диковинные звери, как и прежде, в дни ее молодости, шествовали по глазурованным стенам, по-прежнему внушительно выглядел грозный дракон с когтистыми лапами орла и хвостом змеи, с туловищем, закованным в панцирь из крупной чешуи. С каждой стороны этого въезда в город возвышалось по укрепленной башне. Перед каждой башней был поставлен страж: высеченный из камня гигантский крылатый бык с человеческой головой. Да, совсем ничего не изменилось. Только жестокий македонец, сместив царя Дария, восседал на его престоле.

Ворота растворились, и Пармес въехала в город.

Едва лошади, запряженные в четырехколесную повозку, остановились у главных ворот дворца Селевка, к Пармес подбежали рабы – носители скамеек. Они помогли ей спуститься на землю. Когда Пармес вступила во двор огромного дворца, ее встретил главный евнух, сопровождаемый юными служанками. На его безбородом лице играла подобострастная улыбка, от завитых волос резко пахло благовониями.

– Повелительница, твоя дочь Апама удостоила меня величайшей милости первым выйти тебе навстречу, чтобы я осветил твое сердце ярким светом ее приветствий. Эти женщины – твои рабыни. Они ожидают твоих высочайших приказаний.

Пармес поблагодарила евнуха и вместе со служанками пошла во дворец. Служанки торжественно ввели гостью в назначенные ей для временного пребывания покои женской половины дома.

После умывания, переодевшись в чистую одежду, Пармес очутилась в объятиях дочери. Апама, услыхав родной голос, забыла все свои тревоги и просто радовалась приезду матери. Пармес впервые за долгие месяцы заулыбалась. Сыновья ее уже вышли из детских лет, когда родилась Апама. Очаровательная и ласковая девочка стала ежедневным праздником для матери. Долгие месяцы, проведенные без дочери, были настоящей пыткой.

После захода солнца Апама пригласила мать на трапезу. Они полулежали на ложах друг против друга. Тишину не нарушали ни пение птиц, ни голоса слуг со двора. Дворец дышал спокойствием, благополучием и роскошью.

Поначалу разговор матери с дочерью не складывался. Апама ждала, чтобы мать заговорила первой. Пармес обратила внимание на папирусные свитки и глиняные дощечки, аккуратно сложенные на скамьях вдоль одной из стен.

– Ты решила учиться грамоте?

– Да. Селевк многому научил меня, – с гордостью сказала Апама.

– Например? – усмехнулась Пармес. Она вдруг поняла, что ревнует дочь к знатному македонянину, которого уже ненавидела, хотя ни разу не видела.

– Читать и писать. В Элладе всех дочерей знатных родителей этому учат. А в Персии, кроме магов и жрецов, немногие знают грамоту.

Грустная улыбка тронула губы Пармес.

– Меня учили ткать, прясть и вышивать, и я обучила этому тебя. Знатных мальчиков учат в первую очередь говорить правду, быть послушными и добрыми, почитать богов, ездить верхом, сажать деревья и различать травы. Тот, кто хочет научиться читать и писать, обращается к магам, по примеру благородного царя Дария.

Апама сделала знак рабам, и те принесли на серебряных блюдах мясо козленка с яблоками и рыбное филе.

– Как жаль, что Селевк не смог разделить нашу трапезу, – вздохнув, осторожно проговорила Апама.

Пармес ответила на слова дочери молчанием и принялась за еду.

– Я очень хочу поскорее вас познакомить. Ты полюбишь Селевка.

Подняв брови, Пармес сурово взглянула на дочь.

– Я не смогу полюбить того, кто украл тебя, не спросив моего разрешения.

В покоях возникла напряженность. Апама перестала есть, улыбка исчезла с ее лица.

– Ты счастлива? – В голосе Пармес послышался упрек.

– Да!

Немного помолчав, Апама добавила:

– Я люблю Селевка больше жизни. Для меня жизнь в этом доме состоит из любви и знаний.

Девушка вдруг почувствовала, что присутствие матери наполнило ее покои смутной тревогой. Причиной был дух смерти, который мать привезла с собой.

– Я надеюсь, ты еще помнишь своего отца? – резко спросила Пармес.

– Да… – Ответ прозвучал неуверенно. В последнее время образ отца стал забываться.

– Ты помнишь, как зверски его убили?

– Да…

Долго сдерживаемые переживания выплеснулись наружу. Голос Пармес задрожал.

– Если не будут наказаны убийцы… Эти страдания, это опустошение… Я не могу этого больше выносить…

Апама почувствовала себя виноватой.

– Ни добра не забывай, ни зла не забывай, – сурово глядя дочери в глаза, проговорила Пармес.

– Ты хочешь сказать, что я пью из одной чаши с убийцами своего отца? Поверь, Селевк здесь ни при чем.

– Я в долгу перед твоим отцом, потому что еще не отомстила его убийцам. Я хочу, чтобы ты это поняла.