Ничего личного - Наталья Андреева

— Что же вы ее не остановили?

— А зачем? Ты, сыщик, думаешь, будто я тот негр ненормальный, который из-за ерунды готов жизнь себе поломать?

— Отелло, что ли?

— Тебе виднее, ты начитанный, это я слухами живу. А я не такой, нет. Я умный… Ну, выпьем, что ли еще?

— А не хватит?

— У нас как, деловая беседа? — подмигнул вдруг Калачев.

Алексей понял: проверяет. Все он знает: и как негра ненормального зовут, и кто такой русский писатель Достоевский. Возможно, даже знает, кто убил Пашу. Но играет дурачка. «Пусть я умру, но не уступлю», — подумал он и махом опрокинул водку. Калачев кивнул с удовлетворением и выпил сам.

Потом оттяпал крепкими зубами кусок яблока, оказавшегося на тумбочке и потянулся к пачке сигарет.

— Закурим, милиция?

— Я не курю.

— Что ж ты за мужик такой? Не пьешь, не куришь?

Алексей хотел, было, нахамить. Сказать, что мужик проверяется не только этим. А еще и наличием у него рогов. Или их отсутствием. Но удержался.

— Здоровье берегу, — коротко сказал он.

— Береги, береги, все там будем, и здоровые, и больные. Так вот, насчет моего ума… Эта Пашкина б…, которую Норой зовут, думает, что она самая умная. Решила отомстить своему хахалю моими руками, думала, что, узнав про его амуры с Катькой, я меры начну принимать. Да знал я про все! Ну, посуди ты сам: я целый день на работе, да какая работа! У меня бизнес, крутишься весь день, как белка в колесе. Одна крыша чего стоит. Ты с бандюками когда-нибудь договаривался? Они только пальцы загибать умеют, а считать нет. Налоговая опять же, пожарная инспекция, санэпидемстанция, таможня… Сколько их? И не сосчитаешь! Каждый месяц проверки, проверки, проверки, всем надо, все жить хотят. И хорошо жить! Но! — он поднял вверх указательный палец. — За чужой счет. Потому — все воруют. У нас для того и зарплаты маленькие кладут. Два пишем, три в уме. В сумме получается пять: все довольны, всем хватает. Кому не хватает — то дурак. — И Леонидов мысленно записал себя в дураки: ему не хватало. Калачев меж тем вдохновенно продолжал: — Снимут одного, так другой приходит, новенький, голодный, как волк. У него еще нет ничего, кроме постоянно растущих потребностей, и каждой потребности дай, дай, дай… Где взять все эти давалки? Где? А сколько тобой обиженных? Одного уволил, другому не так сказал, все затаились, ждут. Каждый гвоздь приготовил, чтобы вколотить в твой гроб, когда время придет. Это только у бедных людей врагов не бывает, а мы на том и стоим, что их наживаем, наживаем, наживаем… В итоге все друзья — ау! Где друзья? От тебя они только и ждут, чтобы поделился. Поделишься -мало! Еще давай! Знаешь, сколько раз в день я слышу это давай?

Самое страшное, когда домой приходишь, а там тоже это «давай». Все равно что: деньги или постельные ласки. А у меня сил нет уже. Все там, на работе остались. И нервы, опять же. Болею я. А тут дома молодая здоровая баба, не работает, гладкая, сытая, заботами не обремененная. Сначала ты ее от всего избавляешь: от работы, от сумок, от стирки, от уборки, от забот о хлебе насущном, и ждешь, что она будет просто благодарна. Так поначалу она и благодарна, только благодарности той ненадолго хватает. Потом выясняется, что ей просто нечего делать, а тело — оно свое требует, ему энергию куда-то девать надо. А? Это мое только и норовит найти точку опоры для сна, в постели ли, в машине, рядом с шофером. А Катюха дрыхнет, сколько влезет, поэтому и ласки все время хочет, но я-то не могу. То есть, могу, конечно, я не импотент, но столько, сколько ей надо, в одиночку ни один мужик не потянет.

В итоге, когда в один прекрасный день замечаешь, что супруга малость поутихла, соображаешь, что она где-то прихватила на стороне. Развестись? Смысл? Без бабы все равно нельзя: привык, ребенок опять же, общие друзья, да и половые потребности хоть маленькие, но есть. Да и люблю я свою Катьку, хоть она и стерва. По-своему, конечно, но — люблю. И дочку люблю. Дашка — молодец, учится хорошо, умная, не в мать, меня обожает. Нормальная семья, одним словом.

Так, между делом выясняю, что роман у нее не с кем иным, как с молодым, холостым, да еще и моим компаньоном. Я в Серебряковский бизнес тоже солидно вложился. Уж Пашу я знал хорошо: у него таких Катек… Серьезного между ними ничего быть не могло, так, траханье для взаимного удовольствия. Зато жена спокойнее стала, к нарядам интерес появился, за хлопотами о себе любимой и скучать перестала. Хандра у нее прошла. В бассейн стала ходить, форму поддерживать. Дома — покой, тишь да гладь, да божья благодать. Баба тогда ангел, когда она за собой вину чувствует. Вот тогда вся исстелется перед тобой, кофе в постель будет носить и лысину твою целовать. Тем более что кроме нас троих никто об этом не знал: Паша молчал, потому что меня боялся, жена привыкла к сытой жизни, ей за мной, как за каменной стеной, а я делал вид, что ничего не знаю.

— Устроились, короче, — наконец нашелся Леонидов, который поначалу ошалел от такого поворота событий. Да и повело его от водки. Калачев сразу это почувствовал, чутье у него было звериное. Потому и разоткровенничался.

— Ты еще молодой, да горячий, сыщик. Да и баба твоя, похоже, при деле, ей бы успеть все дома переделать да мужа ублажить. У тебя другие проблемы: как жену содержать, а у меня, как удержать. Теперь, можно сказать, что песня была хороша, да начинай сначала. Ну, где я еще найду такого Пашу?

— Может вам к профессионалам обратиться? Знаете, сейчас есть и мужская проституция: можете выбрать жене кавалера с гарантией и по своему вкусу. Хотите — блондина, хотите — брюнета. Небось, и рыжие имеются, если приплатить. Екатерина Леонидовна какую масть предпочитает?

— А вот это уже плохой юмор, — прищурился Калачев. — На этом остановись. И еще запомни: с милицией я дел больше иметь не хочу. Я ведь помню, как давал показания по делу Серебрякова, чтобы Пашину ж… прикрыть. Не знал тогда, что он так дорого обойдется, но, как говорится, за хорошее удовольствие надо хорошо платить. Мне для такого дела мужик нужен с репутацией. Не шваль какая-нибудь.

— Скажите, а зачем вы сюда приехали? Не в Финляндию, не в Швецию, и не на острова какие-нибудь?

— Да вот, жене хотел угодить. Она опять злющая стала, я и понял, что у нее и Паши дело разладилось. Думал, может, помирятся на свежем воздухе, а оно, вон как вышло! Да и на хрен мне эти острова? Жарко. Болею я. Сердце мое такого климата не выдерживает. А Финляндия у меня своя: гектар земли в Подмосковье. Хочешь — на лыжах катайся, хочешь — на коньках. Елок — не счесть! Надо оленей — оленей пригоню. Да хоть и из самой Финляндии! А что касается убийства… Я сразу сообразил, что ты под Катьку копать станешь. Только не она его с балкона скинула.

— А я знаю. Единственная женщина, которая на сто процентов вне подозрения, за исключением, конечно, моей жены.

— Это еще почему?

— Потому что Нора ей в стакан бросила таблетку снотворного. Чтобы нейтрализовать.

— Чего ж ты мне сразу не сказал, опер?

— А интересно было послушать. Да и вам хотелось поговорить.

— Это верно: хотелось. И поговорить, и отдохнуть. Перед Новым годом самый оборот! Жаркие деньки. Мне бы сейчас несколько дней отлежаться в тишине… Я здесь задержался, чтобы Катьке был урок. Чтоб напугалась. Утихла, и не портила мне праздники. Хорошо ты ее напугал?

— Хорошо, — рассмеялся Алексей.

— Ну и ладушки.

— А вы часом не в курсе, кто убил Пашу?

— Здесь бизнес. Чистый бизнес, — уверенно сказал Калачев. — Власть с Валерой не поделили. Король-то умер, то есть, великий и могучий Серебряков, а приемников оказалось два. Один явно был лишним, только мне всегда казалось, что на радикальные методы способен именно Паша. Тот был друг, соратник, наследник с благословения покойного, так сказать. А Иванов — тот птица другого полета. Убийство — не его способ избавиться от конкурента. Но, если оба крепко выпили, и дело до разборки дошло, то все могло случиться. Давай, сыщик, дернем еще по одной. За упокой души раба божьего Павла.

— Так пили уже!

— Душа, она вечного поминовения требует, что ей одна рюмка! Покойник доволен будет, когда с того света увидит, какая вокруг его персоны образовалась кутерьма. Тщеславный человек был наш Паша. Ох, и тщеславный! Пей, сыщик, хуже все равно уже не будет.

На этот раз Калачев с ним чокнулся. Выпили.

— Вы это о чем? — спросил Алексей.

— А, о жизни! Ну, все у меня есть: две квартиры, загородный особняк, три машины, жратва любая, за дочку штуку в месяц плачу в одну только школу, а их целых три, жене бриллианты покупаю, деньги на тех счетах, на каких нужно. Покоя нет. А кроме него чего желать дальше -непонятно. Одно только — попить, поесть, да здоровье уже не то. Думаешь, не был я молодым и стройным, как ты?

— Погодите, Илья Петрович, вы на сколько лет старше меня? Мне тридцать. С маленьким хвостом.

— Да? Неплохо ты сохранился, сыщик! А у меня глянь, какое пузо! Мне тоже с маленьким хвостиком. Но за сорок.