Корпус 38 - Режи Дескотт

— Вы же знаете о его прошлых…

— Да, да. И все равно. Невозможно представить, чтобы он такое совершил. Может, его раньше и заносило, но он добрый парень. Птенчик — думал, что, освободившись, выкарабкается, занимаясь жонглированием. Видите характер? Не без способностей к тому же. Один раз мне показывал. Но это не профессия… Занятие нищего. Понимаете, таких парней может спасти только армия. Еще не изобрели ничего лучше, чтобы сформировать человека.

Стейнера подмывает спросить, что же тогда случилось с унтер-офицером Шаналем.[26] Но решает не перебивать полковника.

— Я нашел ему работу у одного моего знакомого. Бывший офицер, своя строительная фирма. На этот раз настоящее дело.

— Тем не менее, когда я заговорил о Данте, вы не очень удивились…

— Просто Сегар сказал мне не далее как вчера, что он исчез. Сегар — это парень, у которого я его устроил. Бывший офицер, служил под моим командованием.

— И он вас не предупредил, что вчера… Значит, вы все-таки знали, как дела у Данте.

— Не напрямую! — хмурится полковник. — Мы им, знаете ли, не няньки. Парень приходит на стройку — тем лучше, не приходит — тем хуже. Это не значит, что надо немедленно обшаривать окрестности.

— Вы можете дать мне координаты этого Сегара?

— Надеюсь, не для того, чтобы его трясти, а? Думаете, легко найти работодателей, готовых принять таких Данте-Леганов?

Стейнер, улыбаясь, вынимает записную книжку. Налицо военная взаимопомощь: старик направляет к приятелю дешевую рабочую силу — бывших заключенных.

Полковник неохотно дает комиссару номер мобильного телефона; Стейнер записывает. Затем поднимается, еще ощущая горечь кампари во рту. И опять вид города приковывает его взгляд.

— Скажите мне, почему главный комиссар опрашивает свидетелей? Это, конечно, честь для меня, но разве это не работа инспектора? — спрашивает полковник, провожая Стейнера к дверям.

Стейнер задумчиво смотрит на него:

— Чтобы иметь удовольствие встречаться с такими людьми, как вы.

На лестничной площадке комиссар поворачивается к старику:

— Успокойте меня — неужели вы действительно думаете, что я похож на человека, который может вытряхивать сведения из людей?

Полковник смущенно смотрит на него. Стейнер не ждет ответа. Двери лифта закрываются, заливая кабину белым светом ламп.

По телефону унтер-офицер Сегар дал комиссару адрес текущей стройки. И сразу же Стейнера охватило нарастающее возбуждение охотника. Авеню д'Иена, напротив музея Гиме. Всего в нескольких сотнях метров от садов Трокадеро. Это уже интересно… Еще немного — и можно хвалить симпатичного психиатра. Всего два дня, и уже такой след.

Потом комиссар берет себя в руки.

Он играет в следователя с энтузиазмом двадцатилетнего новичка. Полковник правильно сказал: главному комиссару редко приходится выполнять такую работу. Но сейчас июль, часть подчиненных в отпуске, а у комиссара есть время и желание прогуляться.

За башнями XIII округа и домами азиатского квартала — гауссмановские строения[27] севера XVI-го. Все здания на одно лицо. И люди тоже. И шум на улице. У Стейнера создается впечатление, что ему придется пересмотреть свою парижскую географию.

Звонок не работает. Дверь приоткрыта. За ней слышится адский шум. Стейнер толкает дверь и входит. Один парень дубасит по перегородке — ломает. Другой, по-видимому, борется с чугунным радиатором. Третий орет в мобильный телефон, то ли перекрывая шум, то ли ругая собеседника.

Смахивает на квартиру в Сараево, которую неделями терзали выстрелы снайперов и противотанковые ракеты.

Унтер-офицер Сегар вешает трубку. Он массивен настолько, насколько полковник худ. В воображении Сейнера возникает толстяк, потеющий под африканским солнцем в недрах бронетранспортера. Комиссар с трудом представляет, как Сегар бегал с полной выкладкой. Еще труднее представить, что пузо у унтер-офицера появилось только в гражданской жизни. Впрочем, не легче, нежели постичь, что его собственный живот ознаменовал начало работы на посту главного комиссара. Сегар, вылитый людоед, неприязненно смотрит на комиссара. Стейнер удивляется, как полковник мог подумать, что он, Стейнер, сможет раскачать это животное. Даже вдвоем с Мельшиором из него было бы непросто что-нибудь вытрясти. Но бывший регбист-полузащитник вместе с Франсини отправился к последнему месту жительства Данте. В конце дня, сопоставив собранную информацию, они наверняка будут знать больше.

Несколько секунд знакомства — и сыщик решает проявить человечность к бульдожьей роже бывшего унтера. Тот и впрямь веселеет, сообразив, что полицейский здесь не из-за подпольных рабочих, а из-за пропавшего Данте.

— Исчез неожиданно, никого не предупредив.

— Скажите, он работал на этой стройке?

— Первую неделю да. Словом, три первых дня. Исчез 18 июня. Здесь был с 15-го. И не закончил… Триста квадратных метров. Все перегородки надо снести, а уж потом к нормальной работе приступать. Пятьдесят лет здесь жила старуха. Дала дуба месяц назад. С этого все началось. Можете себе представить.

— Как вы объясняете его уход?

— Хлюпик. Не то что мои поляки. Двужильные. Если б его не рекомендовал полковник, я бы его в свою бригаду никогда не взял. Оно и к лучшему. Ему нужна работа потоньше: отдирать электрические провода, трубы демонтировать — вот это ему подходит. С таким весом, как у него, тут вообще никого не найдешь.

Голый по пояс поляк мочалит перегородку, как дровосек мочалит дуб. Заносит топор за спину и лупит по кирпичу изо всех сил.

При каждом ударе здание дрожит. Обломки падают в облаке пыли и образуют своего рода руины на развороченном паркете. Помимо разбросанных сувениров и мебели, эти обломки — последние материальные свидетели бывшей обитательницы дома. Полицейский представляет, как старая дама при каждом ударе вздрагивает в гробу.

— А что заставило вас сюда прийти?

— Дело в аквариуме Трокадеро — это вам что-нибудь говорит?

— Нет. А должно? Это недалеко, Трокадеро.

— Там нашли разрезанную на куски жертву. Это наводит вас на какие-нибудь мысли насчет Данте?

Гигант смотрит на комиссара прищурившись:

— Разве он такое мог сделать, этот тип? Не знаю… Однажды на стройке ребята нашли кучу порнографических журналов. И представьте, один из моих поляков его застал — он их резал и мастурбировал. Мне плевать. Пока он вкалывает… В конце концов, я ему устроил хорошую взбучку, он заслужил.

— Хорошую взбучку? — Стейнер поднимает брови.

— Да, ну… Небольшой нагоняй. Вижу, что вы подумали. Их нужно держать в ежовых рукавицах, этих парней, а? Небось для Данте этого мало. В конце концов, и хорошо, что мы от него избавились!

— Вы так считаете? А если он действительно прикончил эту девушку? Когда случилась эта история?

— Ммм… Примерно за неделю до его исчезновения, — отвечает гигант, вдруг смутившись.

— Укороченная неделя, да? Видимо, несколько дней. Или даже накануне… Ладно, это может объяснить его исчезновение — за неимением вариантов. Не стану вас больше беспокоить. В любом случае я знаю, где вас найти, — говорит Стейнер, указывая на мобильник, который Сегар держит в руке.

С непроницаемым лицом гигант кивает.

— Кстати! — кричит полицейский от двери, стараясь перекрыть грохот. — Тот поляк, который застал Данте, — можно его увидеть?

— Увидеть-то можно, а вот поговорить — другое дело… Если только вы говорите по-польски. Он по-французски не говорит. К тому же вы его уже видели. Вон тот мощный парень.

Поляк почти закончил крушить стену. Покачиваясь на обломках кирпичей, он бьет последний раз. Ансамбль выпуклых мускулов спины, плеч и рук. Они выделяются четко, будто на анатомической иллюстрации, где человек изображен без кожи.

— Не говорит по-французски? Ну что ж, посмотрим. А вы — вы знаете польский? — спрашивает Стейнер, приближаясь.

— Мы же тут не литературой занимаемся, как вы заметили. Я беру кувалду, ударяю в стену, а поляк за мной заканчивает.

— Поберегитесь, однако, инспекции по делам иммигрантов, — улыбается Стейнер. — Ах да! Последний вопрос: почему вы назвали Данте птенчиком? Это колониальное выражение такое?

— Вы его когда-нибудь видели? Увидите — поймете. Лицо кузнечика и взгляд воробья. А вы что — следствие ведете?

— Это я ради удовольствия… Впрочем, не важно, — говорит наконец Стейнер, глядя на Сегара.

Как они и предполагали, клетка была пуста, птичка улетела. Получив деньги за месяц вперед, консьержка, озабоченная только сбором платы с жильцов, не беспокоилась.

Она не видела Данте, по крайней мере, дней десять. Но это не значит, что он все это время у себя не ночевал. Она ведь не может следить за жильцами днем и ночью.