Дом Живых. Арка первая: Порт Даль - Павел Сергеевич Иевлев

class="p1">В глаза Завирушки ударил свет магической рампы, грянули по струнам менестрели, а когда она проморгалась, то увидела, что стоит на башне монастыря, а рядом с ней…

— Падпараджа? Верховная Птаха? — шепчет девушка недоверчиво, но та не обращает на неё внимания, обращаясь мимо, в зал:

— Моя любимая, моя ты Мья Алепу!

О, как печально видеть тебя здесь!

Я за тобой прошла сюда полсвета,

чтоб принести тебе благую весть! — запела Фаль.

— Я стала Мьёй! — говорит сама себе Завирушка, не особенно удивляясь этому факту. — А значит, я люблю Падпараджу! Как удивительно!

Но вместо этого раздалось пение, которое, благодаря магии иллюзий, доносится как бы из её рта:

О Падпараджа, кровь моего сердца!

Зачем ты здесь, в обители скорбей?

В моей душе теперь закрыта дверца,

там с каждым днём становится темней…

От понимания, что она сейчас отвергает любовь всей жизни, Завирушке вдруг становится очень грустно, и на глазах выступают слёзы. Но поющий за неё голос безжалостен — он объясняет, что их связь преступна, что она не может позволить любимой загубить своё великое будущее ради любви, что готова прожить всю жизнь в монастыре, а Падпараджа должна посвятить себя величию Империи.

К концу этой арии Завирушка уже плачет в три ручья, так ей жалко себя и Падпараджу.

— Бедные мы бедные, за что же так? — приговаривает она тихо. — Неужели нельзя ничего придумать?

К счастью, решительная Падпараджа не зря к концу жизни фактически возглавляла Империю. Она не из тех, кто готов отступиться из-за какого-то там монастыря. Её ария воодушевляет и ниспровергает, сотрясает стены и потрясает устои:

― Зачем нужна Империя без счастья?

Зачем нужна мне жизнь без тебя?

Пускай придут и беды, и ненастья,

на всё готова я, тебя любя!

Завирушка, растроганно рыдая, лезет целоваться к Фаль, рискуя опрокинуть её с невидимых ходулей, та изо всех сил её незаметно отталкивает:

— Да успокойся ты, дура! Грохнемся же сейчас! Дай сцену закончить! Стой спокойно!

Падпараджа вынужденно изображая объятия любовников, а на самом деле цепляясь за Завирушку, чтобы не упасть, торопливо допевает о том, что она готова пренебречь своей будущей карьерой ради любви, а если обеты этого монастыря так тяготят любимую Мью, то гори он синим пламенем!

Внизу башни вспыхивает иллюзорное пламя, девушки поют заключительную песню любви и верности — всё ещё обнявшись, потому что Фаль потеряла одну ходулю, — потом занавес опускается и воцаряется темнота.

* * *

— Падпараджа! Такая красивая! Такая гордая! Я так её люблю! — сообщает Завирушка, размазывая по лицу слёзы. — Она! Ради меня! Монастырь! Но как же она теперь? Как же мы? С ней?

Девушку под руки сводят вниз по лестнице.

— Как глубоко вошла в образ, — скептически замечает Пан. — Клещами не вытащишь. И заберите кто-нибудь уже у неё стаканы! Я замучился их иллюзией прикрывать!

— А у меня всё платье в морковке! — пожаловалась Фаль. — Какой дурак кладёт в напитки морковку?

— Ничего, ничего, — приговаривает козёл, — как-то справились. Сам себе не верю, честное слово. Фаль, вон твоя ходуля, переодевайся в морское бегом! Декорации, где декорации? Шензи, Банзай — тащите сюда палубу! Убирайте башню! Готовим сцену на корабле! Кифри, ты ещё здесь? Бегом переодеваться в Дебоша Пустотелого!

Со слабо сопротивляющейся Завирушки ловко стащили золотую тогу, быстро облачив в морской костюм, и она стала похожа на очень молодую и очень растерянную юнгу.

— Спокойно, спокойно! — уговаривает её козел. — Ты отлично справляешься для первого раза. Только не лезь больше к Фаль целоваться.

— Но моя Падпараджа… — стонет Завирушка.

— С ней всё будет хорошо… По крайней мере, пока она не окажется подвешенной на больших пальцах. Вот, становись сюда. Тут нос корабля. Точнее, станет им, когда я наложу иллюзию. Фаль… То есть твоя любимая Падпараджа…

— Люблю её! — согласилась Завирушка.

— Очень славно, — не спорит Пан, — так вот, она обхватит тебя за талию, а ты раскинь руки, и чуть наклонись вперёд, как будто летишь. Понятно?

— Но я не умею летать!

— Не летишь, а как будто летишь! Очень трогательная сцена, что бы ты понимала. Она ещё станет классикой. Все готовы? Третий акт, сцена на корабле, занавес пошёл! Пошёл занавес!

Резанул по глазам свет магической рампы, и магия иллюзий превратила треугольную дощатую платформу с невысоким ограждением из тонких планок в режущий море нос корабля. Закричали чайки, заплескали волны, Падпараджа запела о настоящей свободе, которую даёт только настоящая любовь, Мья вторит ей, а Завирушка снова рыдает, на этот раз от счастья. Она соединилась с любимой, они вместе навсегда, что может быть лучше? Девушка стоит, раскинув руки, на носу корабля, над ней синее небо, под ней синее море, любимая рядом, будущее прекрасно!

Падпараджа сообщает, что Мью приговорили к смерти за сожжение монастыря, но волноваться не следует — ведь они сбежали, и теперь станут пиратами! Их корабль уже приближается к пиратскому острову Большой Бушприт, где они вольются в пиратское братство — и, наверное, сестринство, — и никто более не попрекнёт их за их любовь!

— Небо уронит ночь на ладони!

Нас не догонят! Нас не догонят! — поют они хором.

Когда песня заканчивается, к ним подбегает матрос — его играет Шензи — и сообщает, что глава пиратов, капитан-андед Дебош Пустотелый, уже прибыл к ним на борт, чтобы поприветствовать знаменитую Падпараджу и не менее прославленную Мью Алепу. Завирушка неохотно отворачивается от океана и видит, как из-за кулис выходит высокая зловещая фигура. На самом деле это Кифри, но мастерская иллюзия показывает лицо-череп под чёрной треуголкой, где в чёрных провалах глазниц знаменитого капитана-андеда сияют красные огоньки его проклятой сущности безжалостного лича. Говорят, левую ногу ему отсекли освящённым оружием, поэтому некромантия не может её вернуть. Вместо ноги у Дебоша Пустотелого деревянная колодка. Скырлы-скырлы, зловеще скрипит она при каждом шаге. Скырлы-скырлы.

Увидев это, Завирушка замирает, бледнеет и начинает истошно визжать.

Корабль превращается в наскоро сколоченный помост. Исчезает океан, небо, облака на нём. Красавица Падпараджа становится гномихой на ходулях. Капитан-андед снова Кифри с привязанной к ноге деревяшкой, роскошные костюмы обратились в поношенные старые тряпки, лишь отдалённо напоминающие себя иллюзорных. Но этого никто не видит, потому что гаснут магические фонари рампы, исчезает освещение в театре, с тихим хлопком