Жена пилота - Анита Шрив

 У Кэтрин закружилась голова. В глазах потемнело. Она зажмурилась.

 Менструация началась у Мэтти в прошлом году, в декабре, позже, чем у большинства ее сверстниц. За год у нее было, насколько помнила Кэтрин, всего три менструальных цикла, так что ее дочь начала сексуальную жизнь раньше, чем физически созрела для этого.

 Один раз? — с надеждой в голосе спросила Кэтрин.

 Мэтти запнулась, словно частота ее половой жизни была чем-то настолько личным, что этого не стоило обсуждать даже с родной матерью.

 Нет… несколько…

 Кэтрин хранила молчание.

 Все в порядке, мама. Все в порядке. Я не любила его. Это был просто секс. Я хотела узнать, что к чему, и узнала…

 Тебе не было больно? — стараясь говорить ровным голосом, спросила Кэтрин.

 Только в первый раз. Потом мне понравилось.

 Надеюсь, ты была осторожна?

 Конечно, мама. Ты думаешь, я способна так глупо рисковать?

 «Как будто секс сам по себе не является огромным риском!» — чуть было не вырвалось у матери.

 Я уже и не знаю, что думать, — вместо этого сказала Кэтрин.

 Мэтти завязала волосы в пучок на затылке.

 А Джейсон? — неуверенно спросила Кэтрин о теперешнем парне дочери.

 Из всех подруг и друзей Мэтти лишь Джейсон имел смелость позвонить ей вчера и выразить свои соболезнования. Кэтрин он нравился: высокий светловолосый подросток, помешанный на бейсболе.

 Нет, я с ним ни разу не спала. Он ведь очень религиозный. Джейсон говорит, что внебрачный секс противоречит его убеждениям. Я не настаиваю. Меня и так устраивает.

 Ну и хорошо, — выдавила из себя Кэтрин.

 Как любая мать, у которой подрастает дочь, она со смешанным чувством страха и надежды ждала неизбежного. Вот только, прокручивая в голове возможные сценарии будущих событий, Кэтрин и представить себе не могла, что ее ждет такое испытание. В своей наивности она полагала, что секс станет для ее дочери следствием настоящей любви, а не мимолетной блажью, что у нее остался в запасе год, а может быть и два, относительно спокойной жизни.

 Мэтти обняла мать.

 Бедная мамочка.

 Ее тон был нежным, но не лишенным насмешки.

 Знаешь, в Норвегии еще в начале восемнадцатого столетия, — сказала Кэтрин, — девушке, уличенной в добрачной половой связи, отсекали голову. Отрубленную голову выставляли на пике на всеобщее обозрение, а тело зарывали в землю прямо на месте казни.

 Мэтти посмотрела на мать так, словно впервые ее видела.

 Мам?

 Это так… любопытный исторический факт… — поспешила успокоить дочь Кэтрин. — Я рада, что ты мне все рассказала.

 Я давно собиралась, но как-то не было…

 Мэтти запнулась и сильно укусила себя за нижнюю губу.

 Ну, я думала, что ты расстроишься и расскажешь об этом папе.

 На слове «папа» ее голос немного дрогнул.

 Ты на меня не сердишься? снова спросила Мэтти.

 Нет. Я не сержусь. Просто… секс — важная часть жизни, это не развлечение, это нечто особенное. Не нужно относиться к сексу как к забаве.

 Кэтрин и сама понимала, что ее слова звучат несколько банально, даже пошло. Является ли секс на самом деле чем-то особенным или это естественный акт жизнедеятельности человека, совершаемый миллионы раз в течение одних суток во всех уголках земного шара? А как следует относиться к нестандартным формам секса? Она не знала. Кэтрин осознавала, что совершает ошибку, свойственную большинству родителей: произносит перед своим ребенком избитые сентенции, в которые сама давно перестала верить.

 Теперь я это понимаю, — сказала Мэтти. — Просто я должна была пережить все сама.

 Она взяла мать за руку холодными, как лед, пальцами.

 Вспомни пингвинов, — неудачно пошутила Кэтрин.

 Дочь прыснула со смеху.

 Мам! Какая ты все-таки странная!

 Не без этого.

 Они встали с цементного блока.

 Послушай, Мэтти!

 Кэтрин повернулась к дочери. Она хотела рассказать ей о страшных слухах, распускаемых нечистоплотными журналистами о самоубийстве Джека Лайонза. Рано или поздно дочь обязательно узнает о них. Однако, вглядываясь в полные боли глаза Мэтти, женщина поняла, что не сможет огорчить ее еще больше. К тому же Роберт утверждал, что ее дочь и так ни за что не поверит в это. Тогда, спрашивается, зачем тревожить бедную девочку всякой ерундой?

 Кэтрин привыкла уходить от решения трудных и болезненных вопросов.

 Я люблю тебя, Мэтти! — вдохновенно произнесла она. — Ты даже представить себе не можешь, как я тебя люблю!

 Да, мама!.. Знаешь, хуже всего было то…

 Что? — отстраняясь от дочери и со страхом в сердце ожидая дальнейших откровений, спросила Кэтрин.

 В то утро, когда папа уезжал на работу, он зашел в мою комнату и спросил: хочу ли я пойти с ним в пятницу на игру с участием «Селтикс». У меня было плохое настроение, и я ответила, что прежде спрошу у Джейсона. Если у нас не появятся другие планы, то я пойду с ним на матч. Думаю… Уверена, что папа обиделся. Он прямо изменился в лице.

 Губы девочки скривились. Когда она плакала, то выглядела значительно моложе своих лет, совсем как ребенок.

 Кэтрин хотела объяснить Мэтти, что такое поведение детей по отношению к своим родителям не является чем-то из ряда вон выходящим. Взрослея, подростки все больше и больше отдаляются, а родители вынуждены молча сносить их капризы, которые дети считают проявлением своей независимости.

 Она хотела объяснить дочери все это, но не решилась.

 Он не обиделся, — солгала Кэтрин. — Честно. Когда папа уходил, то даже пошутил по поводу того, что теперь он играет в твоей жизни лишь вторую скрипку.

 Правда?

 Да. Ты ведь его знаешь. Если папа шутит, значит, он не злится.

 Серьезно?

 Да.

 Кэтрин энергично закивала, желая, чтобы у Мэтти не осталось и тени сомнения.

 Дочь шмыгнула носом и вытерла губы тыльной стороной ладони.

 У тебя есть «Клинекс»? — спросила она.

 Мать протянула ей гигиеническую салфетку.

 Я так много плакала, — сказала Мэтти. — У меня раскалывается голова.

 У меня тоже.

 Вернувшись, они застали Джулию сидящей за столом. Она налила им по чашечке горячего шоколада. Мэтти была довольна. Осторожно прихлебывая дымящуюся жидкость маленькими глотками, Кэтрин внимательно изучала лицо бабушки. Нижние веки ее глаз покраснели. Мысль, что Джулия, оставшись одна, горько плакала, больно резанула сердце внучки.

 Звонил Роберт, — сообщила Джулия.

 Кэтрин взглянула на бабушку. Та легонько кивнула ей в ответ.

 Я позвоню ему из твоей спальни, — сказала Кэтрин.

 Спальня бабушки Джулии, как ни странно, была самой маленькой комнатой в доме. Старушка не уставала повторять, что ей не нужно много места. «Довольствуйся малым», — с раннего детства слышала Кэтрин из ее уст древнюю философскую сентенцию. Впрочем, крошечная спаленка Джулии была не лишена особого очарования, когда-то отличавшего женщин «века джаза»: длинные ситцевые шторы в складочку, стул, обитый полосатым шелком персикового оттенка, розовое синелевое покрывало, изящная односпальная кровать и красивый туалетный столик. В своем воображении Кэтрин часто представляла себе молодую Джулию сидящей за этим столиком: в руках у нее гребешок, которым она медленно расчесывает свои длинные черные волосы…

 Телефон стоял на туалетном столике…

 Кэтрин набрала номер. Незнакомый голос ответил ей.

 Могу я поговорить с Робертом Хартом?

 Как вас представить?

 Кэтрин Лайонз.

 Минуточку.

 В трубке вдова услышала приглушенный шум мужских голосов. Она представила себе кухню своего дома, битком набитую мужчинами в деловых костюмах.

 Кэтрин, — раздался в телефонной трубке голос Роберта.

 Что случилось?

 С вами все в порядке?

 Да.

 Я рассказал об аудиозаписи вашей бабушке.

 Хорошо.

 Я сейчас приеду и подвезу вас.

 Ерунда. У меня своя машина, — возразила Кэтрин.

 Будет лучше, если вы поедете на моей.

 Почему? Что-то случилось?

 Как мне проехать к вам? — ответил вопросом на вопрос Роберт Харт.

 Роберт?! — вырвался из груди Кэтрин невольный вскрик.

 Здесь собрались люди, которые хотят задать вам несколько вопросов, но прежде я хотел бы переговорить с вами тет-а-тет. Думаю, будет лучше, если они не приедут в дом вашей бабушки. Я беспокоюсь за Мэтти.

 Роберт! Вы пугаете меня.

 Не беспокойтесь. Я скоро буду.

 Кэтрин вкратце объяснила ему дорогу.

 Роберт! Что это за вопросы? — обуреваемая любопытством, спросила она.

 Стало так тихо, словно все люди, только что разговаривавшие в комнате, где находился сейчас Роберт Харт, разом замолчали.

 Я буду через пять минут, — наконец произнес он.