Жена пилота - Анита Шрив

 Захлопнув дверцу машины, Кэтрин зашла через незапертую дверь в дом. Бабушка не любила замков. Входные двери не запирались ни когда Кэтрин была еще маленькой, ни даже сейчас, когда большинство жителей Эли врезали в свои двери замки.

 В кухне в нос Кэтрин ударил специфический букет запахов домашнего апельсинового бисквита и лука. Сняв парку, Кэтрин положила ее на стул в гостиной.

 Несмотря на то что дом был трехэтажным, его общая площадь была небольшой. Попросту говоря, домик был тесноват. После смерти родителей Кэтрин, уступив настойчивым уговорам бабушки, переселилась в их бывшую спальню на третьем этаже. Подавив в душе смутные сомнения, она перенесла туда свои вещи и книги. На втором этаже размещались две крошечные спаленки, одну из которых занимала Джулия. Первый этаж был отведен под гостиную и кухню. В гостиной стояла мебель, приобретенная Джулией и ее мужем в год их свадьбы: потертый бархатный диванчик буроватого оттенка, два мягких кресла, у которых не мешало бы сменить обивку, небольшой столик, коврик на полу и рояль, занимающий больше места, чем следовало бы.

 Держась одной рукой за перила, Кэтрин взобралась по крутой лестнице на третий этаж. Теперь это была комната Мэтти. Здесь девочка ночевала, когда гостила у прабабушки. Подойдя к окну, Кэтрин немного отодвинула одну из штор. Хлынувший в щель свет вырвал из полумрака свернувшуюся калачиком спящую дочь. Набитый ватой тигр валялся на полу, сброшенный во сне с кровати. Девочка накрыла голову одеялом, так что видны были лишь ее волнистые волосы.

 Кэтрин на цыпочках подошла к стоящему у кровати стулу и уселась, не отрывая глаз от дочери. Будить ее она не стала. Пусть поспит, отдохнет, а она подождет, пока Мэтти не проснется.

 Дочь приподняла голову с подушки и повернулась на другой бок.

 Солнце уже встало, и его лучи пробивались через щелочку между задернутыми шторами, образуя на левой стороне двуспальной кровати гигантское пятно солнечного света. Эта кровать красного дерева принадлежала еще родителям Кэтрин. Иногда женщина задавалась вопросом: чаще ли ее родители занимались любовью, чем она с мужем? И если да, то не из-за того ли, что раньше кровати делали гораздо меньших размеров, чем сейчас?

 Дочь замычала что-то нечленораздельное во сне и свернулась калачиком. Кэтрин встала, подобрала ватного тигра и положила его у изголовья Мэтти. Она ощутила теплое дыхание дочери на своей руке. Почувствовав, должно быть, присутствие матери, девочка пошевелилась. Кэтрин прилегла рядом с нею на кровать и крепко обняла ее. Мэтти застонала.

 Я с тобой, рядом, — сказала Кэтрин.

 Дочь не произнесла ни звука. Кэтрин ослабила объятия и погладила Мэтти по нечесаной кудрявой голове. Девочка унаследовала цвет волос матери, а курчавость — от отца. От него же Мэтти унаследовала глаза разного оттенка. До недавнего времени девочка безмерно гордилась этой особенностью своей внешности, но период полового созревания привнес в ее характер существенные изменения. Любое отклонение от общепринятой нормы было для нее не источником гордости, а чем-то постыдным. Она даже стала носить контактную линзу на одном глазу, чтобы скрыть эту особенность своей внешности.

 Сжав простыню пальцами правой руки, дочь потянула ее на себя. Кэтрин слегка отодвинула в сторону одеяло, закрывающее ее лицо. В зубах девочка плотно сжимала белую материю наволочки.

 Мэтти!.. Пожалуйста!.. Ты ведь задохнешься.

 Челюсти девочки вцепились в материю еще крепче.

 Мать легонько потянула за наволочку, но Мэтти не ослабила хватки. Кэтрин слышала, что ее дочь тяжело дышит через нос. На ресницах дрожали слезы, вот-вот готовые скатиться по щекам вниз. Мэтти посмотрела на мать со смешанным чувством радости и гнева. Лицо девочки исказил нервный тик.

 Кэтрин снова потянула за наволочку. Мэтти разжала зубы, и материя выскочила из ее рта.

 Мэтти мылась в душе.

 Бабушка Джулия стояла у плиты. На ней был короткий купальный халат в красную клетку поверх ночной сорочки, настолько старый, что помнил еще времена, предшествующие президентству Джимми Картера. Бабушка Джулия придерживалась мнения, что покупать новые вещи из-за прихоти просто недопустимо. Впрочем, другое ее правило гласило: «Если ты не надевала вещь в течение года, отдай ее в благотворительный фонд».

 Старушка выглядела усталой. Ее лицо покрывала мертвенная бледность. Впервые Кэтрин заметила противоестественное уплотнение на спине бабушки, похожее на небольшой горб. Из-за этого уплотнения ее голова и плечи казались немного опущенными вниз.

 Роберт в гостинице? — не оборачиваясь, спросила Джулия.

 Нет, — быстро ответила Кэтрин, не желая вспоминать о Роберте Харте, задумываться над тем, что он ей сказал, и еще больше не желая думать о том, чего он ей не сказал. — Вчера Роберт переночевал в гостинице, а сегодня останется с нами.

 Кэтрин поставила кружку с кофе на деревянный стол, застеленный клеенчатой скатертью, края которой были приколоты чертежными кнопками к столешнице. За годы цвет скатерти изменился. Первоначальному красному постепенно пришел на смену синий, а затем зеленый.

 Джулия поставила перед внучкой тарелку с яичницей-болтуньей и гренками.

 Я не могу, — мученически простонала Кэтрин.

 Ешь. Ты должна.

 У меня в животе…

 Если ты не будешь сильной, то не сможешь помочь Мэтти, — перебила ее бабушка Джулия. — Ты страдаешь, я это вижу. Но в первую очередь ты мать. Это твой долг — заботиться о ней, хочешь ты этого или нет.

 Повисла гнетущая тишина.

 Извини, — сказала наконец Кэтрин.

 Джулия села на стул.

 И ты извини меня за резкость. Я вся как на иголках.

 Мне надо сказать тебе кое-что важное, — выпалила Кэтрин.

 Джулия внимательно посмотрела на нее.

 Ходят слухи… дикие… неправдоподобные…

 О чем ты? — уставившись на внучку, спросила бабушка.

 Ты ведь знаешь, что такое «черный ящик»?

 Голова Джулии резко повернулась к двери.

 На пороге кухни стояла Мэтти. Во всей ее осанке сквозила неуверенность в себе. Мокрые волосы свисали сосульками до талии, касаясь синей трикотажной рубашки на плечах и спине, так что ткань вся промокла. На девочке были узкие короткие джинсы, потертые на швах, и кроссовки «Адидас». Несмотря на свои пятнадцать лет, Мэтти так и не смогла избавиться от небольшой детской косолапости, от привычки стоять, развернув носки обуви вовнутрь. Эта ее привычка резко контрастировала суверенными позами, которые дочь любила принимать. Вот и сейчас, засунув кончики пальцев себе в карманы, Мэтти стояла, выпрямившись во весь рост. Плечи расправлены. Глаза покраснели от многочасового плача. Энергично мотнув головой, девочка тряхнула волосами так, что те взлетели вверх и в беспорядке упали на плечи. Она судорожно собрала их в узел, а затем, не зная, что с ними делать дальше, опять распустила.

 Здрасьте! А что здесь такое? — уставившись в пол, подчеркнуто непринужденно сказала Мэтти.

 Кэтрин отвернулась. Она не хотела, чтобы ее дочь видела слезы на ее глазах.

 Мэтти! — совладав с собой, сказала Кэтрин. — Садись рядом со мной. У меня есть яичница и гренки. Ты ведь вчера почти ничего не ела.

 Я не голодна.

 Мэтти села за стол, выбрав — вольно или невольно — стул, стоящий дальше всего от матери. Она неуверенно сидела на краешке, чуть ссутулив плечи и сложив руки на коленях. Ступни ее ног были сведены вместе, а колени разошлись в стороны.

 Пожалуйста, Мэтти, поешь, — попросила Кэтрин.

 Мам, я не голодна.

 Джулия бросила на внучку вопросительный взгляд. Кэтрин отрицательно замотала головой.

 Хоть чуточку, — как можно настойчивее сказала она.

 Ну, хорошо. Я съем гренку, — уступила Мэтти.

 Джулия подала правнучке тарелку с тостом и налила ей чашку чая. Мэтти с видимой неохотой начала отламывать малюсенькие, размером с католическую просвиру, кусочки от поджаристой корки, отправлять их в рот и медленно пережевывать. Когда верхняя поджаренная часть была съедена, девочка решительно отодвинула от себя тарелку.

 Я пойду в школу? — спросила она.

 Когда закончатся каникулы, не раньше, — ответила мать.

 Бледное, за исключением покрасневшей кожи под носом, лицо Мэтти скуксилось. Насупив брови, она сидела, сгорбившись, над остывшим гренком или, вернее, над тем, что от него осталось.

 Давай пойдем проветримся, — предложила ей мама.

 Мэтти пожала плечами, вернее одним плечом, — второе оставалось неподвижным.

 У входа в кухню, за спиной дочери, сверкала рождественской мишурой искусственная елка, купленная давным-давно на церковной ярмарке и теперь каждый год извлекаемая с чердака в начале декабря. Джулия не злоупотребляла украшениями, но неукоснительно следовала правилу: «Если уж купил новую игрушку, то это навсегда».