Жизнь и смерть Арнаута Каталана - Елена Хаецкая

Но вид креста ничуть не успокоил Этьена из Меца и его сотоварища Арнаута. Ибо под самым крестом, окруженный четырьмя горящими свечами, на голой, закапанной воском земле, лежал голый младенец и заходился плачем.

Долго не раздумывая, Каталан стремительно прошел через поляну, наклонился над ребенком и подхватил его на руки. Дитя было едва ли годовалым, изо рта, где торчало всего два зуба, непрерывно текли слюни, а из носа пузырями выходили сопли. Держа извивающегося, орущего ребенка, Каталан повалил ногой и затоптал свечи.

Между тем Этьен из Меца обошел поляну кругом и скоро наткнулся на молодую бабу, стоявшую за деревом и неотрывно глядевшую на нечестивый крест. Этьен ухватил ее за плечо, чтобы не убежала, но баба так ослабела от слез, что только обмякла и повалилась на Этьена. Лицо у нее покраснело и распухло, а пальцы были искусаны в кровь.

Этьен из Меца спросил:

– Это твое дитя?

Она поглядела на него тупо, потом разлепила губы и вымолвила:

– Мое.

– Как тебя зовут?

– Катерина.

Больше Этьен из Меца ничего спросить у бабы не успел, потому что Каталан налетел на них разъяренной вороной и заорал на Катерину:

– Ты! Шлюха! Уморить его взялась?

Катерина, совсем поглупев, расквасилась, потонула в слезах, дрожащими руками к ребенку потянулась.

– Он болен, – сказал Этьену Каталан. И снова напустился на Катерину: – Где ты живешь, дура?

Катерина на подгибающихся ногах потащилась в деревню. Каталан шел рядом, ребенка бабе не отдавая; Этьен – следом. В деревне они разделились: Этьен пошел расспрашивать жителей о чудотворной могиле, а Каталан прямиком отправился в дом Катерины, ибо в котомке, по старой еще памяти, таскал разные снадобья и лекарства.

В доме было темно и душно. В котле над очагом что-то булькало. Голая по пояс, потная и чумазая девчонка лет тринадцати с завязанными платком волосами помешивала в котле деревянной ложкой.

– Это моя сестра, – тихо сказала Катерина.

– Хоть бабушка, – буркнул Каталан. – У твоего сына горячка, Катерина. Ты знаешь об этом?

– Ох! – вздохнула она всей утробой. – Еще бы мне не знать этого, господин, если которую уже ночь глаз не смыкаю. Того и гляди помрет. Ничего не помогает.

– Зачем же ты понесла его в рощу, да еще раздела?

– Может, святой Мартын помог бы! Он спасает, когда иные средства уже испробованы.

Каталан велел глупой бабе молчать, а сам полез в котомку.

Тем временем Этьен из Меца собрал вокруг себя целую толпу взволнованных деревенских кумушек, среди которых, разумеется, преобладали загорелые дочерна, с узловатыми пальцами и жилами на шее старухи. И болтливые же они все оказались! Все-все святому отцу поведали с превеликой охотой.

Вот как оно было, святой отец. Случилось это, надо думать, тому уж тридцать лет назад. Или тридцать пять. Давно. Пошли как-то раз дети в рощу и увидели там чудо: большой деревянный крест, увитый цветами, а у креста – девочку. Совсем юная то была девочка, лет десяти, не больше. И крошечная! И такая раскрасавица, вся такая светленькая! Волосы у нее золотые, веночком прихваченные, ручки – как белоснежный атлас, лицо и особенно глаза – как свет. И заливалась она светозарными слезами, крест обнимая, и говорила с кем-то невидимым, обращаясь к нему по имени – а имя то было "Мартын". Тут выбежали на поляну подглядывавшие за нею дети. Вскрикнула девочка и исчезла. А крест остался. И вошло у детей в обычай навещать крест и украшать его наподобие того, как делала это чудесная девочка.

И вышло как-то раз, что заболел у одной женщины ребенок. Вот пошла она в рощу, набрала травы с могилы святого Мартына, положила пучок в колыбельку – и случилось чудо: наутро дитя выздоровело…

Историй, подобных этой, кумушки могли нарассказывать целый воз и еще малую тележку, да только не было у Этьена ни воза, ни даже тележки, чтобы погрузить все эти басни, и потому велел он бабам замолчать и только отвечать на вопросы. И хоть не вдруг, а постепенно, но угомонились бабы.

– Значит, крест появился в роще лет тридцать назад? – спросил Этьен.

Верно, верно! Правильные слова! Хотя, можно сказать, что и раньше он здесь появился. Лет сорок назад. Аулула тогда померла. Или, еще вернее, Анна-Кривая тогда народилась. Только эта Анна тоже померла в прошлом году – родами. И деточки ее померли тоже.

Получив таким образом ответ на первый вопрос, перешел Этьен ко второму.

– И надпись "Мартын" была на кресте изначально?

На это все бабы отвечали утвердительно и без подробностей.

– А та светящаяся девочка больше не показывалась?

Вроде бы, видели ее еще разок… Или не видели… И кто она такая – никто толком не знает. Думают, сестра святого Мартына. Или ангел. Молитва к обоим есть специальная – "Милостивые заступники наши, святой Мартын со святою Мартою, деточкам нашим спасение, матерям утешение…"

– А много ли детей исцелилось?

Как ни удивительно, на такой вопрос ответа Этьен так и не получил. Говорили, дочка Марготон поправилась, когда Марготон дала ей поесть землицы с этой могилки… Еще двое детишек, правда, из другой деревни, не из нашей, похоже, исцелились от оспы. Но никого из недавно излеченных святым Мартыном достоверно указать кумушки так и не смогли, хотя это их ни в малейшей степени не обескуражило.

Тут из катерининого дома вышел Каталан, сказал хмуро, что дите расхворалось не на шутку и его лечить надобно, так что задержится он, Каталан, на пару дней у Катерины. А то как бы глупая баба не потащила опять ребеночка в рощу.

Таким образом оба доминиканца остались в деревне, довольствуясь, впрочем, столь малым, что даже местные крестьяне через день перестали звать их захребетниками, хотя и поглядывали по-прежнему косо.

Нового выведали немного. Исцеленных – так, чтобы с ними можно было поговорить, – не обнаружили; хотя, по рассказам, вся округа ими так и кишела. Таинственная Марта представляла также неразрешимую загадку: ее то ли видели, то ли нет, что, впрочем, не мешало крестьянам твердо верить в ее существование.

Наконец катеринин ребенок пошел на поправку. Бедная Катерина не знала, как и благодарить: целовала Каталану руки, лепетала невнятное, совала ему хлеб, кусок домотканого полотна, норовила даже всучить дешевенькие бусы, которые носила на шее. Каталан от всего, кроме хлеба, отказался, оставил микстуру от кашля и поскорее ушел, сопровождаемый причитаниями Катерины и ее чумазой сестренки.

Конечно, граф Бернарт де Фуа и гостившая у него кузина, графиня Петронилла де Коминж, знали о прибытии монахов. Они встретили доминиканцев весьма учтиво, отвели им хорошую комнату, дали прислугу. Ничем пока что неприязни не выказывали, что, впрочем, никого не обманывало. В последние пятьдесят лет не бывали графы Фуа добрыми католиками.

И граф, и сестра его – оба уже немолоды, лет сорока с лишком; оба рябые, рыжеватые с проседью, с острыми, мелкими чертами лица, с желтоватыми глазами.

Разговор у Этьена, естественно, с графом повелся – он здешних мест властитель, ему и отвечать. Графиня больше слугами распоряжалась, за удобством гостей следила.

Поначалу беседа никак не желала склеиваться. Бернарт де Фуа не понимал, о чем доминиканцы допытываются. Крестьяне в роще какое-то идолопоклонничество развели? Это дело скверное. Коли католическая Церковь без того спокойно жить не сможет, то, так и быть, велит он, граф Бернарт, кого-нибудь из мужланов выпороть – в назидание.

Тогда сказал Этьен из Меца:

– Поймите нас, мессен, мы не карать сюда прибыли, но всего лишь разобраться. По слухам, у креста в вашей роще происходят чудесные исцеления. Если это действительно так, необходимо назначить комиссию по расследованию деяний нового святого, обретенного Церковью. Если такое расследование принесет удовлетворительные результаты, то графство Фуа будет прославлено в глазах всего католического мира.

У графа Бернарта был такой вид, будто ему предложили отмочить какой-то совершенно неожиданный фокус, и он не знает, как к этому относиться: смеяться или гневаться. А графиня Петронилла вдруг как-то заскучала. Все это не ускользнуло от Каталана, который, сидя чуть в стороне и предоставив Этьену вести беседу, с любопытством наблюдал за происходящим.

Граф Бернарт выслушал:

– о несомненных преимуществах обрести для Церкви нового святого;

– о том, что причиной для канонизации могут служить мученическая смерть за веру, праведная и святая жизнь, особые заслуги перед Церковью, а также чудотворение, совершаемое молитвами святого или проистекающее от его мощей;

– о том, что новое свидетельство благости Божией, явленное на землях Фуа, послужит к великому и радостному примирению старого еретического гнезда с Церковью…

Словом, заключил Этьен из Меца, из разговоров местных жителей следует, что на могиле святого Мартына происходят или происходили исцеления детей, поэтому новый культ нуждается в упорядочении.