Жизнь и смерть Арнаута Каталана - Елена Хаецкая

– Ты дурак, Каталан! Вот дурак так дурак! Тьфу! Бери поскорее драгоценные пряности, что господин твой в ларце прячет, и уноси отсюда ноги, пока никто еще не расчухал, что ученый иудей помер!

– Вот это – дельный совет! – похвалил Каталан. Разжал фигу и поцеловал покойного в лоб, закрыл ему глаза, а после подхватил с полки деревянный ларец, обернул его плащом и, оставляя за собою мокрые следы, спешно спустился по лестнице.

Побережье сделалось, таким образом, для Каталана весьма неблагоприятным, и потому постарался он устроить так, чтобы странствия увели его подальше, в глубь страны, и в конце концов оказался Каталан в Тулузе.

Тулуза стояла ободранная, в пятнах пустырей, в ожогах пожарищ, едва прикрывающая свою наготу насыпями и палисадами. Оголодавшие, разоренные нашествиями жители, многие из которых по привычке не расставались с оружием, понемногу залечивали раны прекрасной мятежной Тулузы. Оживала торговля, кое-где уже начали стучать молотки сапожников, чеканы медников, зажужжали колеса прялок. Не такой здесь народ, чтобы впустую просиживать без дела.

Бельмом на глазу у Тулузы – монастырь святого Романа, основанный Домиником де Гусманом. Какое там – бельмом! Занозой в сердце, вражеским соглядатаем в военном стане, вороной среди голубей, чужаком в семье единомышленников!

Впрочем, Каталана эти подробности не занимали. Главное – город снова начал оживать, а значит – продавать и покупать. А только этого Каталану и надобно. Когда идет война, люди почему-то не хворают. Но вот настает мир, и тут же оживляются сборщики налогов и всевозможные болезни.

А лекарь тут как тут! Чего изволите?

Есть настой из горьких трав,Из арабских из приправ,От дрожанья во удехЕсть корица и орех,Если разболелись зубы,Если боль вас жжет и губит,Есть целебная гвоздика,Есть мускат и базилика.А при рвоте, при икоте,При удушливой мокротеЕсть корица и имбирь,Перец есть и рыбий жир.Если вздулся вдруг живот,Цвет муската подойдет.Очень важен перец черный:Он целит и нос, и горло,И от хворей селезенки,И от недугов печенки.Вот прекрасный кардамон,От глистов полезен он…

‘Так выкликал свой украденный у мастера Менахема товар хитроумный Арнаут Каталан, зная, что никогда не переводятся в Лангедоке любопытные и расточительные люди.

Покупали у Каталана и порошок из малого количества мускатного ореха, гвоздики и весьма щедрой доли перца – для долгого хранения мяса; и гвоздичное масло – для успокоения боли, и иные пряности и лекарства. А после того, как Каталан, сам не ведая как вылечил кашлявшую женщину, от покупателей и вовсе отбою не стало. Так что в самое короткое время Каталан даже разбогател.

Поселился в доме торговой коллегии, на втором этаже, окружил себя роскошью. Каждый день обедал на двадцать четыре денария и вообще вел себя расточительно.

И вот как-то поздно вечером, вволю натешившись с услужливой девушкой, которую кликали запросто Багасса, что и означает "Потаскушка", лежал Каталан у себя в комнате на мягкой постели. Девушка уже спала. Ее волосы светлым пятном выделялись на темных покрывалах. Каталана тоже клонило в сон, но едва он смежил веки, как услышал: кто-то тихонько отворяет дверь.

– Какого черта! – рассердился Каталан. Приподнялся на локте, вгляделся.

В комнате действительно кто-то был. Стоял у входа неподвижно, молчал. Каталан не видел его, но чувствовал на себе пристальный взгляд незнакомца, и от этого взгляда делалось нашему лекарю, прямо скажем, не по себе.

– Эй, – тихонько позвал наконец Каталан, не желая поддаваться постыдному страху.

– Ты Арнаут, прозываемый Каталан? – откликнулся пришелец. Голос был спокойный, и недостойный испуг тотчас же оставил Каталана.

– Да, именно так меня называют, – молвил он не без надменности. – Какая надоба привела тебя, что ты не побоялся потревожить меня в столь неподходящий час?

Ибо Каталан решил, что к нему явились ради медицинских его познаний.

Человек не ответил. Вместо того он отыскал и зажег свечу и с горящей свечой в руке приблизился к Каталану. И увидел Каталан, что это тот самый монах, Доминик де Гусман, который некогда избавил его от плачевной участи быть казненным за ересь.

Оробел Каталан, даже губы у него онемели, как от сильного опьянения.

– Не капай здесь воском, поставь ее в поставец, – еле выговорил он первое, что в голову пришло.

Доминик так и сделал. Комната наполнилась теплым золотистым светом. Каталан сидел на постели, свесив босые ноги, и тупо смотрел на Доминика. Девушка спала, слегка отвернув голову. Было очень тихо.

Доминик постарел, стал еще светлее, бесплотнее, что ли. Он выглядел усталым.

– Ну что, Каталан, – заговорил он негромко, – вот мы и встретились. Не забыл еще меня?

– Забудешь вас, пожалуй, господин мой, – проворчал Каталан.

– Все хотел спросить тебя: почему ты тогда убежал?

Доминик с любопытством смотрел на Каталана, готовясь улыбнуться.

– Не знаю я ничего, – с тяжким вздохом уронил Каталан. И спохватился: – Да вы садитесь, господин! Что вы стоите? Берите стул.

– Спасибо.

Доминик уселся на стул напротив Каталана.

– Так какая надобность привела вас? – начал приободрившийся Каталан.

– Ох, Каталан, ты, как я погляжу, все беспутничаешь! – проговорил Доминик. – Много ли грехов наворотил с тех пор, как я тебя со смертной телеги снял?

Каталан хотел отмолчаться, но мизинчик на левой руке вдруг пропищал:

– Много!

– Цыц! – зашипел Каталан и прищемил мизинчик ногтем большого пальца.

– Горе мне с тобой, Каталан, – сказал Доминик. – Я ведь за тебя поручился.

Тут Каталан, разъярясь, вскочил. Так разозлился он на Доминика, что даже страх свой позабыл.

– Да кто вас просил, господин, за меня ручаться? Кто вас за язык тянул?

– Никто, – согласился Доминик.

– Я живу, как хочу, – поуспокоился Каталан. – Кому это мешает?

– Тебе, – сказал Доминик.

Каталан запыхтел. А Доминик кивнул на постель:

– Что ты скачешь? Сядь. Поговорим мирно. Я ведь не драться к тебе пришел. И не кричи, не то весь дом перебудишь.

Каталан сел.

– Ну? – угрюмо спросил он.

Но Доминик теперь молчал.

Тогда Каталан поднял на него глаза и, набравшись духу, проговорил:

– Правду сказать, господин, многое я за эти годы слыхал, да только о вас никто слова доброго не молвил.

Доминик пожал плечами:

– Веришь ли, Каталан, ничуть ты меня не удивил. Вон гляди: тебя я от смерти избавил, а ты меня мало из дома не гонишь.

Он встал, подошел к постели и остановился, рассматривая спящую Багассу. Потом повернулся к Каталану.

– А это кто?

– Шлюха.

Доминик еще раз посмотрел на девушку.

– А что, мила она тебе, Каталан?

– Ну… – протянул Каталан. – Лучше многих будет. Я ей денег дал, а она притворяется, будто любит меня. Шлюха она, господин. Знаете такое слово?

– Слово знаю. Продажных женщин видел, – сказал Доминик. – Красивая девушка. Добрая, наверное.

– Жадная, – сказал Каталан.

Доминик отошел от спящей, снова на стул уселся.

– Чем промышляешь, Каталан?

– Лекарь я.

– Похвально, – одобрил Доминик.

У Каталана неожиданно вырвалось:

– Не нужно хвалить меня. Я делаю это ради корысти.

– Ладно, дело твое. У меня просьба к тебе, Каталан. Будь добр, зайди завтра в монастырь святого Романа и передай моим братьям, что я умер.

Каталан замер с раскрытым ртом. Потом переспросил (а у самого в животе все разом оборвалось от ужаса):

– Кто… умер?

– Я, – повторил Доминик.

Каталан помолчал немного. Потом пролепетал:

– Коли вы умерли, господин, то что же вы здесь-то делаете?

– Разговариваю с тобой.

– Ох, господин, я бедный шарлатан! Почему бы вам не оставить меня в покое? Зачем вы посылаете меня в Сен-Роман, да еще с таким известием? Неужели вам так трудно сходить туда, как вы пришли ко мне?

– Послушай, Арнаут Каталан, о какой малости я тебя прошу! Всего-то сходить на соседнюю улицу и передать моим братьям два слова: "Доминик умер". А ты и этого для меня сделать не хочешь!

– Хорошо, – пробормотал пристыженный Каталан.

Доминик встал, подвинул стул, направился к выходу.

– Господин! – позвал Каталан. Доминик повернулся. – А вы правда видели тогда, что я раскаюсь?

– Правда.

– Да я-то не раскаялся!

– Ох, не знаю я ничего, Каталан. Поступай как знаешь. Это ведь твоя жизнь, не моя. Прощай.

Легонько стукнула дверь. Заскрипели ступеньки. И настала тишина.

Каталан изо всех сил напрягал слух, но ничего не слышал. Доминик ушел.

– Черт бы тебя побрал, постный святоша! – заорал Каталан, не стесняясь. – Чума на тебя! Чума на твоих братьев! Будь ты проклят, Доминик! Что ты приперся? Кто тебя звал? Сдох – туда тебе и дорога! Мне-то что? Почему я должен переться в этот клятый Сен-Роман? Зачем это я стану разговаривать с твоими братьями, вшей на них считать? От них в городе шарахаются, как от прокаженных!