В лесах Сибири. Февраль-июль 2010 - Сильвен Тессон

Долгая и изматывающая заготовка дров. Еще одно дерево распилено, разрублено и уложено в штабеля. После этого, орудуя лопатой, прокладываю в снегу дорожки к берегу, бане и поленнице. Четыре часа ежедневного труда рекомендованы Львом Толстым для того, чтобы иметь право на пищу и кров.

Ночью меня настигает бессонница. Лежу и думаю о диких зверях, которые в этот самый момент рыщут по лесу или спят где-то недалеко от хижины. Норки, которых никто не хочет пустить на мех, олени, из которых никто не намеревается приготовить паштет, и медведи, чья смерть не послужит мерилом чьей-либо смелости.

20 марта

Теперь каждое утро синицы стучат в окно. Удары их клювиков о стекло заменяют мне будильник. Сегодня тепло. Сижу на складном стуле в двух километрах от берега и, глядя на горы, курю сигару («Ромео и Джульетта № 2», немного суховата). Горы. Раньше я поднимался в горы, спускался с них, искал тропы и учился оценивать перепады высот. Я никогда не думал, что на горы можно просто смотреть.

Вечером — Казанова. Сидя в венецианской тюрьме Пьомби, он пишет: «Чтобы быть свободным, достаточно чувствовать себя таковым». Однажды ему в голову пришла экстравагантная идея изготовить леденцы с добавлением порошка из волос любимой женщины. Мне нужно было взять сюда с собой что-то подобное…

В Женеве Казанова беседует с Вольтером и критикует его гуманистические утопии: «Ваша главная страсть — любовь к человечеству. Et ubi peccas[8]. Любовь ослепляет вас. Любите человечество, но умейте любить его таким, каково оно есть. Оно не способно принять благодеяния, коими вы желаете его осыпать; расточая их, вы делаете его несчастным, озлобляете пуще прежнего. Оставьте ему лютого зверя, зверь этот дорог ему. Я никогда так не смеялся, как при виде Дон Кихота, с трудом отбивающегося от каторжников, коих он великодушно освободил»[9].

21 марта

Первый день весны[10]. Небо чистое, и я отправляюсь в лес. Поднимаюсь вдоль замерзшей речки, впадающей в Байкал в пятистах метрах к северу от избушки.

Одиночество природы встречается с моим. Каждое из них обладает своей собственной реальностью. С трудом передвигаясь по свежевыпавшему снегу, вспоминаю слова Мишеля Турнье о том, как хорошо, когда рядом есть другой человек, чье присутствие убеждает нас в том, что мир реален. Здесь нет никого, кто мог бы вместе со мной рассматривать вертикальные полоски, которыми испещрены стволы деревьев. Заснеженные кустарники напоминают новогодние елочные шары. Изломанные линии лиственниц делают пейзаж похожим на гравюру (на старинных китайских рисунках горы и реки всегда выглядят так, как будто они страдают). Обратить взор на какой-либо предмет означает вдохнуть в него жизнь, и никто не придет мне на помощь, чтобы оживить увиденное. Чтобы заставить мир возникнуть, в моем распоряжении есть лишь мой собственный взгляд. Если бы нас было двое, мы могли бы увидеть больше.

Иду вперед мимо соснового перелеска. Интересно, продолжает ли он существовать, оказавшись вне моего поля зрения? Если бы у меня был попутчик, я бы попросил его следить за тем, чтобы мир не исчезал за моей спиной. Теория Шопенгауэра о том, что мир есть представление о нем, кажется мне весьма занятной, но вообще-то она нелепа. Разве я не чувствую, как лес позади меня излучает силу.

На высоте около восьмисот метров над уровнем моря долина сужается, и я достигаю верхней точки гранитного выступа. О, боги горных вершин! Как же трудно преодолеть оставшиеся двести метров в этих дебрях из покрытого снегом кедрового стланика! Внизу распростерлась тайга, в чьей темно-зеленой массе пролегает извилистая светлая линия. Это заросли ивы, облюбовавшей речную долину.

Спускаюсь за два часа, следуя длинными белыми аллеями, пустыми эспланадами и безмолвными проспектами. Зимний лес подобен спящему городу. Вернувшись, снова погружаюсь в мемуары Казановы. Побывав в Айнзидельнском аббатстве в Швейцарии, он пишет: «Кажется, чтобы быть счастливым, мне нужна только библиотека с моими любимыми книгами». О молодой итальянке: «Я страдал оттого, что вынужден был покинуть ее, не воздав должного ее очарованию». Во время своих путешествий Казанова посещает Рим, Париж, Мюнхен, Женеву, Венецию, Неаполь… Он говорит на французском, английском, итальянском и знает латынь. Встречается с Вольтером, Юмом и Гольдони. Цитирует Коперника, Ариосто и Горация. Среди его возлюбленных — женщины самых разных национальностей… Живое воплощение идеи «объединенной Европы», которая станет так популярна два с лишним века спустя.

В восемь вечера накрываю на стол. Сегодня на ужин горячий бульон, макароны, соус табаско, чай, двести пятьдесят граммов водки и кубинская сигара. Табаско сделает съедобным все что угодно. Перед сном зажигаю свечу у портрета моей возлюбленной и курю, наблюдая за тем, как отблески пламени танцуют на ее лице. Почему в разлуке влюбленные всегда несчастны? Чтобы утешиться, достаточно верить в то, что изображение воплощает в себе любимый образ.

Погасив керосиновую лампу, ложусь спать.

Сегодня я не причинил вреда ни одному живому существу на этой планете. Не навреди ближнему своему. Странно, что отцы-пустынники никогда не выдвигали столь прекрасный аргумент в пользу своего затворничества. Антоний и Пахомий упоминают нелюбовь к мирской суете, борьбу с демонами, пожирающий их изнутри огонь, жажду чистоты, желание поскорее достичь Царствия Небесного, но нигде не говорят о желании жить, никому не причиняя вреда. Проведя один день на мысе Северный Кедровый, можно с уверенностью сказать себе, что эта заповедь не нарушена.

22 марта

Всю ночь бушевала буря. Сильный ветер, спускающийся с гор на западном берегу Байкала, местные жители называют сарма. Позвякивание инструментов под навесом не давало мне уснуть до поздней ночи. Не разрушил ли ветер птичьи кормушки? Не погибли ли птицы?

Ветер сдул снег с поверхности озера и отдал лед в мое распоряжение. Два часа катаюсь на коньках под холодным солнцем, слушая Марию Каллас.

Вечером от нечего делать — ведь дров заготовлено на пять дней вперед — записываю причины, по которым я решил на полгода отгородиться от мира.

ПРИЧИНЫ МОЕГО УЕДИНЕНИЯ В ХИЖИНЕ

Я был слишком болтлив.

Мне хотелось тишины.

Слишком много ждущих ответа писем.

Слишком много людей, с которыми нужно встретиться.

Я завидовал Робинзону.

В хижине теплее, чем в моей парижской квартире.

Мне надоело ходить за покупками.

Чтобы иметь возможность кричать и не беспокоиться о том, что на мне надето.

Из-за ненависти к телефону и шуму моторов.

23 марта

Надев снегоступы, целый день брожу по берегу, временами углубляясь в лес. Меня занимает идея о том, что