Никого не жаль - Марина Крамер

– О чем вы хотели меня спросить? – заказав себе кофе и бокал тархуна, поинтересовалась Регина.

– Мы вчера очень мало поговорили. Я, честно сказать, не смогла даже отдаленно нарисовать себе образ Ромашкиной. Понимаете, я ее не почувствовала, не поняла, какая она, чем жила, что любила, чего боялась. А без этого… – Настя пожала плечами, надеясь, что говорит и выглядит убедительно. – Было бы, конечно, хорошо узнать что-то о ее детстве, но вы сказали, что у нее никого нет, значит, и поговорить об этом не с кем.

– Это к лучшему, – буркнула Регина. – Я вам могу рассказать то, что знаю сама, но предупреждаю: если увижу хоть слово где-то, сразу от всего отопрусь и в суд подам.

– Почему?

– Потому что она не хотела бы такой правды о себе, – отрезала редактор. – Я и с вами-то разговариваю только потому, что почувствовала настоящий интерес, а не погоню за сенсацией. И то, что вы действительно прочитали что-то прежде, чем начать материал собирать, тоже меня к вам расположило. Я вообще журналистов не люблю, особенно этих новых, современных. Им бы только грязь собирать и в грязном белье рыться.

– А ваша подруга, насколько я видела, с удовольствием давала интервью.

– Это было частью контракта – чтобы она мелькала и тут, и там. Она не особенно хотела, но таковы условия. Никто ведь не знал, как трудно ей дается заучивать… – И тут Регина умолкла. Лицо ее стало испуганным, глаза забегали, она часто задышала. – В общем, она просто исполняла условия, не больше.

Настя постаралась сделать вид, что не заметила оговорки и изменившегося лица собеседницы, но про себя отметила, что это довольно странно… Что же приходилось заучивать Ромашкиной? Тексты собственных интервью?

– Вы говорили, что до того, как написать первую книгу, Ромашкина работала в разных местах. Не расскажете, где именно? Какое у нее было образование? По текстам чувствуется, что весьма неплохое.

– Угу. Семь классов и три коридора, – буркнула Регина, помешивая трубочкой тархун в бокале.

– Как это?

– Вот так. Она закончила только среднюю школу.

– Послушайте… но ведь тогда это феноменально – не имея никакого образования, так писать, – искренне удивилась Настя.

– Талант, – коротко объяснила Регина.

– А я не иронизирую, – слегка обиделась Настя. – Мне, например, мало что нравится из современного, и от книг Ромашкиной я тоже ничего не ждала, но читаю запоем, такого со мной со времен студенчества, наверное, не было.

– Да я не к тому, что вы иронизируете. Это на самом деле очень странно – она ведь говорить связно почти не могла, а писала так, что почти не приходилось править. Меня это всегда удивляло, хотя говорят, что такое бывает довольно часто – говорить человек не может, а в письменной речи раскрывается.

– Интересно… я просмотрела несколько передач с участием Ромашкиной, но у меня не возникло ощущения, что ей трудно говорить.

Регина снова как-то странно посмотрела на Настю, но ничего не сказала, только пожала плечами.

– Вы так и не сказали, кем она работала, – вернулась Настя к вопросу, который казался ей перспективным – может, отсюда можно будет начать разматывать ниточку знакомства с Захаром.

– Послушайте, Анастасия, – сказала Регина, уставившись ей прямо в лицо. – Я, конечно, могу вам кое-что рассказать. Уверяю вас – вы удивитесь. Но я категорически не желаю, чтобы вы об этом писали, понятно? Более того – признаюсь, я сейчас записываю на диктофон каждое наше с вами слово, так что вы не сможете сказать, что я вас не предупреждала. Поэтому, если вы хотите просто послушать, вам придется смириться с тем, что статью свою вы моими откровениями не украсите.

– Скажите, Регина, почему вы все-таки хотите мне об этом рассказать? Вы мне не доверяете, но поговорить хотите. Почему?

Она помолчала, опустив голову, а потом, подняв на Настю ставшие пустыми глаза, произнесла:

– Вы видите в нас людей. Во мне и в Люсе. Я это чувствую.

Настя опешила:

– То есть… я не совсем понимаю…

– В вас есть что-то доброе, я это чувствую. Ко мне давно никто не относился с добротой, только Люся. Я для всех слишком странная, грубая, неуживчивая. Ну, это правда, я такая и есть. Но никто не попытался это понять. Я давно живу одна, на моем попечении старенький дед, у него крошечная пенсия, у меня не такая фантастическая зарплата. Я выживаю, а не живу. И Люся это понимала. Она была очень хорошим человеком, но этого никто не видел. Все замечали только, какая она высокомерная, заносчивая и глупая. А это неправда.

Настя потрясенно молчала. Будь она на самом деле журналистом, сейчас могла бы получить такую сенсацию, что ее имя загремело бы. Но она понимала, что даже в этом случае не смогла бы использовать то, что рассказывает Регина, в достижении своей цели.

Стаська всегда говорила, что чистая совесть едва ли не главное достижение, которого может добиться журналист, – совесть, которая не мешает спать ночами и не мешает смотреть людям в глаза.

– Вы можете рассказать мне все, что хотите, – тихо сказала Настя, дотягиваясь до руки Регины и накрывая ее своей. – Я ни за что не использую это нигде, я вижу, что вам нужно поговорить. И я готова вас выслушать.

Регина долго молчала, собираясь с мыслями.

Настя не торопила, чувствуя, что сейчас ей откроется нечто такое, чего вообще никто не знал и, возможно, уже не узнает. Она еще не понимала, зачем ей это, но чувствовала, что информация непременно пригодится.

– Люся, до того как начать писать книги, работала в стриптиз-клубе, – сказала вдруг Регина, ошеломив Настю этим откровением. – Да, вертелась на шесте перед теми, у кого есть деньги, чтобы заплатить за подобное удовольствие. Вы ведь понимаете, что не всегда танцы – это только танцы? Ну, вот… Разумеется, ей это не нравилось, да и кому такое может нравиться? Но жить на что-то надо, Москва – город жесткий. А потом Люсе повезло. Ее увидел один человек… Я вам фамилию не назову, хотя знаю. Пусть он будет, скажем, Михаилом. Этот Михаил начал за Люсей как бы ухаживать… не в том смысле, что на свидания приглашал, а просто перекупал ее время, чтобы больше никому не доставалась. Так продолжалось около трех месяцев, потом он ей квартиру снял, стал приезжать, денег давал. Через полгода она ушла из клуба. Михаил купил ей квартиру, машину. Предупредил только, чтобы ребенка не вздумала рожать – он женат, своих двое. Люсю это вроде