Безвинная - Кэрригер Гейл

— Фамилия Таработти широко известна только среди сверхъестественных. Разумеется, рано или поздно она привлечет чье-нибудь внимание. Надеюсь, нам удастся пересечь Францию быстрее, чем распространятся слухи.

Алексия не стала противиться этой ласке — она и правда действовала успокаивающе. Должно быть, мадам Лефу просто вошла в роль. Ох уж эти французы — они вообще очень увлекаются подобными вещами.

Они скромно поужинали у себя в каюте, отказавшись присоединиться к остальным пассажирам. Судя по свежести продуктов и по тому, как быстро их подали, команда дирижабля одобряла такое решение. Еда готовилась по большей части прямо на паровой машине — оригинальная кухня, хотя и не слишком изысканная.

После ужина они вышли на скрипучую палубу — подышать свежим воздухом. Алексию позабавило, как поспешно удалились при появлении их группки пассажиры, только что расслабленно наслаждавшиеся вечерним эфирным бризом.

— Вот снобы.

На щеках мадам Лефу, под нелепыми усами, показались едва заметные ямочки. Она прислонилась к плечу Алексии, и они обе, облокотившись на перила, стали смотреть на темные воды канала далеко внизу.

Флут внимательно наблюдал за женщинами. Алексия не знала, почему верный камердинер ее отца не доверяет мадам Лефу — потому что она француженка, потому что занимается изобретательством или из-за ее неподобающей манеры одеваться. Такому человеку, как Флут, все три этих качества могли казаться подозрительными.

У Алексии подобных предубеждений не было. Женевьева Лефу за последний месяц успела зарекомендовать себя как самая верная подруга, хоть и немного скрытная в сердечных делах, зато от нее всегда можно было ждать доброго слова и, что еще важнее, умного поступка.

— Вы скучаете по нему?

Не требовалось уточнять, о ком идет речь.

Алексия вытянула руку в перчатке, подставив ее под стремительные потоки эфира.

— Не хочу я по нему скучать. Но чертовски злюсь! И словно одеревенела. Чувствую себя глупой и вялой, — она искоса взглянула на изобретательницу. Женевьева ведь тоже пережила утрату. — Потом будет легче?

Мадам Лефу прикрыла глаза на целую долгую минуту. Должно быть, думала об Анжелике.

— Будет иначе.

Алексия посмотрела на почти полную луну — та еще не поднялась высоко, и огромный воздушный шар, несущий их корабль, не заслонял ее.

— Понемногу и становится иначе. Сегодня, — Алексия едва заметно пожала плечами, — болит уже по-другому. Теперь я думаю о полнолунии. Это была единственная ночь, когда мы делались неразлучными, не отрывались друг от друга всю ночь. В другое время я старалась не приближаться к нему надолго. Ему-то было все равно, но мне казалось, что лучше не рисковать — не делать его смертным дольше, чем необходимо.

— Боялись его состарить?

— Боялась, что какой-нибудь волк-одиночка с безумными глазами бросится на него, а я не успею отойти.

Какое-то время они молчали.

Алексия убрала руку и подперла ею подбородок. Ладонь словно онемела. Знакомое ощущение.

— Да. Я скучаю по нему.

— Даже после того, что он сделал?

Алексия безотчетно положила вторую руку на живот.

— Он всегда был порядочным болваном. Если бы соображал получше, никогда бы на мне не женился.

— Что ж, — мадам Лефу попыталась сменить тему разговора, вероятно, намереваясь поднять Алексии настроение, — во всяком случае, в Италии наверняка будет интересно.

Алексия взглянула на спутницу с подозрением:

— Вы уверены, что до конца понимаете значение этого слова? Я знаю, что английский — не ваш родной язык, но все-таки…

Фальшивые усы изобретательницы трепало ветром. Она прижала их к лицу тонким изящным пальцем, чтобы не улетели.

— Это шанс узнать, как вы забеременели. Разве не интересно?

Алексия сделала круглые глаза:

— Я прекрасно знаю как. Скорее уж, это шанс заставить Коналла отказаться от своих обвинений. А это не столько интересно, сколько полезно.

— Вы же понимаете, о чем я.

Алексия перевела взгляд на ночное небо.

— После свадьбы с Коналлом я думала, что детей у меня никогда не будет. А теперь словно подхватила какую-то экзотическую болезнь. Никакой радости! И казалось бы, меня должно интересовать, как с научной точки зрения объяснить такую беременность. Но у меня не получается слишком много думать о младенце, мне делается страшно.

— Возможно, вы просто не хотите привязываться к нему.

Алексия нахмурилась. Разбираться в собственных эмоциях было чудовищно утомительно. Женевьева Лефу растила ребенка другой женщины как собственного. Наверное, жила в постоянном страхе, что Анжелика придет и заберет у нее Джанела.

— Боюсь, у меня это получается непроизвольно. Считается ведь, что запредельные отторгают друг друга, при этом мы передаем свои признаки потомству. Если это так, у меня разовьется аллергия на собственного ребенка, я даже в одной комнате с ним находиться не смогу.

— Думаете, у вас случится выкидыш?

— Думаю, если беременность не прервется, мне, пожалуй, придется самой искать способы как-то избавиться от ребенка, иначе я с ума сойду. И даже если мне каким-то чудом удастся доносить его, я никогда не смогу дышать с ним одним воздухом, не говоря уже о том, чтобы дотронуться до него. И меня ужасно злит, что этот чурбан, мой муж, бросил меня разбираться с этим в одиночку. Неужели он не мог — ну я не знаю… поговорить хотя бы? Так нет же, он, видите ли, строит из себя обиженного и пьет как лошадь. А я… — тут Алексия перебила сама себя. — Фантастическая идея! Я должна выкинуть что-нибудь не менее возмутительное.

В ответ на это заявление мадам Лефу наклонилась и поцеловала Алексию в губы — очень ласково и нежно.

Нельзя сказать, чтобы это было неприятно, но и не совсем то, что принято в приличном обществе, даже среди друзей. Иногда, по мнению Алексии, мадам Лефу со своими французскими замашками заходила слишком далеко.

— Я не совсем это имела в виду. Нет у вас коньяка?

Изобретательница улыбнулась.

— По-моему, пора спать.

Алексия чувствовала себя измочаленной, как уголок старого ковра.

— Ужасно утомительно говорить о своих чувствах. Не уверена, что мне это по нраву.

— Да, но разве это не помогло?

— Я по-прежнему ненавижу Коналла и хочу доказать, что он неправ. Так что нет, кажется, не помогло.

— Но вы ведь всегда так относились к своему мужу, моя дорогая.

— Что правда, то правда. У вас точно нет коньяка?

На следующее утро они приземлились во Франции — на удивление, практически без эксцессов. После посадки мадам Лефу заметно повеселела. Легкой жизнерадостной походкой она спустилась вместе с Алексией по сходням с дирижабля, оставив позади рвущийся с привязи разноцветный корабль. Количество багажа ничуть не смутило французов, имевших склонность не только к нелепым усам, но и к передовой механике. Они погрузили чемоданы «Ла дива Таработти», коробки мистера Лефу и саквояж Флута на удивительную платформу: она парила в воздухе на четырех воздушных шарах, надутых эфиром, и ее потащил за собой апатичный носильщик. Мадам Лефу вступила в долгий спор с персоналом — или, скорее, начала вести переговоры, поскольку велись они без особой горячности. Насколько удалось понять Алексии — а уловить ей в треске французских фраз удалось совсем немного, — обсуждаемые вопросы касались счетов, чаевых и сложностей с наймом транспорта в такой ранний час.

Мадам Лефу охотно признавала, что утро только началось, однако терпеть какие-либо проволочки категорически отказывалась. Она разбудила молодого возницу с необычайно эффектными усами, и он подошел к путешественникам, протирая заспанные глаза. Уложив багаж и благополучно устроившись в экипаже, они проехали десяток миль до вокзала, где пересели на почтовый поезд, отправлявшийся в шестичасовой путь до Парижа через Амьен.

Мадам Лефу тихонько пообещала, что в поезде их накормят. К сожалению, железнодорожная еда оказалась отвратительной. Алексия, которой доводилось выслушивать лишь восторги по поводу французской кухни, испытала разочарование.