Дом в Черёмушках - Михаил Коршунов

— Что крокодилы! — ответил Лёнька. — Скалят зубы!

— Один тип во Франции приручил крокодила, — сказал Митяй, — и ездит с ним в автомобиле купаться. Я читал.

— Реклама, — пожал плечами Лёнька. — Не научный подход.

Митяй замолчал.

Лёнька взглянул на часы, которые висели над клеткой оцелота. Надо было торопиться: скоро его очередь заступать на дежурство в лектории.

Когда Олежка и Митяй увидели кинкажу, то Олежка сказал:

— Медведь с хвостом.

Митяй возразил:

— Нет, обезьяна.

Тогда вмешался Лёнька:

— Кинкажу относится к семейству енотов.

Кинкажу спал в гнезде из мятой бумаги и пакли. Его разбудили, и он пронзительно зашипел, завизжал. Он тоже оказался ночным животным и не любил, чтобы беспокоили днём.

Митяй пришёл в восторг, когда узнал, что кинкажу ест бутерброды с вареньем и повидлом, пьёт крепкий чай и сладкий компот.

— Этот не дурак! Этот знает, что почём!

Олежкина научная работа была закончена. В блокноте значилось двадцать три фауны.

Лёнька быстренько распрощался и побежал в лекторий, где прыгала в колесе тема его доклада.

Олежка и Митяй выбрались от хищников и остановились у пруда.

— А как быть с тигром?

— Подумаешь! — сказал Митяй. — Давай я за него.

— Что — за него?

— Нарычу на плёнку. В кино, брат, знаешь, показывают — ручей звенит, а это вовсе и не ручей звенит: воду из чашки в чашку переливают.

— Ну да?

— Спрашиваешь! Или ветер завывает. А это вентилятор крутится. Техника!

— Нельзя. Наши юннаты изучать будут.

— Изучат и не заметят. Ну, хочешь, нарычу? Р-р-р!

— А потом чавк-чавк — и съел кого-то! — улыбнулся Олежка.

Возле старого пони по-прежнему толкались и ссорились желающие сидеть верхом. На пруду плавали казарки и чёрные лебеди. Окунали глубоко головы. Их красные клювы под водой напоминали поплавки.

Олежка и Митяй вышли за ворота Зоопарка и тоже распрощались.

Олежка проводил взглядом Митяя, зелёная вязаная шапка которого долго ещё мелькала среди прохожих, подхватил магнитофон и зашагал домой.

И вдруг посредине улицы Олежка рассмеялся: представил себе, что будет в квартире, когда он заведёт плёнку!

Гость

Зазвонил звонок.

Кот Мурмыш побежал к дверям. За ним побежал Пашка. Пашке нравится открывать двери. Для этого в коридоре спрятаны два кирпича. Он подставляет их, чтобы удобнее управляться с замком.

Звонил кто-то неизвестный — долго и настойчиво.

Пашка наконец установил кирпичи и открыл дверь.

На пороге стоял большой, высокий человек в мохнатом полушубке и мохнатом капелюхе. На курчавых усах белел иней. В руках — чемодан.

— Кто ты? Чей ты? — спросил незнакомец Пашку. Голос у него был раскатистый, басовитый. — Ну, здравствуй!

— Не хочу! — обиделся Пашка. — Сами вы кто такой?

— Я Тарас Михайлович Антонов, доктор. Слыхал о таком?

— Слыхал. От папы.

— Ну, хоп, и не сердись. Здравствуй.

— Здравствуйте. А я Пашка Демидов. Слыхали о таком?

— Нет, Пашка, не слыхал. Погоди-ка, а сколько тебе лет?

— Вите семь с половиной, и мне тоже скоро будет.

— А сейчас-то сколько?

— Сейчас? Ну… пя-ать… Через два календаря в школу пойду.

— Когда пойдёшь?

— Через два календаря. Я заведующий.

— Какой такой заведующий?

— А что? Я календарём в доме заведующий. Листки отрываю.

— Ага, теперь понятно. Ну, а где старший Демидов?

— Кто, Витя?

— Нет, батька.

— Дом строит на Смоленской площади. Двадцать семь этажей, во!

— Павлуша, ты с кем разговариваешь? — окликнула Пашку мама.

— Да тут к нам доктор один, папу спрашивает.

Мама поспешила в переднюю.

— Галина Владимировна, прошу прощения, — сказал доктор и по-военному козырнул. — Честь имею представиться: нагрянул под Новый год.

— Тарас Михайлович, вы! — радостно воскликнула мама. — Проходите, чего в дверях стоите… Павлуша, да убери с дороги кирпичи!.. Витя! Витя! Иди скорее, посмотри, кто приехал!

Доктор вошёл в коридор и опустил на пол чемодан. Кот Мурмыш взвыл и отбежал на трёх лапах: он давно принюхивался к чемодану.

Доктор снял свой капелюх и нахлобучил на Пашку. Капелюх покрыл Пашку до самых плеч.

— Я в Москве проездом. Ну и решил — надо к старым друзьям понаведаться, узнать, как живут-поживают.

— Давно пора! — засмеялась мама. — Всё где-то путешествуете. А у нас второй сын подрастает, Павлушка.

— Да-а, время… Вот вы, Галина Владимировна, о путешествиях. Что делать, такой характер!

— Знаю, — улыбнулась мама. — Сейчас скажете — дорожный.

— Да, именно дорожный, — улыбнулся и доктор. — Люблю ездить, от старости удирать. Последние два года проработал в Туркмении.

— Ну, а теперь куда направляетесь?

— В Заполярье. Соскучился по Северу, по снегам, по оленьим упряжкам. Как-никак, а Север — родное моё становище.

Подошёл Витя, засопел и подал доктору руку.

— А-а, с тобой-то я знаком, — сказал доктор, оглядывая Витю, — Скажи на милость, в длинных брюках, куртка с карманами, в плечах вершка два… Скоро в студенты выйдешь.

Мурмыш уже на четырёх лапах вернулся донюхивать чемодан. От любопытства и нетерпения дёргался кончик хвоста.

Доктор был в бурках, в кителе и при орденах. Витя внимательно рассмотрел ордена, сказал:

— Ничего!

Перетащить чемодан в столовую вызвались Витя и Пашка. По пятам за ними шёл Мурмыш. Он, как и братья, имел кое-какие виды на содержимое чемодана.

И в самом деле, доктор раскрыл чемодан и вывалил на стол груду соблазнительных вещей: сладкую сушёную дыню, сахаристую курагу, земляные орехи, изюм, урюк, вязкие мучные ягоды, которые назывались джюда. Ну, а главное — выложил стопку тюбетеек. Хватило всем: и Пашке, и Вите, и маме, и папе.

Пашка выбрал остроконечную, ковровую, с кисточкой. Витя — из чёрного бархата, четырёхугольную, с серебряными полумесяцами. Он сложил свою тюбетейку — она оказалась у него складной — и убрал в карман. Пашка тюбетейку надел и выпросился пойти в гости к приятелю Жене, который жил в соседней квартире. Мама насыпала в кулёк кураги и урюка, чтобы Пашка угостил Женю.

Пашка вытащил кирпичи на лестницу и, сложив у соседских дверей, дотянулся до звонка.

Дверь открыла бабушка.

— Тебе Женю? — Голос у неё был сердитый. — Сядь обожди.

Пашка сел. Ждал он долго, потому что успел наесться урюка из кулька. Косточки закидывал в чью-то большую галошу.

Наконец появился Женя. Лицо было заплаканное и грязное, как оконное стекло.

— Ты чего? — спросил Пашка.

— В угол поставили. У сестры с киселя пенку съел, а другая не натянулась.

— А много ещё стоять?

— Много. Сейчас у меня перерыв.

— А потом опять в угол?

— Да. В другой.

— А чего в другой?

— В одном стоять скучно.

Пашка протянул кулёк:

— Вот тебе от меня.

Женя повеселел, сунул свой вздёрнутый нос в кулёк и набил полный рот курагой.

Пашка показал Жене тюбетейку и сказал:

— Ты приходи, как из угла выпустят.

Женя вздохнул, кивнул и положил в рот ещё горсть кураги.

Пашка вернулся домой.

Витя сидел, чинил цветные карандаши. Рядом сидел Мурмыш.

Кот Мурмыш был настоящим городским котом — не пугался, когда гудел пылесос, знал, что, когда включают радиоприёмник, на нём будет тепло сидеть. Живот и лапы у Мурмыша были жёлтыми от мастики.

После обеда украшали ёлку. Доктор вешал игрушки. Мама обвязывала нитками конфеты, вафли, яблоки и подавала Пашке и Жене, которого уже выпустили из угла. Женя что повкуснее вешал так, чтобы сам мог достать, когда предложат угощаться. Витя натягивал мишуру, золотой дождь, мастерил из ваты снег.

— А дед-мороз — красный нос? — вспомнил Пашка. — Деда-мороза нету!

— Да, — подумав, ответила мама, — деда-мороза у нас нет.

— Я принесу, — сказал Женя, — у нас есть. Только не дед-мороз, а этот… как его… пингвин.

— Пингвин? — удивился доктор.

— Да. Мы его вместо деда-мороза под ёлку ставим. Он большой. У него и нос красный, и лапы красные.

— Сойдёт, — сказал доктор. — Неси пингвина.

Женя сбегал и принёс. Пингвина поставили под ёлкой.

— Э-э, а это что за оборвыш? — Доктор вертел в руках картонную куклу — мальчугана в заплатанных брюках и больших башмаках.

— Мальчик с пальчик, — объяснил Пашка.

— Какой это мальчик с пальчик! — возмутился доктор. — Разве это он? Я с ним в отряде Ковпака в сорок третьем году встречался. Разведчиком он был.

— Неправда всё это, — усомнился Женя.

— Какая там неправда! — Доктор сердито пыхнул дымом.

— А доктор Айболит? — поинтересовался Пашка. — Тоже хорошо воевал?