Дом в Черёмушках - Михаил Коршунов

Когда мама устала ходить из угла в угол комнаты, она села рядом с Витаськой на этот самый ковёр и сказала свою речь в последний раз:

— Глубокоуважаемый председатель учёного совета! — Потом улыбнулась и тихонько прошептала: — Вагоноуважаемый…

Витаська засмеялась…

Мама обняла Витаську и тоже засмеялась.

Это был зал с покатым полом и узкими партами. На сцене стояли кафедра и стол. Кафедра — для мамы. С неё она будет говорить свою речь, защищать звание кандидата наук. Стол — для председателя учёного совета и секретаря.

Зал называется аудиторией.

Серёжа-старший, Серёжа-младший и Витаська сидели в самом конце аудитории. Мама сидела впереди, там, где были её друзья по работе и всякие гости, которые прочитали объявление в «Вечерней Москве» о защите и приехали.

Мама была в чёрном костюме и в белой кофточке. Хотела надеть ещё чёрный бантик. Его кто-то принёс маме. Но бантик попался на редкость вредный: перекручивался, уползал вбок, и мама оставила его дома.

Лаборанты развесили на стенах таблицы химических соединений, которые были сделаны из штор, направили на экран проекционный фонарь, чтобы показывать диапозитивы, расставили на столе колбы и пробирки с микробами.

Серёжа-старший, Серёжа-младший и Витаська принесли с собой портфель. В портфеле были спрятаны цветы. Это для мамы. А для Серёжи-младшего и для Витаськи там были бутерброды. На всякий случай, если проголодаются.

Серёжа-старший, Серёжа-младший и Витаська волновались. Мама тоже волновалась. Она поглядывала на них, а они поглядывали на неё. Скорее бы маму пригласили на кафедру и она начала бы говорить: «Глубокоуважаемый председатель учёного совета (председатель уже сидел за столом), уважаемые члены учёного совета (они уже сидели в зале)!»

Лаборанты принесли ящик, запечатанный сургучной печатью. Печать висела на ленточке и была похожа на красный осенний лист. Ящик нужен для тайного голосования. В него члены учёного совета опустят бюллетени (так сказал Серёжа-старший): кто — за то, чтобы присвоить маме звание кандидата наук, кто — против. Бюллетени — это листки бумаги, но их почему-то ещё называют шарами.

Витаська спросила у Серёжи-старшего, почему шары.

— Какие шары? — не понял Серёжа-старший. Он плохо слушал Витаську.

— Белые и чёрные?

— А-а, да-да… Шары. Их кидали раньше.

— Куда? В ящик?

— Да-да. В ящик.

— А из чего они были сделаны?

— Из бумаги.

— Из бумаги — шары?

— Не знаю. Может, из дерева были сделаны.

— А почему теперь не делают шаров?

— Бюллетени — это шары.

— Шары из бумаги?

— Безобразие! — вдруг сказал Серёжа-старший. — Ты замолчишь или нет?..

Витаська замолчала. Народу в аудитории всё прибавлялось: гости, профессора, студенты, аспиранты.

Мама совсем разволновалась: перестала даже оглядываться. И Серёжа-старший совсем разволновался: вместо бутерброда, который попросила Витаська, потому что тоже совсем разволновалась, он достал из портфеля цветы. И Серёжа-младший совсем разволновался: он скрестил пальцы на обеих руках и так их и держал. Кто-то ему сказал, что это помогает и задуманное сбывается.

Из-за стола встал учёный секретарь и прочитал мамину биографию. Про Серёжу-старшего в биографии что-то было, а про Серёжу-младшего и про Витаську ничего не было.

Наконец маму пригласили на сцену, где кафедра. В чёрном костюме мама казалась очень тоненькой и очень серьёзной. Заговорила она негромко и спокойно.

Витаське даже почудилось, что всё это происходит дома. Мама рассказывает, а Витаська сидит на ковре и слушает.

Витаська испугалась: вдруг мама в своей речи скажет на председателя «вагоноуважаемый». И он, конечно, тогда обидится и кинет в ящик чёрный шар.

Мама взяла указку и начала что-то показывать на таблице. Потом подошла к столу, к пробиркам и колбам. Тоже что-то показала. Потом на белом экране, увеличенные во много раз, появились микробы: худые и толстые, сердитые и весёлые. Их увеличивал проекционный фонарь. Потом мама закончила своё выступление, и начали выступать оппоненты. Они говорили всякие сложные слова — Витаська их не понимала.

С ящика был сорван красный «осенний» лист. Мама, очень тоненькая и очень серьёзная, в чёрном костюме, стояла у кафедры и слушала результат голосования.

И вдруг все в зале захлопали, заулыбались. И мама заулыбалась, начала искать глазами Серёжу-старшего, Серёжу-младшего и Витаську.

Пока они спускались со своего последнего ряда, маму окружили друзья по работе, гости, студенты, аспиранты, члены учёного совета. Маму обнимали, целовали, пожимали ей руки.

Серёжа-старший достал из портфеля цветы. Попробовал пробиться к маме, но не смог. Тогда он отдал подержать пустой портфель Серёже-младшему, а Витаську с цветами посадил к себе на плечи. И мама увидела Витаську и цветы, а Витаська увидела маму и закричала:

— Мы теперь кандидаты наук! Да?..

Будь здоров, Капусткин!

Звали его Мякишей. Откуда пошла кличка — никто не знал. Мякиша и Мякиша.

Он беспрерывно возился с велосипедом, смазывал, подтягивал гайки, спицы, крылья, устанавливал седло.

Каждый год летом устраивались велогонки для школьников. Мякиша тоже каждый год являлся в штаб соревнований. А с ним являлась и вся деревня Березайка, все его друзья. Но штаб Мякишу не брал: мелковат.

Мякиша краснел и возмущался. Возмущалась и вся Березайка.

— Он и без рук может!

— И задом наперёд!

— И в гору в один пых!

— И с горы!

— И…

Штаб не принимал во внимание Мякишины заслуги. Выставлял его и деревню Березайку за дверь. В один пых!

Наступило лето, когда Мякиша пришёл в штаб и заявил:

— Я вырос! Седло поднял.

Заявила и вся Березайка:

— Он вырос!

— Мы его измерили. Угольником.

— Симка Дымов измерил. Он скажет.

Симка Дымов сказал:

— Ноги — пять угольников. Живот — два угольника. Грудь — тоже два. Голова — один угольник.

В штабе сказали:

— Ну, если ноги пять угольников… — и записали Мякишу в список велогонщиков.

Он даже номер получил — восемнадцатый.

В деревне Березайке начались волнения. Среди друзей, конечно.

Мякиша бешено тренировался: ездил на велосипеде по главной улице.

Три раза стукнулся о забор.

Два раза — о телеграфный столб.

Два раза — о колодец.

Один раз — о корову.

— Не мешайте! — кричал встречным Мякиша. — Тренируюсь!

— Не мешайте! — кричали встречным друзья. — Он тренируется!

Люба Зайчикова выкроила из материи номер и пришила к Мякишиной майке. Принесла померить.

Номер получился очень большой, Симка Дымов измерил угольником и сказал:

— Всё равно что к животу прибавить голову. Или из ног вычесть грудь.

Мякиша надел майку, заправил в трусы. С майкой заправилась в трусы и половина номера. Единица ещё была похожа на единицу, а от восьмёрки остался верхний кружок. Получилось у Мякиши на спине не «18», а «10».

Люба очень огорчилась. Ребята посоветовали:

— Сделай майку пузырём.

Мякиша сделал майку пузырём. Вытянул из трусов всю восьмёрку. Майка на ветру надулась, как пустая наволочка. Внутри наволочки сидел Мякиша.

Егор Аплетин предложил привязать к раме велосипеда бутылку: во время гонок Мякиша сможет что-нибудь пить, подкрепляться. Все велогонщики пьют. Егор не знает только, что пьют — может, ситро, а может, квас. Мякиша выбрал ситро.

Ну, а самое главное предложил Ванька Бугорков — стратегический план! Если выполнить — победа обеспечена. Диплом и всякие премии уже в кармане у Мякиши. Совершенно точно. Без всякого смеха. Будь здоров, Капусткин!

Насчёт Капусткина — это любимая Ванькина поговорка. Но кто такой Капусткин, Ванька не знал. Да и никто не знал. Так же как не знали, почему Мякишу прозвали Мякишей.

Что для стратегического плана нужно?

Вёдра с водой. Да.

И больше ничего.

Каждый берёт по ведру, чтобы обливать Мякишу, освежать. Понятно? Гонщики будут пропадать от жары, а Мякише хоть бы что. Прохладно. Вроде он через каждые пятьсот метров окунается в речке. Получше, чем ситро!

Ребята подумали и согласились с Ванькой Бугорковым: вёдра с водой, конечно, лучше, чем ситро.

И Мякиша согласился. Но от ситро не отказался. Пускай и то и другое.

Лёнька Кузовлев ещё сказал, чтобы Мякиша низко наклонился к рулю. Он должен быть самым обтекаемым.

Мякиша обещал наклоняться. Быть самым обтекаемым.

Все ребята из Березайки взяли вёдра с водой и вышли на шоссе. Растянулись от старта к финишу. Зрители заинтересовались — для чего вёдра? Ребята из Березайки молчали.

Стратегический план!