Мадам - Джанетт Энджелл

К тому моменту Джесси обзавелся пейджером. Одному богу известно, почему он вообще решил, что ему нужен пейджер, хотя у меня и имелись свои предположения на этот счет, причем весьма обоснованные. Помню только безнадежное и глубокое чувство стыда, охватывавшее меня по вечерам слишком часто, даже все случаи и не упомнить, когда я снова и снова набирала номер пейджера Джесси в надежде, что он отзовется. А потом очень расстраивалась и не могла найти себе места, когда он не перезванивал. Это была своего рода игра, но она высасывала из меня массу сил.

Когда наконец Джесси появился, я превращалась в ведьму, бросающую в сердцах обвинения, мерзкую суку, с которой никто, и уж тем более Джесси, не захотел бы проводить время. Я сама себя не узнавала.

Как только он попал в поле моего зрения, я набросилась на него:

— Где ты был? Почему не отвечал на мои звонки?

— Детка, я был занят.

— Почему ты так со мной поступаешь? — причитала я.

Он посмотрел мне в глаза.

— Ты сама с собой так поступаешь.

Правда больно жалила мое самолюбие, и я так разозлилась, что утратила остатки здравого смысла.

— Ты ненавидишь меня! — заорала я. — После всего, что я для тебя сделала…

В его взгляде читалось нечто, что могло бы быть жалостью, если бы речь шла не о Джесси, а о ком-то другом.

— Посмотри, что ты с собой делаешь, — коротко сказал Джесси. — Посмотри, в кого ты превращаешься… — и закрыл за собой дверь.

Как раз в этот момент я швырнула вазу, и она разбилась вдребезги об дверь.

Когда я не думала о Джесси, то думала о себе. Я сама признаюсь в этом: в самом начале своей карьеры «мадам», я была слишком поглощена собой. Я отправляла на вызов последнюю девочку, а потом чаще всего наливала бокал «Пино Нуар» и делала парочку кокаиновых дорожек даже в те дни, когда никого не ждала в гости, и была очень довольна собой. И от этого абсурдное поведение Джесси казалось еще более необъяснимым. Я напоминала преступника, находящегося в зоне деятельности радара и делавшего нечто незаконное, волнующее и изощренное, причем весьма успешно.

Разумеется, когда круче тебя только горы, то в этом есть и свои минусы. Все сложнее становилось просыпаться по утрам (вернее, после обеда), но я не обращала на это внимания, считая неизбежным компонентом моей увлекательной жизни. Мне кажется, я тогда несколько месяцев подряд не видела солнца в зените. Не важно, так ведь живут все крутые мира сего.

В моей спальне имелось всего одно окно, и оно постоянно было закрыто плотными бархатными шторами, очень элегантными. Из-за этого возникало ощущение, что находишься внутри кокона. В гостиной я развлекалась, проводила салонные встречи, смеялась, курила и ела, но работала именно в спальне. Обложившись книжками и журналами и включив телевизор, я сидела на двуспальной медной кровати под звуки музыки в тепле и уюте, игнорируя тот мир, в который посылала своих девочек. В моей спальне царила вечная ночь.

Глава одиннадцатая

В том сентябре мне позвонила одна женщина и попросила взять ее на работу. Она пару раз оставляла днем сообщения на автоответчике — ага, как будто я подхожу днем к телефону, — и наконец мы с ней пообщались. Судя по всему, она была образованна, кроме того, в ее голосе звучала смесь тревоги и удивления, и это показалось мне очаровательным. Она была старше большинства моих девочек. Сказала, что где-то преподает и поэтому не сможет работать каждый день, я предложила в тот же день поехать к клиенту, но она возразила, что хочет сначала встретиться со мной.

— Хорошо, договорились, — беспечно сказала я и назначила ей встречу в ресторане, о которой тут же забыла.

В ту ночь после работы я веселилась на вечеринке, и на следующую тоже, а на третий день она перезвонила мне снова:

— Я вас ждала, но вы не пришли. Я перепутала время или место?

Блин. Ну ладно.

— Нет, вы не поверите, но я вывихнула лодыжку, — бойко протараторила я. — Давайте попробуем встретиться завтра.

В ее голосе снова прозвучали нотки удивления.

— Ладно, я приду, — сказала она таким тоном, словно заранее знала, что я не покажусь и на этот раз.

— Бог троицу любит, — заверила я, когда она снова позвонила на следующий день. Похоже, мне придется с ней встретиться, а иначе она от меня не отстанет. Она определенно не собиралась сдаваться.

Мы встретились в «Лигл», но не стали обедать, а вышли поговорить на улицу. Она оказалась хорошенькой, не такой, как стандартные двадцатилетние красотки, работавшие на меня. Ее красота была утонченной, европейской. Когда она улыбалась, ее лицо светилось. Она училась за границей, говорила на нескольких языках, могла обсуждать философию Декарта. Господи, представляете, пришла на собеседование, чтобы устроиться девушкой по вызову и говорит о Декарте. Я была в диком восторге.

Что важно, у меня уже имелась ниша для нее. Она выбрала для себя псевдоним Тиа, и в тот же вечер я отправила ее к самому приятному и покладистому клиенту. Только через три года я призналась ей, как она напугала меня в тот первый день.

Честно говоря, когда я познакомилась с Джаннетт, то подумала лишь, что могла бы стать такой, как она, с учеными степенями, гордо носящей свою интеллигентность, как свитер, небрежно накинутый на плечи. Я могла бы сама проделать тот же путь и смотрела на женщину, в которую могла бы превратиться в конце этого пути. Своего рода двойник.

Джаннетт была умна, элегантна, писала романы, пыталась завязать с преподаванием и заработать достаточно денег, чтобы возместить ущерб, нанесенный каким-то подонком, с которым она встречалась. Все ее проблемы были мне очень понятны, как говорится, били не в бровь, а в глаз, хотя я не говорила об этом, и мы обсуждали совершенно другие вещи. Она стала первой из моих по-настоящему близких подруг. Почему-то она видела во мне самые мои хорошие черты. Джаннетт слушала мои стихи. Бывало, я звонила ей посреди ночи, иногда даже поднимала ее с постели, и читала ей, а она слушала, причем не так, как другие, лишь бы я поскорее закончила, а действительно слушала и слышала. В обществе Джаннетт мне отчего-то хотелось и самой стать лучше, умнее, тянуться за ней. Я начала смотреть на желтую прессу и глянцевые журналы, окружавшие меня, с презрением, перечитывала классику, которую отложила в сторону, решив, что мне нужно легкое чтиво, жвачка для мозгов, чтобы отгородиться от серьезных мыслей.

Юдора Уэлти в одном из своих произведений написала о том, как важны бывают для человека некоторые места. Есть места, которые становятся для нас вторым домом, домом нашей души, они в большей мере наш настоящий дом, чем тот, где живет наша физическая оболочка. Интересно, экстраполировала ли она пространственное ощущение и на людей. Если да, то Джаннетт стала для меня домом души на определенный промежуток времени. Я имею в виду в интеллектуальном смысле, хотя, как ни странно, отчасти и в религиозном. Джаннетт была католичкой и часто говорила о своей связи с церковью, о ритуалах и духовности. И тогда я вдруг обнаружила, что во мне пробуждается желание снова обратиться к лютеранству, родной для меня вере. Возможно, если вера так много значит для Джаннетт, то я что-то упустила.