Евангелие огня - Мишель Фейбер

— Мистер Гриффин, вы уже слышали новость из Канзаса?

— Канзаса? — Тео надумал было отпустить шуточку про «Волшебника из страны Оз», но некий инстинкт удержал его. — А что произошло в Канзасе?

— Там совсем недавно застрелилась пятнадцатилетняя девочка, часа два назад. И копы нашли рядом с ней в постели вашу книгу.

По публике прокатились встревоженные шепотки.

— Это… э-э… ужасно. Трагедия. Кошмар, — сказал Тео. — Она умерла?

— Да, мистер Гриффин, она умерла.

— Не знаю, что и сказать, — сказал Тео.

— А вот диктор программы новостей сказал, что девочка прочитала вашу книгу и утратила все надежды, какие у нее были. Что вы об этом думаете, мистер Гриффин?

— Гриппин, — вежливым, но властным тоном сообщил проводивший встречу работник книжного магазина. — Имя нашего сегодняшнего гостя — мистер Тео Гриппин.

— Плевал я на его имя, — заявил, внезапно осерчав, коротышка. — Я хочу узнать…

И тут… и тут что? Ослепительный свет. Удар по голове. Тьма. А затем, после растянувшихся на недели, как ему показалось, попыток прийти в себя, медленное возвращение к жизни — в обветшавшую комнату, которая пропахла лежалой пиццей и жиром кебабов. Запах этот исходил, казалось, даже от кресла, к которому был привязан Тео.

Освещена комната была до жути тускло и походила на бывший гараж. Контуры ее расплывались. Хотя нет, контуры-то не расплывались — просто глаза Тео никаких резких очертаний различить не могли. Очки его остались в «Страницах».

— Где я? — спросил он. Те двое отошли на другой конец комнаты, посреди которой сидел связанный Тео. Они негромко разговаривали о чем-то — о чем именно, он расслышать не мог по причине изливавшейся из большого старого телевизора трескотни.

— Это тебя пусть не волнует, приятель, — резко ответил Белый.

— Отсюда тебе все равно не выбраться, — добавил Араб.

— Меня ожидают в Бостоне, — сказал Тео. Глупость, конечно, сказал, но, пока он не узнает побольше о своих похитителях, все, сказанное им, будет в равной мере и умным, и глупым. Необходимо втянуть их в разговор.

— Твое турне закончилось, приятель, — сообщил Белый.

— Примирись с этим, — сказал Араб.

Тео задергался в своих путах. Он рассудил, что если ему удастся натягивать их, значит, пусть даже это почти ничего не даст, руки его еще целы, хоть он их и не чувствует. Наверное, они просто онемели от перетяжек или от того, что вывернуты под неестественным углом. В кресле Тео полусидел-полулежал, оно не было прямым настолько, чтобы подпирать его спину, но и пологость кресла не позволяла просто лежать в нем. Руки же Тео были перекинуты через мягкие подлокотники, а запястья, по всему судя, привязаны к задним ножкам кресла. И лодыжки тоже были привязаны, но, скорее всего, к ножкам передним. Если бы его приковали цепями к скале, он и то испытывал бы меньшее неудобство.

Телевизионная трескотня преобразовалась из идиотской рекламы в выпуск новостей. Дикторша носовым голосом повторила главные новости второй половины дня. Одной из них был Тео.

— Полиция все еще продолжает поиски двух мужчин, которые сегодня в девять вечера похитили из книжного магазина «Страницы», что на Пенн-Плаза, Манхэттен, Тео Гриппина, автора вызвавшей немалые споры книги. Похитителям удалось сбежать под прикрытием дымовой завесы, которую они создали, стреляя из ракетниц. Трагедия разразилась, когда одна из ракет подожгла магазин и три человека погибли до прибытия пожарных. Еще десять человек получили ожоги и надышались дыма — двое из них находятся в критическом состоянии. Глория Мак-Кинли сообщает из Манхэттена.

Новый женский голос, тоже носовой:

— Когда в прошлом году здесь, на Пенн-Плаза, открылись «Страницы», владельцы этого книжного магазина мечтали сделать его самым популярным в Нью-Йорке. Лозунги их были такими: «Любая книга для любого читателя» и «Когда цепочка магазинов перестает быть цепью?». Взглянув мне за спину, вы увидите, что мечта эта сгорела дотла. Митч Мерритт, директор «Страниц». Как вы себя чувствуете, Митч?

 — Ну, не слишком хорошо, скорее, очень плохо. — Это был «Пиксис». — Сами видите, от нашего магазина мало что осталось. Огонь и вода уничтожили большую часть того, что у нас здесь было — книг и прочего. Ущерб составляет что-то около… мне даже думать об этом не хочется. Но, конечно, гибель людей… это настоящая трагедия. Мы в шоке, все, кто работает в «Страницах», мы в шоке.

— Спасибо, Митч.

Журналистка принялась коротко пересказывать содержание «Пятого Евангелия» — для осведомления телезрителей, которые еще не были знакомы с тем, что ведущая новостей назвала «поджигательским» характером этой книги. Тео отметил, что ударение она ставит на четвертый слог, и вспомнил еще один лингвистический спор с Мередит, касавшийся ее неприятной привычки произносить «межпланетный», как «межпланьетный».

«Я скоро умру, — подумал он. — А последние мои мысли посвящены педантичным придиркам к неправильному произношению слов.»

Выпуск новостей, уделив еще три минуты «Пятому Евангелию» и порожденным им трагическим последствиям, перешел к другой беде: к Ираку. Женщина-диктор уступила место мужчине по имени Говард. Тот мрачно проинформировал телезрителей (или, в случае Лео, телеслушателей) о том, что некий находящийся неподалеку от Багдада город стал свидетелем «самых ожесточенных со времени окончания войны боев». Последовали разного рода статистические данные, однако разум Тео все еще был занят им самим — силился припомнить фразу, которую он почти не зарегистрировал, поскольку погрузился в маниакальные переживания по поводу того, как Мередит произносит слово «межпланетный». Что-то такое насчет полиции и острой потребности в информации. Иными словами, о том, что никому не известно, кто и куда мог его уволочь и, стало быть, шансы на скорое освобождение у него нулевые.

Плохие новости, слишком много плохих новостей передают по телевизору. Впрочем, телесеть, похоже, вдруг сообразила, что нарушает законы развлекательного вещания и предложила во искупление этого греха коротенький репортаж о японском бизнесмене, который купил на аукционе купальный халат Джона Леннона, заплатив за него 350000 долларов.

— Джон Леннон пользуется в Японии огромным уважением, — на почти безупречном английском пояснил бизнесмен. — Этот халат во многих отношениях является историческим. Именно он был на Ленноне в то утро, когда его первая жена Цинтия узнала, что ее муж провел ночь с Йоко. Так что халат был близок не только к телу Джона но и… кто знает, к какому еще?

Дикторша, дабы увенчать этот заранее записанный материал симпатичной концовкой, спросила: «Скажи, Говард, ты не думаешь, что с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого его хоть пару раз да постирали?», и Говард вернул поданный ею мяч: «Очень на это надеюсь».

На чем серьезные новости и закончились; за ними — «после паузы» — должны были последовать спортивные.

Тео сидел, наклонившись вперед, чтобы лучше слышать. Теперь же он попытался откинуться назад, положить голову на туго набитую спинку кресла. Однако веревки, которыми он был связан, этого не допустили. И неожиданно что-то вроде припадка клаустрофобии напитало его силой, глубокой уверенностью в том, что больше ему этого не вынести, и он рванулся в своих путах. На время этих рывков, секунды, быть может, на две, Тео удалось представить, как он отламывает ножки кресла, — дешевые, тонкие, да еще и изъеденные, скорее всего, древоточцами, — и, задохнувшись от облегчения, вскакивает на ноги: Прометей освобожденный. Чудесное было видение. Но и не более того.

— Во время мертвого сезона Кэмпбелл подписал двухлетний контракт, — тарахтел телевизор, — который может принести ему десять с половиной миллионов долларов. Ожидается, что он будет играть попеременно с прошлогодним дебютантом Дюком Ламонтом, и это позволит «Гигантам» увеличить среднюю длину пробежки, которая составляет сейчас четыре и три десятых ярда на передачу…

— Извините? — слабо позвал Тео. — Извините?

— Чего тебе, приспешник Сатаны? — рявкнул в ответ Белый.

На пару секунд Тео затруднился с ответом. «Приспешником Сатаны» его называли до сих пор только клиенты «Амазона» и привыкнуть к этому он не успел.

— Мне очень хочется пить, — сказал он, что было чистой правдой. Голос его стал хриплым, говорить было больно. — Вы не дадите мне воды?

— Пить не советую, приятель.

— Почему?

— Что входит внутрь, выходит наружу. Ты же не хочешь обмочиться, а?

Тео на миг задумался.

— Я бы, пожалуй, рискнул, — прокаркал он. — У меня горло словно горячим пеплом забито.

— Ах ты, бедненький.

Двое незнакомцев возобновили разговор. Однако в нем появилась новая нотка — раздражения; и через минуту-другую Араб, выйдя из себя, заговорил громче: