Антология современной французской драматургии. Том II - Елена Головина

ЭПИМЕТЕЙ. Да кто бы заметил разницу? Пошли, я не хочу, чтобы тебя увидели, еще не время. Они забросают тебя камнями, и я вынужден буду понять их.

Луиджи, Джина. Утро.

ЛУИДЖИ. Сегодня ты не уйдешь?

ДЖИНА. Нет.

ЛУИДЖИ. Почему?

ДЖИНА. Не знаю. Я просто подумала и решила.

ЛУИДЖИ. Подумала? Я тоже подумал. И понял, что никогда не получу тебя, если ты будешь меня бояться.

ДЖИНА. Бояться надо, немножко.

ЛУИДЖИ. Ты действительно хорошо подумала!

ДЖИНА. Да, у меня словно земля ушла из-под ног.

Пауза.

Ты видел женщину, которая пришла к Эпиметею?

ЛУИДЖИ. Иностранку эту?

ДЖИНА. Да, она такая красивая…

ЛУИДЖИ. Она мне не нравится, мне нравишься ты.

ДЖИНА. Потому что я местная?

ЛУИДЖИ. Потому что ты местная и потому что ты такая, какая есть. Особенно сейчас, такая стройненькая.

ДЖИНА. Принеси мне воды. Принеси мне воды в ладонях.

Луиджи выходит и возвращается, неся воду в пригоршне. Дает Джине напиться.

У нее привкус железа. Либо это твои руки пахнут жестью.

ЛУИДЖИ. Ты меня стыдишься?

ДЖИНА. Мне все равно.

ЛУИДЖИ. Хочешь еще? Под прохладной водой я почувствовал твой жаркий язык, лизнувший мне ладонь. Мы животные. Теперь ты понимаешь это.

ДЖИНА. Да, давай уйдем отсюда. Пошли в долину.

ЛУИДЖИ. В долину?

ДЖИНА. Да. Возьми меня. Пошли. Пошли быстрее.

Карло, Даддо, Карбони, туристы.

Лавка Карло. Вторая половина дня.

ДАДДО. Карло!

КАРЛО. Что?

ДАДДО. Я был на горе.

КАРЛО. И ты сказал ему о Пандоре?

ДАДДО. Да, я для этого и пошел туда.

КАРЛО. Ты отличный драматург. Жить не можешь без коллизий. Прометей придет?

ДАДДО. А то. Он тянуть не будет.

КАРЛО. Но приближается сбор винограда…

ДАДДО. Он сказал, что ему все равно, ведь он уже давно ес ждет…

Входят двое туристов в сопровождении Карбони.

ПЕРВЫЙ ТУРИСТ. Извините, господа, фестиваль проходит здесь?

КАРЛО. Здесь, а что?

ПЕРВЫЙ ТУРИСТ. А то, что мы ничего не видим. Нам рассказывали о пьесе про возвращение Пандоры в какой-то итальянский город. Подобный пересмотр мифологических сюжетов в современном мире представляется нам интересным, но, как бы вам сказать, достаточно спорным и уж, по правде говоря, совершенно безосновательным. Боги на сцене! — даже древние решались на это с опаской. Вы что-нибудь об этом слышали? Как это поставлено — с уважением к теме? А может, это возврат к паганизму либо новомодный коллаж?

ВТОРОЙ ТУРИСТ. Видите ли, нас волнует и привлекает сам театр — конечно, он часто выморочен или подвержен некоей пресыщенности, все это нам известно. Но может быть, действительно пора сделать паузу, посмотреть, как возникают препятствия, как приходят решения? Мне кажется, что в данном случае — по крайней мере, у меня такое ощущение — эта древняя фабула лишь предлог: если теперь уже притча невозможна, оставим ее в покое, сюжетов у нас хоть отбавляй, и таких, которые смогли бы вернуть театр в его истинное бытие.

ПЕРВЫЙ ТУРИСТ. Да, это окно в бытие, окно, в которое врывается шум мира, реального мира…

ВТОРОЙ ТУРИСТ. …где события происходят где-то внизу, словно во сне…

ПЕРВЫЙ ТУРИСТ. И сон этот становится все более явным, слишком явным, кричаще правдивым, обретающим, не нахожу слова точнее, свои ценности…

ВТОРОЙ ТУРИСТ. …которые делают ставку на тело или на ситуацию, на ситуацию, созданную телесным самовыражением…

ПЕРВЫЙ ТУРИСТ. Мы же ищем хореографию, хореографию для социального тела, сочиненную неким невидимым балетмейстером и присутствующую в каждой картине…

КАРБОНИ. Господа, здесь вы этого не найдете.

ВТОРОЙ ТУРИСТ. Этого-то мы и боялись.

КАРБОНИ. Но теперь вы вошли в пьесу.

ТУРИСТЫ. Вошли в пьесу?

КАРБОНИ. Да, и через главный вход, прямо на сцену! Кстати, Даддо, на чем мы остановились?

ДАДДО. Я отправился на гору за Прометеем, хотя Карло был против. Прометей спустился и теперь скажет Пандоре всю правду.

КАРБОНИ. И когда же?

ДАДДО. Прямо сейчас, если вы соблаговолите следовать за мной.

Даддо ведет всех к соседней лавке и поднимает железную штору. Внутри Пандора и Прометей.

Пандора и Прометей, затем Карло, Даддо, Карбони и туристы.

В одной из лавок, которая до сих пор была закрыта, земляные, чуть наклонные стены образуют нечто вроде узкого коридора. Пандора и Прометей стоят, остальные смотрят на них.

Слышны сильные удары весел по воде.

ПРОМЕТЕЙ. Ты слышишь шум, весла бьют по воде, ты слышишь?

ПАНДОРА. Зажги свет, зажги свет над копной моих волос, тогда ты увидишь их.

ПРОМЕТЕЙ. Не нужен мне свет, это труд, труд людей, они неуклонно идут вперед, они забудут тебя и путь свой проложат по этой долине.

ПАНДОРА. Слепые кроты, не видят вокруг ничего и только кричат.

ПРОМЕТЕЙ. Шум весел, рассекающих водную гладь, ты слышишь, они могут ударить тебя, а вода ледяная.

ПАНДОРА. Кровь, кровь у меня на виске, но я умереть не могу, а ты не сможешь отомстить за себя.

ПРОМЕТЕЙ. Пусты твои слова, пусто тело твое. Ты пришла сюда не ради нас, тут тебя нет, ты пришла не отсюда, а из мира, который разрушен и слегка подновлен и где все — мишура. Здесь для вас все устарело, то, что сделали мы из этого мира, — не память о вас, люди не помнят вообще ни о чем, взгляни сама и оставь нас в покое. Ты прекрасная ходячая статуя, ты божье создание, ты жертва, ловушка, зачем нам тратить на тебя время, здесь кузница, кухня, в жару и чаду. К чему начинать все сначала? Зачем возвращаться? Тут нет больше места, тут тесно и страшно. Взгляни на тот склон, на эту долину, на реку в красных отблесках света — на город, на казино и заводы, на женщин и мужчин, снующих взад-вперед, посмотри, что с нами стало, и удались, унеси с собой свои дары и колыбельные песни, да, уйди, а им скажи, кто мы есть.

ПАНДОРА. Я им скажу, что вы слепы, а ты, выбравший их, ты — худший притворщик из всех.

ПРОМЕТЕЙ. Ты лаешь, словно Кассандра, и, вздумай я тебя ударить, из твоих волос взвилась бы в воздух туча моли.

ПАНДОРА. Задохнись ты от ненависти своей, ты смотришь как мужик, который по обыкновению пропил получку и бьет жену.

ПРОМЕТЕЙ. Да замолчишь ты наконец?! Ты не мыслью мыслишь, а так, словами…

ПАНДОРА. Не вам слова принадлежат, то наши тени на ваших губах, но упустили вы и тени, и добычу.

ПРОМЕТЕЙ. Можешь говорить что хочешь, но посмотри: ведь лодка уплыла, и у мужей, сидящих в ней, рябит в глазах, а город их выслал обратно в долину — сунь руку в отблеск, не ощутишь ты ничего, все пусто, пусто! И легкий дождь дрожит в декорациях из мишуры, в расщелине горы, да, все-таки прошла та лодка, полная людей, прошла беззвучно, в такой глубокой тишине, как будто снег идет…

ПАНДОРА. Порой, когда вы говорите, мне кажется, что вы соединились с той тишиной и приручили ее, но лишь на мгновенье. Вы словно выпускаете стрелы наугад, во мраке.

Прометей молчит.

Ты успокоился теперь?

ПРОМЕТЕЙ. Лодка проплыла. Они прошли пролив, остался только след, бегущий за кормой.

ПАНДОРА. Ты счастлив?

ПРОМЕТЕЙ. Да. И когда на вершине той горы я укреплю знамя, все остальные будут тоже счастливы. Это знамя будет знаком того, что ты пришла напрасно. А теперь оставь меня.

ПАНДОРА. Тебе недостает выносливости. Вы полагаете, что существуют победы и поражения и что их звук отдается звоном в ушах. Факелы горят, и пламя пожирает их, приходит ночь, от нее пахнет дегтем, а вы все спите. Ночь — как рука над землей, что мягко душит вас и весит не более чем день, который вас запустит вновь.