Прекрасная голубая смерть - Чарльз Финч

— Не спрашивай. Он живет на широкую ногу где-то совсем близко отсюда, если не ошибаюсь. Возможно, управляет своими заводами издалека и играет на бирже.

— Совсем во вкусе Барнарда, — сказал Мак-Коннелл.

— Да уж. Однако ты прав: Барнард слишком чванлив, чтобы пригласить в свой дом человека вроде Поттса — ну, ты понимаешь, соль земли.

— Странно.

— Да. Хотя из слов Грэхема следует, что может существовать и другая причина. — Ленокс нахмурился. — Видимо, у Поттса есть дочь на выданье. Миловидная, насколько я понял, получила прекрасное воспитание и получит завидное приданое, когда дело дойдет до брака.

— Обедневший старинный род, ты полагаешь?

— Что-то вроде, я думаю. У Поттса имеется, как я сказал, фешенебельный дом, но приглашение Барнарда он принял бы в любом случае, если у него есть хоть унция светских притязаний.

— Конечно, — сказал Мак-Коннелл. — По-твоему, Поттс прицеливается заарканить для дочки кого-то из племянников?

— Сомневаюсь. Полагаю, он считает, что они недостаточно высоки для его дщери. Но если Поттс сумеет заключить сделку со старинным родом — с кем-нибудь из сыновей герцогини Марчмейн, например, — он откроет себе доступ в мир вне политики и денег. В наш мир, Томас.

— Мы не так уж редко видимся с Барнардом.

— Верно. Но знакомых у него много больше, чем друзей.

— А как он выглядит, этот Поттс? — спросил Мак-Коннелл.

— Собственно говоря, не знаю. Искорки в глазах, осанка, ежедневные упражнения, холодные ванны и все такое прочее. Человек, выбившийся в люди, умный, что бы ты ни думал о нем.

— Тото, впрочем, высокого мнения о тех, кто выбился в люди.

— Как и я, если на то пошло, — сказал Ленокс.

— И я тоже.

Ленокс встал. Они обменялись рукопожатием, договорились снова увидеться. И Мак-Коннелл проводил своего друга из кабинета.

Глава 15

Когда Ленокс покинул дом Мак-Коннелла, утро было в самом разгаре, воздух, хотя и стылый, не кусался, и он шагал по тротуару среди толпы прохожих в самом бодром настроении. Улицы тут были широкими и солнечными, и он радовался прогулке. Ее целью были «Скачки», и здание клуба, когда он его отыскал, оказалось совсем таким же, как и у других клубов. Четыре-пять этажей, белый камень и уютные комнаты за стеклами окон. Однако он переменил мнение, когда из окна на фасаде вылетел башмак.

Побывать здесь он решил потому, что, по сведениям Грэхема, тут чаще всего проводил время Клод Барнард, тот юноша, которого Ленокс мимолетно повстречал в вестибюле дома его дяди. Грэхем сказал, что его можно найти здесь в любые часы дня, и действительно, когда Ленокс осведомился у швейцара, здесь ли он, швейцар, выглядевший затравленным, как Иов в не самый скверный день, только махнул рукой вперед в направлении столовой.

Башмак, очевидно, был извергнут оттуда, так как молодой человек, видимо, носивший имя Мизинчик, взбешенно прыгал к двери на одной ноге.

Клод сидел у дальнего конца стола рядом с кем-то, кто, подумал Ленокс, вполне мог быть одним из сыновей лорда Уильямса. Он встал, не замечая детектива, и пошел к двери под разочарованные вопли своих товарищей.

— Надо взяться за дела! — повторял он.

Ленокс перехватил его на пороге.

— Не уделите ли мне минутку вашего времени, молодой человек? — сказал он.

Клод как будто был решительно против этой идеи.

— А зачем?

— Возможно, вы помните нашу встречу вчера утром?

— Типус в прихожей?

— Да.

— А! Ну, друг дяди — мой друг. Чем могу служить?

— Ответить на парочку вопросов. Буду рад подвезти вас по вашему делу, а поговорить мы сможем по дороге.

Клод посмотрел на него с сомнением.

— Ну, раз вы хотите…

— Благодарю вас, — сказал Ленокс.

Они сели в экипаж Ленокса, и Клод назвал кучеру адрес на Мармелад-лейн, в сквернейшей части восточного Лондона. Отнюдь не обычное пастбище юных и беззаботных студентов Оксфорда. Вскоре они проехали через центр Лондона в кварталы победнее.

— Вы знавали девушку по имени Пруденс Смит?

— Убитую? Знал в лицо, и больше ничего.

— В лицо?

— Она была горничной. Я видел ее. Полагаю, она видела меня. — Клод самодовольно ухмыльнулся.

— У вас сложилось какое-нибудь мнение о ней?

— Никакого. Ну, вроде она была хорошенькой. Но нет, ничего больше.

— Как давно вы гостите у дяди, Клод?

— Недолго. С неделю.

— Вы с ним в хороших отношениях?

— В самых прекрасных. Я ему как сын, которого у него никогда не было.

— Вы убили Пруденс Смит?

Если Клод и растерялся, он никак этого не выдал.

— Нет. Боюсь, никак не сумел бы.

— Что вы подразумеваете?

— Приходится кое-что слышать. Например, я в ядах ничего не смыслю, как и во всей этой чуши.

— Но ведь не потребуется и минуты, чтобы получить сведения о любом яде в мире.

— Да, но к тому же у меня есть алиби, милый старый друг.

Ленокс не проявил никакого раздражения.

— Алиби? Вы как будто предположили, что ее смерть возложат к вашему порогу.

— К порогу моего дяди, хотите вы сказать? Ну, я, знаете ли, считать умею. Всего там было несколько человек.

— И каково же ваше алиби?

— Я был в гостиной.

— Как и все остальные.

— В таком случае, полагаю, никто из нас к этому руку не приложил.

— И гостиной вы не покидали?

— Да нет. Разве что сбегал наверх в умывальную.

— И в этот момент вы могли отравить девушку.

— Я поднялся наверх, старина.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Да кто хотите. Множество народа. Горничные и прочие. Дюжина лакеев. И другие гости. Типус по имени Поттс почти все время сидел там, почитывал газету, а когда он упархивал, кто-нибудь да оставался.

— Вы словно бы основательно все это обдумали.

— Только факты, знаете ли.

— У вас есть какие-либо причины полагать, что кто-либо из других гостей или из прислуги повинен в этом?

Клод нахмурился.

— Да нет. А! Но, может быть, это Юстес, — объявил он просветленно.

— Ваш кузен?

— Старику Барнарду это не понравилось бы, — сказал Клод более себе, чем Леноксу. — Гнилое яблочко. Может, настроить его против сестрицы, а?

— Вы недолюбливаете Юстеса?

— Терпеть его не могу. Отвратный субъект. В обществе просто жуток. Всегда читает, знаете ли. Просто читает. Я отношу это на счет дурного воспитания в детстве. Ведь мальчик — отец мужчины. Несчастные родители и все такое прочее.

— Но тогда почему вы устроили его в «Скачки»?

— Ничего не упустили, э? А потому что дядя попросил. Конечно, видел все недостатки этого малого и хотел, чтобы он приобщился к хорошему обществу.

— Вы всегда угождаете дяде?

— Всегда готов. Крепкая семейная связь. Скачки без препятствий! — Клод оглушительно захохотал своей шутке.

Несколько минут спустя карета остановилась в узкой грязной улочке, где пыль уже запорошила свежевыпавший снег, а вокруг бегали ребятишки. Двое-трое подбежали к Леноксу и Клоду, и первый дал каждому по монетке, попросив постеречь его экипаж.

Клод повел своего допросчика на грязное деревянное крыльцо, где над дверью свисала облупившаяся вывеска с названием «Пестрая утка». Что-то вроде кофейни, подумалось Леноксу.

Внутри было темно, хотя снаружи сиял день, и стоял крепкий запах табака и черного кофе. Деревянные панели на стенах, в середине большой рамсдорфский очаг, а вокруг него низкие столики и стулья с сиденьями, набитыми конским волосом. Над стойкой тянулись книжные полки с сувенирными чашками, а на стенах висели подковы. Сидевшие там в немалом числе мужчины прихлебывали кофе не потому, что он так уж им нравился, но из необходимости оплачивать занятое место. Женщина была только одна, рыжая, в огненных веснушках. Она сидела у стойки и болтала с хозяином. Одежда почти на всех посетителях была старомодной, латаная-перелатаная, и разговаривали они вполголоса, будто опасаясь, что их подслушают.

Расцвет кофеен достиг апогея сто лет назад, а теперь они больше не приманивали компании литераторов, хотя все еще пользовались поддержкой Парламента. Предполагали, что они обеспечивают альтернативу пьянству в кабаках.

— Угощаете вы, друг мой? — спросил Клод, отыскав столик.

— Разумеется.

Клод заказал кофе им обоим, а затем (только себе) поджаренного хлеба с джемом из черной смородины и крутое яйцо.

— У вас, кажется, здесь какое-то дело?

— Своего рода. В конце-то концов, это тоже дело, — весело сказал Клод.

— Наверное.

— И свидание у меня через несколько минут.

— Постараюсь быть кратким. Что вам известно о деятельности вашего дяди, касающейся Монетного двора?

— Буквально ничего.

— Выглядит странно.

— Меня главным образом интересуют его собственные монеты.

— Он с вами откровенен?