Галльская война Цезаря - Оливия Кулидж

Наступила тишина. Помпею, судя по его виду, было неприятно это вмешательство в ход праздника. Его, конечно, не устраивал рассказ Цезаря о своих успехах. Цезарь рассмеялся и сказал:

– Кто, кроме Красса, позвал бы меня для того, чтобы я говорил о своих недостатках перед героем ста сражений? Я признаюсь: моя беспечность в том бою едва не привела к поражению. Может быть, мне будет позволено не говорить больше?

– Как мне рассказывали, ты в тот день не проиграл бой, а спас положение, – возразил Красс. – Тот, кто сообщил мне это, не говорил про ошибки в командовании армией. Но если эта тема неприятна тебе, прошу простить меня за бестактность.

Помпей, как всегда, принял решение не сразу; но то ли долг хозяина, то ли надежда смутить Цезаря в конце концов заставили его продолжить разговор, принявший это направление.

– Мы в Риме слышим столько рассказов, что трудно отличить правду от небылиц, – заявил он. – Что Цезарь одержал победу, и славную победу, – это мы знаем. Но в каких условиях он победил и каковы были результаты победы – это мы вряд ли можем сказать. Возможность услышать полный рассказ обо всех этих событиях – редкая удача. И я не думаю, что у Цезаря есть какая-нибудь причина краснеть из-за своего триумфа.

К досаде друзей Помпея, Цезарь не выглядел смущенным.

– Я знаю, что твое мастерство вынесет мне суровый приговор за ошибку, которую ты никогда бы не совершил, но я не покраснею: я не могу соперничать с Помпеем Великим.

Вы, возможно, знаете, – продолжал он, – что северные племена Галлии, живущие между Сеной и Рейном, считают себя другим народом, отличным от галлов, и называют себя бельгами. По сути дела, это тот же народ, что и галлы: говорят на галльском языке, хотя на других его диалектах, и следуют тем же обычаям. Однако бельги перемешаны с германцами – частично благодаря смешанным бракам и торговле через Рейн, частично оттого, что среди них живут небольшие племена германцев. Заняты бельги главным образом постоянными боями с германцами на границе. Поэтому они более опытные воины, чем галлы, более независимы и более дики. Именно бельгам не нравилось присутствие моей армии на зимних квартирах в Безансоне, а также то, что я созвал Совет Галлии и приобрел авторитет у племенных вождей. Они, кажется, вообще думали, что, изгнав из Галлии двух захватчиков, я должен был уйти после этого в провинцию и, так сказать, закрыть за собой дверь, оставив Галлию следующему грабителю.

Определив свое отношение к происходящему, бельги большую часть зимы объединялись в союз и прошлой весной собрали армию, чтобы прогнать меня назад в провинцию. Как большинство галльских армий, она была огромна. Дым ее лагерных костров покрывал участок длиной самое меньшее в восемь миль. К тому же она была недисциплинированна, рвалась на части под действием зависти бельгов друг к другу, была слишком велика, чтобы жить за счет окружающей местности, и готова в испуге разбежаться при первом же слабом отпоре. После коротких и легких боевых действий я разбил ее и, продолжая наступление, повел войска навстречу бельгским племенам – одному за другим. Племена охотно сдались; некоторые сопротивлялись, но лишь для вида, остальные хотели только одного – как можно быстрее договориться. Вы должны помнить, что это была моя первая и единственная война против галлов, и их воинская слава начинала казаться мне преувеличенной. Они в одиночку не могли противостоять ни гельветам, ни германцам и теперь, бросив вызов нашим силам, тоже не смогли устоять против них. Неудивительно, что наша армия стала презирать их.

– Но ведь у тебя была галльская конница, и, я полагаю, она сражалась хорошо, – заметил Красс.

– Это благодаря Публию, – улыбнулся ему Цезарь. – Посмотрел бы ты, как плохо она действовала под началом своих собственных вождей! Что галл может сражаться, если его приучить к дисциплине, – это правда, но о галлах в их первозданном диком состоянии мы были невысокого мнения. В таком самоуверенном настроении мы приблизились к землям, где живут нервии – одно из самых примитивных и воинственных племен Галлии. Они запретили ввоз к ним вина и всех предметов роскоши и презирали бельгов, считая, что те выродились и изнежились. Нервии отправили своих женщин и стариков для безопасности в недоступные болота, а их воины дали клятву, что никогда не покорятся нам. Галлы часто дают клятвы и часто их нарушают, потому что это увлекающийся народ. Мы ожидали, что в очередной раз легко победим и их.

В таком расположении духа мы подходили к реке Самбре. Мы шли самым тесным строем, какой только был возможен, но очень большим препятствием для нас были живые изгороди – обычный в землях нервиев способ защищаться от налетов конницы соседних племен. Эти изгороди сами по себе плотные, но часто еще обрезаны и переплетены по горизонтали молодыми деревцами или ветками, которые не срезаны и растут из земли. Часто изгороди укреплены низким кустарником или побегами ежевики. В таком виде они становятся грозным препятствием, которое трудно преодолеть и через которое трудно что-либо увидеть. Мы прорубали себе путь, но тратили на это лишнее время, и наш обоз, находившийся под охраной моих новых и самых неопытных легионов, которые шли последними, немного отстал.

Все это, хотя и было утомительно, нас мало беспокоило. Мы все же пришли на то место, которое наши мастера земляных работ выбрали для лагеря, – на склоне холма, который опускался до самой Самбры. От его подножия поднимались вверх живые изгороди, но я мог хорошо видеть реку и противоположный берег – гору, почти такую же крутую, как наш холм. Тот берег был чуть ли не весь покрыт густым лесом, кроме примерно семидесяти ярдов у подножия горы. В этом лесу, несомненно, и скрывались войска противника: мы видели их передовые конные дозоры на открытом участке над берегом.

В течение всей войны против бельгов энергичное наступление стало моим правилом. В конечном счете это сберегало жизни. Поэтому, как только наша конница прибыла на место, я приказал ей атаковать противника, переправившись через Самбру, глубина которой в этом месте была примерно три фута. Я считал, как и оказалось на самом деле, что наша высокая дисциплина более чем уравновесит неудобства, создаваемые характером местности. Я даже надеялся, что поражение конницы заставит противника полностью потерять мужество: такое бывало раньше.

Моя конница построилась и пошла в атаку. Конечно, нельзя было и думать о том, чтобы атаковать этот лес пехотой, пока конница не прощупает позиции и не возьмет пленных, которые могли бы рассказать нам о намерениях противника. На тот день нашей задачей стало установление своего лагеря. Поэтому я отправил легионы окапываться, как обычно.

– Оставив, разумеется, один легион для охраны, – сказал Помпей.

– Ты сразу нащупываешь мои слабые места, – улыбнулся Цезарь. – Но я не стану краснеть. Нет, не оставил. Я был слишком беспечен по причинам, которые уже назвал в общих чертах. Я думал, что у нервиев не будет большого желания сражаться. Я даже не знал, все ли их войска уже пришли к месту сбора: мы сами прибыли позже намеченного срока. И кроме того, я полагал, что обоз и те легионы, которые охраняют его, подойдут с минуты на минуту. Так что мои солдаты разбились на рабочие команды и стали копать рвы, рубить все деревья, какие могли найти, обтесывать колья для ограды. На той стороне конница продвигалась так, как я ожидал. Наши воины взобрались на берег и оттеснили противника до самой границы леса, но из осторожности не пошли дальше. Вскоре нервии, перестроившиеся в лесу, предприняли очередную атаку, встретили энергичный отпор и снова отступили.

Внезапно из леса появились в огромном количестве пешие воины нервиев. Они всей своей массой атаковали нашу конницу, мгновенно обратили ее в бегство и сразу по открытому участку подбежали к реке, явно собираясь переправиться через Самбру и ударить по моим легионам раньше, чем те успеют стать в боевой порядок. Я увидел, что происходило, почти сразу, то есть как только смог поверить своим глазам. Река была широкой и достаточно глубокой. Берег на нашей стороне был крутым. Нервиям, как я уже говорил, пришлось атаковать нашу конницу и пересечь открытое пространство на своем берегу. Выдержать такой бег с препятствиями в полном вооружении и быть в силах сражаться, добежав до финиша, – настоящий подвиг.

Думаю, у меня было меньше десяти минут на то, чтобы построить своих людей. Тогда этот отрезок времени показался мне короче, но позже я пришел к выводу, что он был именно таким. Я послал кого-то бегом поднять красный флаг – знак, что идет бой, – над моей палаткой, место для которой было размечено, но которая еще не была поставлена. Потом приказал трубачам играть тревогу и, не дожидаясь ни своего коня, ни шлема или щита, со всех ног поспешил на левый фланг, где строился десятый легион, пробежал мимо его рядов, давая самые важные указания, крикнул солдатам, чтобы они сохраняли спокойствие, и поспешил к девятому.