Тщеславие - Александр Снегирёв

— Друзья, надеюсь на ваше полное понимание. В стране, да и в мире, вы знаете, непростая экономическая ситуация. Финансовый кризис коснулся всех: и богатых, и не очень, и наших спонсоров тоже. Они понимали, какое трудное решение принимают, но, поверьте, оно было единственно возможным… — Маршал глотнул воды, молодые писатели превратились в натянутые струны. — Все победители получат дипломы и статуэтки… Денежный гонорар достанется только одному… да… денежные премии с пяти урезаны до одной… Финансовый кризис, друзья… Денежная премия переименовывается в Гран-при… Ура! — Последнее слово маршал-попечитель сам произнёс не очень уверенно, а из молодых литераторов его поддержали лишь немногие. Поэт Саша крикнул «ура» громче всех, понял, что оплошал, покраснел, хлопнул стопку водки и поперхнулся.

Все без исключения молодые литераторы прекрасно поняли, в какую ситуацию угодили. Некоторые, самые впечатлительные, уставились в одну точку, потеряв интерес к колбасе, водке и рубленной кубиками свёкле. Другие вдруг сделались особенно весёлыми и говорливыми. Впрочем, показная весёлость одних в совокупности с мрачностью других давала весьма грустный эффект. Застольная беседа рассыпалась, как плохо склеенная сахарница. Все думали о мечтах, которые существенно отдалились, о надеждах, которым, возможно, не суждено сбыться.

Члены жюри, наоборот, разомлели, расслабились и стали более открытыми. У них будто камень с души сняли. Зотов провозгласил тост: «Слава богу, что коммуняк проклятых нет». Авторша сериалов и пьес Окунькова в летящем платье с декольте, из которого, того и гляди, вывалится одна из неоправленных в лифчик грудей, решила спеть под гитару. Смесь комсомольских гимнов с провинциальным рок-н-роллом. Кто-то теребил вилку, кто-то пристально изучал водочную этикетку, кто-то шептался с соседкой. Липницкая тепло улыбалась, глядя на мигающую по неизвестной причине люстру. В конце все коротко аплодировали. Окунькову сменил магнитофон, обнаружились желающие потанцевать. Димка пригубил на брудершафт с Наташкой. Закусили конфетами. Водка не лезла. Подошла раскрасневшаяся Лиса. На её блузке было расстёгнуто на одну пуговку больше, чем принято в это время суток.

— Пушкер!

— Да, дорогая. — Димка уже научился откликаться на псевдоним, не моргнув глазом.

— Гран-при дадут тебе, Пушкер! — Лиса покачнулась и уперлась ладонью в Димкину грудь.

— С чего ты взяла?

— Я конъю… конъюнктуру чувствую!

— Конъюнктура ты моя, — ласково сказал Димка, касаясь Лисьиных волос.

— Не трогать! Я в этом сраном… извините, — Лиса прикрыла рот ладошкой и оглянулась, — я в этом замечательном конкурсе четвёртый раз участвую. Понятно? И когда мне двадцать семь было, и когда двадцать восемь…

— Тихо, тихо, тихо. — Димка ни с того ни с сего поцеловал Лису, не найдя лучшего способа прекратить её неуместные откровения. Волновался ли он в этот момент о ней или всё ещё тревожился за своё эксклюзивное право на Лисьины секреты? Кто знает. Думаю, и сам Димка не смог бы ответить с уверенностью. Лиса даже протрезвела. Вокруг зашушукались.

— А может, геволюционегу или татарину дадут… — Лиса с удовольствием причмокнула губами, как бы смакуя вкус поцелуя, — у нас мужики всегда выигрывают… — Тут мигающая люстра, приковавшая взгляд Липницкой, мигнула особенно надрывно и погасла. А вместе с ней погасли и другие люстры. Надо сказать, что, судя по воцарившемуся мраку, в ту секунду погасли вообще все люстры в святом для русского писателя доме отдыха «Полянка».

— У-у-у-у! — раздался вой молодых литераторов. Игра в привидений — первая реакция представителей поколения на темноту. «Нормально!» — едко высказался Гелеранский. «Надо электрика вызвать», — посоветовала Липницкая. Принесли свечи. «Романтика! Темнота — друг молодёжи!» — воодушевлённо воскликнул неизвестно кем приглашённый к столу лысый пожилой поэт, назвавшийся собутыльником приятеля одного из членов жюри. Какого именно — все сразу забыли. Лысый поэт, ныне проживающий в Германии и приехавший подышать родным воздухом, оказался на соседнем с Димкой стуле. Воспользовавшись темнотой, лысый прочёл стих собственного сочинения. О смерти, пришедшей за Поэтом, и о том, как он уломал её на минет. Последняя деталь подчёркивалась особо. Читая, поэт бросал выразительные взгляды на координатор-шу Людмилу Степановну.

Филологиня, которая, кажется, совсем перестала разыгрывать беременную, взяла гитару. Кто-то рывком дёрнул Димку за колонну. Гелер.

— Ты чего с Виталиком треплешься?

— Да, просто. Ничего особенного…

— Смотри, он змеюка хитрая. — Гелер отскочил так же резко, как и рванул к себе Димку. С лёту подхватил Окунькову, прижал к себе и закружил в медленном танце. Обувь на ногах авторши сериалов и пьес почему-то отсутствовала. Ступнии в колготках переступали по мрамору рядом с забрызганными грязью ботинками Гелеранского. Когда музыка закончилась, Гелер, похлопывая Окунькову по заду, подтолкнул её к двери.

Очень скоро Димка постарался незаметно выскользнуть из зала. Когда он пробирался между танцующими, об него невзначай потёрлась жена Мамадакова. Она танцевала одна, плавно двигая бёдрами и поглаживая руками воздух. Виталий Маркович сидел перед бутылкой. Казалось, он смотрит на Димку мрачным взглядом опричника.

Димка юркнул в дверь. Освещая себе путь светящимся экраном телефона, пошёл по коридорам. В углах слышалось шушуканье: молодые литераторы пользовались темнотой, чтобы осуществить назревшие романтические планы. Димка решил сделать то, на что до сих пор не хватало времени.

Через пять минут он был уже в бассейне. Разделся прямо у бортика. В слабом лунном свете, проникающем через окна, вода напоминала жидкое тёмное зеркало. Димка сел на бортик рядом со стальной, подёрнутой ржавчиной, лесенкой. Попробовал воду ногами.

— Не Египет, но сойдёт. — Он встал в полный рост и нырнул. Дыхание перехватило. Коснулся кафельного дна. Проплыл до противоположной стенки. Обратно. С силой вдыхал воздух ртом, когда голова показывалась над водой, и с силой выдыхал носом, погружаясь. Отдохнул, отёр лицо рукой. Снова к противоположной стенке, обратно. Туда, обратно. «Премия теперь одна»… — выдох. «Вот такие вот дела»… — вдох. «На всех не хватает бабла»… — выдох.

Димка страшно вскрикнул, потому что его резко потянуло вниз. Димка даже подумал, что это призрак Тарковского в синем тренировочном костюме объединился с духом повесившегося сценариста и поэта и чёрт знает с кем ещё, они все вместе полезли в воду и тащат теперь его, бедного Димку, на дно. Димка принялся дёргаться изо всех сил. Почувствовал, наконец, человека в глубине, под собой. Ощутил, что двинул этому человеку пяткой пару раз. Неизвестный разжал пальцы, Димка отгрёб в сторону и повернулся.

Из воды вынырнула голова, облепленная рыжими волосами.

— Ты чё, совсем больной?! — взвыла Лиса.

— А ты нормальная?! — Голос Димки хаотично скакал в такт сердцу. — У меня чуть инфаркт не случился!

— Ты чё, не видел меня, дебил?!

— Тут темно! Я плавал.

— Ты мне пяткой в глаз заехал!

— Квиты! — ответил Димка и прерывисто засмеялся. Смех пришлось оборвать, больно дёрганый и трусливый он вышел. Да ещё стук зубов. Сразу стало холодно. — Фингал у девушки — это романтика. Сразу видно — любят, ревнуют.

— Любят, блин!

Димка подплыл к Лисе, тронул её за плечи ласково:

— Дай посмотрю…

Лиса влепила ему пощёчину, но потом всё-таки позволила осмотреть глаз.

— Темно, конечно. Но ссадин, кажись, нет. Только синяк будет, — радостно объявил Димка.

— Мало того что премию дадут тебе, так ты мне ещё глаз чуть не выбил!

— Ты тоже мне в глаз дала! А кому премию дадут — неизвестно.

— Все видели, как ты к Гелеру подлизывался! Рассказик написал и всем раздал. Хитрюга! Прикидываешься простачком.

— Не подлизывался я, он сам поговорить хотел! А рассказ я написал, потому что меня попёрло! Что мне терпеть, что ли?! Ты же писательница, ты же понимаешь, о чём я!

— Не надо меня жалобить! Ещё про вдохновение мне расскажи, блин! И вообще, ты москвич, на х#й тебе деньги?!

— Что значит на х#й? И при чём тут, москвич я или нет? Москвичам что, деньги, по-твоему, не нужны?

— Да у вас тут денег до хрена! Только руку протяни! А у нас! Ты вообще знаешь, как простые люди живут?!

— Ты меня с кем-то путаешь, Лиса. У меня папа не олигарх. Я такой же, как и все. Кто-то в Москве родился, кто-то на Марсе, а кто-то в таёжном посёлке Палатка! — Это Димка меня вспомнил. Я в посёлке Палатка родился. Мать геологом была, а отец тогда только откинулся.

— Мне эти деньги очень нужны, очень! — Лиса вдруг взвизгнула. — Как мне их заработать?! Проституткой стать?! Проходили уже, у нас знаешь, сколько проститутка получает? Пятьдесят баксов максимум, да ещё неизвестно, на кого нарвёшься! Меня парень бросил, ушёл к дочке мэра. Знаешь почему? Она себе губы в Москве сделала. У неё, как у Анджелины Джоли теперь! Сучка, блин, драная! Всем так и хочется туда х#й засунуть! И ему захотелось. Сиськи мои ему не нравятся! Большие, говорит! Так я уменьшу, будут как у пятнадцатилетней! Я рожала, у меня сыну шесть лет, в следующем году в школу… — Лиса вцепилась в кафельный бортик обеими руками и подбородком прижалась, что бы он не трясся. — Я всё знаю. Такие губы, как у неё, больше не модные, я в журнале прочла. Сейчас такие пикантные, с припухлостями по бокам самый шик, правда? — Лиса очень искренне посмотрела на Димку, будто он был специалистом в тенденциях пластической хирургии. Димка понял из всего этого только то, что губы у неё свои, не обколотые.