В сетях шпионажа, или «Час крокодила» - Александр Александрович Резванцев

— Кому же?

— Мне.

— Хорошо, — тут же согласился я, смеясь в душе.

Я знал, что Мадина ни с кем, кроме меня, работать не станет. Так оно и вышло. А вскоре из Москвы пришла шифровка, предписывающая передать Бэлу на связь в нашу нью-йоркскую резидентуру. И тут снова вышла осечка.

— Я согласна работать в Штатах только с ним, — заявила Мадина, тыча пальчиком в мою сторону. — В противном случае катитесь ко всем чертям!

— Но он не знает английского языка. Человек, не владеющий английским, не может жить и работать в Америке.

— Пускай выучит. Я же выучила.

Меня на полгода отправили в Москву на интенсивные курсы английского языка. И вот сегодня, 27 декабря 1972 года, я с женой и дочерью лечу в Америку под крышу нашего генконсульства в Нью-Йорке. Лечу, чтобы работать с ценным источником Бэлой.

Не исключено, что когда-нибудь мы с Мадиной сядем на электрический стул за шпионаж и умрем вместе, взявшись за руки. Впрочем, возможны и другие варианты. В разведке, как в русской рулетке, — надо только удачно раскрутить барабан.

Память

4 октября 1995 года я с утра пораньше отправился на станцию метро «Полежаевская», где купил три розочки и, радуясь тому, что заплатил за этот хилый букетик всего пять тысяч, поднялся из подземного перехода на проспект маршала Жукова. Прошел метров сто пятьдесят до небольшого сквера по правой стороне проспекта и остановился. Вот он и памятник. Хороший памятник. Рихард идет навстречу ветру, засунув руки в карманы плаща. Лицо его сурово, сосредоточенно. А за спиной шумит улица его имени, галдит ребятня в школьном дворе. Говорят, есть в той школе мемориальная комната, где хранятся его личные вещи, подаренные детям последней спутницей Рихарда японкой Исии Ханако. А был еще теплоход «Рихард Зорге». Я сам некогда совершил на нем путешествие по Волге и Дону от Москвы до Ростова и обратно. Рихард был бы доволен, доживи он до ста лет. Родина его матери и его родина достойным образом почтила память своего сына, которого не слишком привечала при жизни. Так часто бывает. И не в одной России.

Ну а как же сегодня? Вспомнит ли о нем Россия в день его столетия? Или, может быть, я один во всей Москве пришел к нему со своими жалкими розочками?

Я приблизился к памятнику и ахнул. Пьедестал был буквально засыпан цветами. Тут лежали и скромные одинокие гвоздики, и целые букеты хризантем, стояли вазы, полные цветов.

Подошли совсем молодые офицеры во главе с молодым полковником. Наверное, это были слушатели какой-нибудь академии. Они тоже возложили цветы к цоколю памятника.

— Что, отец, служил вместе с ним? — спросил у меня полковник, и в голосе его мне почудилась насмешка.

— Нет, я не служил с ним. Когда его казнили, мне было всего десять лет. Но я был знаком с его сподвижниками.

Полковник оживился:

— Вы что же, разведчик?

— Бывший.

— Как интересно! Расскажите об этих людях моим слушателям.

Ну что им рассказать, этому молодому незнакомому племени? Станут ли они слушать меня? А воспоминания уже налетели и замелькали, закружились в памяти, как осенние листья.

— Хорошо, я расскажу… В шестидесятых годах, в период моей первой загранкомандировки, мне довелось встречаться с человеком, имя которого навсегда вписано в анналы нашей разведки. Этот человек неоднократно выступал с воспоминаниями перед сотрудниками окружного управления МГБ ГДР и перед нашим коллективом. Нас было мало, поэтому беседы его с нами носили совершенно непринужденный, доверительный характер. Радист Рихарда Зорге в Шанхае и Токио Макс Кристиансен-Клаузен был в то время вполне крепким коренастым пожилым человеком, любившим пропустить рюмку-другую хорошего коньяку. Он одевался со вкусом и носил аккуратный пробор седеющих волос. Мы старались не утомлять его расспросами, но кое-что из него все-таки выуживали.

— Как вы познакомились со своей женой? — спросил однажды кто-то из нас.

Видимо, этот вопрос вызвал у него какие-то приятные ассоциации. Он засмеялся, покачал головой и стал рассказывать:

— Это было очень давно. В двадцатые годы. Меня направили в Шанхай радистом к Рихарду. В мои задачи входило, в частности, поддержание связи с Хабаровском. Мне вручили радиостанцию, занимавшую огромный чемодан. Вот так-о-о-й! Теперь смешно, а тогда лучшего агрегата свет не знал. Прибыв на место и устроившись на постой в недорогой гостинице, рекомендованной мне Центром, я попытался развернуть станцию в номере и к своему ужасу обнаружил, что не хватает места для антенны. Между тем приближалось время сеанса связи. Единственным выходом было протянуть антенну в комнату, расположенную надо мной. Я уже знал, что там живет премиленькая одинокая девушка, финка по национальности, рабочая какой-то шанхайской фабрики. Пошел к ней знакомиться. Она меня, конечно, сначала выставила. Так было принято в то время. Потом ничего, впустила. Я-то был в те годы парень хоть куда! Вскоре Анна стала моей женой. И до сих пор ею является. Всю жизнь помогала мне во всем. Начиная с той антенны.

— Как же вы сразу доверились ей?

— Так и доверился. Интуицией понял, что не продаст. У нее уже тогда было исключительно правильное классовое сознание. Рабочая косточка!

— Расскажите что-нибудь о Зорге.

— Да-а-а… Что же я должен рассказать?.. Рихард был заметный человек… Высокий стройный шатен с голубыми глазами. Всегда живой, энергичный. Блистал остроумием и эрудицией… Успех у женщин… Любил быструю езду на мотоцикле. Обладал завидным здоровьем, уникальным сердцем. Это сердце продолжало биться, когда Рихарда вынули из петли. Вот как! А вообще не то я говорю… Надо было, наверное, начать с того, что он был гением, имел ум ученого-аналитика и у него все получалось, за что бы он ни брался… А сила убеждения! Рихард мог почти любого убедить в правоте нашего дела. Он таких людей привлек к сотрудничеству, что историкам это всегда будет казаться немыслимым. Ведь к сорок первому году мы имели не резидентуру, а самую настоящую разведывательную организацию, насчитывавшую тридцать пять человек. Впрочем, именно наша многочисленность, возможно, и погубила нас. То же было с «Красной капеллой». В разведке нельзя так… В конце концов противнику удалось внедрить в нашу резидентуру провокатора.

— Вы лично часто выходили на связь с Центром?

— Очень часто. И оставался в эфире подолгу. За три последних года в Японии я передал в Центр около шестидесяти пяти тысяч слов. Вы, специалисты-профессионалы, должны понимать, что это такое. Очевидно, здесь кроется вторая причина нашего провала. Правда, мы поначалу не знали, что японцы закупили в Германии партию пеленгаторов. Когда узнали, было уже поздновато. Сейчас техника