Дочь Империи - Раймонд Фейст

Просмотр документов неожиданно выявил для властительницы Акомы одну важную особенность жизни народа цурани. Отец часто говорил об этом, но только сейчас Мара поняла: честь и традиция составляли лишь две стены каждого знатного дома; двумя другими были власть и богатство. И из всех четырех стен именно две последние держали на себе крышу, не позволяя ей обрушиться. Мара сжала кулаки. Да, ее враги считают, что она сейчас: в безвыходном положении, и хотят этим воспользоваться. Но если ей как-нибудь удастся удержать их от решительных действий до тех пор, пока она соберет достаточно сил, чтобы вступить в Игру Совета, то… Она не стала додумывать эту мысль до конца. Сейчас ее главная задача — удерживать властителей Минванаби и Анасати на безопасном расстоянии. Жажда мести так и останется неутоленной, если она не сумеет обеспечить выживание своего рода.

Глубоко задумавшись, Мара не слышала, что ее окликает — и уже не в первый раз — возникшая в дверях Накойя.

— Госпожа, — повторила няня.

Мара подняла взгляд, рукой поманила к себе старую женщину и подождала, пока та, отвесив положенный поклон, опустилась перед ней на колени.

— Госпожа, я обдумала наш прошлый разговор и Прошу тебя быть ко мне снисходительной: я опять хотела бы дать тебе совет.

У Мары сузились глаза. У нее не было ни малейшего желания возвращаться к рассуждениям о замужестве, но неутихающая боль и синяки, оставленные убийцей на ее теле, напоминали: надо уметь прислушиваться к чужому мнению. Она отложила свитки в сторону и жестом дала Накойе разрешение высказаться.

— Ты — властвующая госпожа Акомы, и, значит, в браке сохранишь свое верховенство. Супруг может сидеть по правую руку от тебя, но решающее слово всегда останется за тобой в любом деле, кроме тех, которые ты сама ему передоверишь. Он…

Мара махнула рукой:

— Все это я знаю.

Старая няня уселась на циновке поудобнее.

— Прошу прощения, госпожа. Когда мы говорили раньше, я упустила из виду, что девушек из ордена Лашимы перестают волновать мирские заботы, заполняющие жизнь людей за стенами храма. Все, что происходит между юношами и девушками

— встречи с сыновьями знатных господ, поцелуи и случайные прикосновения — всего этого ты была лишена целый год, а то и дольше. Мысли о мужчинах… — Почувствовав нарастающую напряженность молчания Мары, Накойя запнулась, но все-таки заставила себя договорить. — Прости меня за несвязную старческую речь. Как ты была девственницей… так и осталась.

Мара залилась румянцем. В храмовой обители ей внушали: все, что касается плоти, нужно выбросить из головы. Однако напрасными были опасения Накойи, что девушка не способна разбираться в делах такого рода; на самом деле Маре приходилось вести трудную борьбу с собой, чтобы следовать наставлениям сестер Лашимы. Она часто ловила себя на том, что грезит с открытыми глазами, вспоминая мальчиков, с которыми играла в детстве.

Мара нервно теребила повязку, наложенную на израненную руку.

— Мать сердца моего, я действительно еще девственница. Но я понимаю, что происходит между мужчиной и женщиной.

Словно почувствовав себя задетой, она сложила колечком большой и указательный пальцы левой руки, а указательным пальцем правой проткнула это колечко. Таким движением пастухи, землепашцы и солдаты часто обозначали совокупление. Цурани не видели ничего зазорного в соединении мужчины и женщины и не стеснялись это обсуждать. Но повторять столь грубый — хотя и не считавшийся непристойным — жест совсем не подобало властительнице знатного рода.

Мудрая Накойя не позволила себя отвлечь этой нехитрой уловкой:

— Госпожа, я знаю, что тебе случалось играть вместе с братом среди солдат и пастухов. Я знаю, что ты видела, как бык покрывает корову. И многое другое.

В вынужденной тесноте цуранской жизни Мара и ее брат то и дело оказывались достаточно близко к обнимающимся парочкам, чтобы слышать вздохи страсти, а порой просто натыкались на такую парочку: рабам и слугам редко удавалось уединиться в укромном уголке с предметом своих желаний.

Она пожала плечами, словно этот разговор ее мало интересовал.

— Дитя, то, что происходит между мужчиной и женщиной, ты понимаешь вот здесь… — Няня подняла указательный палец к голове. Затем, указав себе на сердце, а потом на лоно, она добавила:

— Но ты не понимаешь здесь… и здесь. Да, я старуха, но я кое-что помню.

— И поспешила продолжить:

— Мараанни, властвующая госпожа. должна также быть и воином. Тебе необходимо управлять собственным телом. Надо уметь превозмогать боль. — Няня помолчала; было видно, что ее обступили воспоминания. — А временами страсть причиняет худшую боль, чем любая рана от меча. — Косые лучи солнца, пробивающиеся через стенные перегородки, подчеркивали твердость черт ее лица, когда она снова впилась взглядом в Мару. — Пока ты не узнаешь свое тело, пока не научишься подчинять себе все его порывы, ты останешься уязвимой. Твоя сила или твоя слабость — это сила и слабость рода Акома. Красивый мужчина, который нашептывает тебе на ушко сладкие слова, мужчина, который зажигает огонь в твоем лоне, может погубить тебя с такой же легкостью, как Жало Камои.

Щеки у Мары горели; глаза метали молнии:

— Что же ты предлагаешь?

— Властвующая госпожа должна быть свободна от сомнений, — сказала Накойя.

— После смерти твоей матери властитель Седзу позаботился о том, чтобы плотские желания не побудили его к безрассудным действиям. Если бы его обуяла страсть к девушке из неподходящей семьи, это могло бы причинить Акоме не меньший урон, чем проигранная битва. Так вот, когда ты была в храме, он привозил сюда, в этот дом, женщин из Круга Зыбкой Жизни…

— Накойя, он привозил сюда таких женщин, и они подолгу жили здесь, когда я была помладше. Я помню.

Мара нетерпеливо вздохнула и, уловив густой аромат цветов акаси, сообразила, что рабы подстригают кусты в саду у дома.

На Накойю это сладостное дуновение, по-видимому, не произвело никакого впечатления:

— Господин Седзу не всегда делал так ради себя, Мараанни. Иногда эти гостьи предназначались Ланокоте, чтобы он узнал пути мужчины и женщины и не оказался жертвой коварных планов честолюбивых дочерей и их отцов.

Мысль о брате, проводящем время в обществе таких женщин, вызвала у Мары неожиданное раздражение.

— Все это прекрасно, но я снова спрашиваю: что же ты предлагаешь?

— Я пошлю за мужчиной из Круга Зыбкой Жизни, поднаторевшим в…

— Нет! — оборвала ее Мара. — Даже слышать об этом не хочу!

Накойя невозмутимо договорила:

— …в искусстве наслаждения. Он может научить…