Мы с Витькой(Повесть) - Бедарев Олег Кельсиевич

— Не пойму. Вроде как вафля.

— Ты сними ее.

— Погоди. Дай взяться поудобней, а то еще изломаю…

Мои последние слова повисли в воздухе. Потеряв равновесие от страшной боли, я, несмотря на страховку Витьки, шлепнулся на песок, покрывавший весь чердак.

Я еще держал в руках оторванный от крыши странный предмет и не мог понять, почему у меня гудит в ушах. Только увидев Витьку, исполнявшего в бешеном ритме танец дикарей с заклинаниями, и обратив внимание на его руки, с огромной скоростью взмахивавшие около головы, услышав его душераздирающие вопли, я догадался. Догадался и Витька, так как он закричал:

— Осиное гнездо!

Теперь чердак действительно больше всего походил на судно, потерпевшее кораблекрушение в открытом море. Мое первое желание выброситься с чердака осталось невыполненным только потому, что окошко оказалось слишком маленьким. Я метался, чувствуя, как растревоженное многодетное осиное семейство неслось за мной. Инстинкт самосохранения подсказывал необходимость скрыться в темноту, провалиться в землю от этого взбесившегося роя.

Бросившись к чердачному люку, я налетел на Витьку, и мы оба упали. Витька катался по песку, отмахиваясь от ос, завывая монотонно и жалобно. Я вскочил, что-то крикнул и побежал дальше.

Несколько шагов до лестничного люка потребовали настоящего героизма. Чердак буквально кишел осами. Они, видимо, тоже ошалели от неожиданности и нашего истошного крика, носились, ничего не разбирая, и с налета жалили нас куда попало. Я первый ступил на лестницу, но Витька, как мне показалось, съезжал на мне верхом. Он, во всяком случае, наступал мне на плечи, на руки…

В сенях ос стало меньше, но они еще неистово жужжали, запутавшись в волосах, а выпутавшись, снова носились вокруг, как будто выбирали на нашей коже еще не ужаленные места. Витька рванул дверь и бросился к реке. Я — за ним. Мы очутились в воде в полном обмундировании, благо оно состояло всего-навсего из трусов да маек.

Холодная вода облегчила мои страдания и привела в чувство. Да и жужжания не слышалось. Озираясь кругом, я увидел на берегу возле бани Сеньку. Он отчаянно хохотал, указывая пальцем на Витьку, стоявшего напротив него в воде.

Я подошел поближе, решив узнать, что именно могло так развеселить нашего деревенского приятеля. Но мое появление вызвало еще более бурный приступ хохота у Сеньки. Теперь он указывал пальцем и на меня. Мы посмотрели с Витькой друг на друга. Я ничего не могу сказать о своей внешности, но то, что представляло собой лицо моего друга, вызвало во мне чувство сострадания.

— Где это вы? — едва сдерживая хохот, спросил Сенька.

— На чердаке… осиное гнездо… — буркнул Витька, отворачивая в сторону опухшее, изуродованное лицо.

— Какая лихорадка вас туда затрясла? — И Сенька снова захохотал.

— Да, там… — начал было я и замолк.

— Мы там интересную вилку нашли, — вспомнил Витька о находке.

— Какую вилку? — поинтересовался Сенька.

— Такую вот вилку с ершами…

Мы долго и сбивчиво описывали вид нашей находки, и наконец палочкой я нарисовал ее на земле.

— Так это же острога, — догадался Сенька, — рыбу бить.

— Вроде гарпуна, — ухватился я, — только не один зуб, а несколько — для мелкой рыбы.

— Интересно бы попробовать, — вставил Витька, прикладывая к щекам и лбу мокрый песок.

— А ты знаешь, как? — спросил я Сеньку.

— Чего ж тут особенного? Очень даже обыкновенно. Самому мне не приводилось, а видать видел. Подкараулишь рыбу и бьешь, а потом вытаскиваешь. С зубчиков она никуда не денется.

— Серега, принеси пойди, — попросил меня Витька.

— Нет уж, — ответил я, вспомнив чердак, где остались острога и осы, — сходи лучше сам.

Мы некоторое время поторговались, но охотничья страсть взяла верх, и скоро мы отправились на чердак втроем.

15. ТИМОXА

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сенька опять исчез. Но теперь мы уже знали, что приятель занят на работе и потому не может прийти. По этой же причине в прошлый раз он долго не появлялся на мельнице.

— Работы прорва, — объяснял он. — С сенокосом не управились, а тут клевера подоспели…

Сенька не появлялся на мельнице пять-шесть дней. Мы, конечно, могли бы и сами сходить в деревню, но побаивались новой встречи с парнем, который тогда гнался за нами на реке. Сенька хохотал до слез, слушая наш рассказ об этом случае, но ничего ободряющего не сказал.

— Это вы Тимохины висули поснимали, а он свободно мог отходить палкой по хребтине, если бы догнал…

— Так рыба-то сорвалась бы, — старался я объяснить наше поведение.

Но Сенька только еще громче хохотал.

Мы узнали, что висули ставятся на щук. Для этого на крючок наживляется заранее пойманная рыба в качестве, приманки. Мы сняли чужие висули, и наше счастье, что мы удачно удрали. Тимоха, в позапрошлом году окончивший семилетку, отличался сильными, тяжелыми кулаками. Сенька и многие другие ребята проверили это на собственном опыте. Как же можно было после всего этого отправиться в деревню?

Установилась жаркая погода. Мы старались не особенно скучать вдвоем. Занятий находилось столько, что едва хватало дня. Ходили за ягодами, за грибами, удили рыбу и, конечно, купались.

Одно очень приятное событие отметило мою жизнь в эти дни. Дед Никанор как-то возвратился днем из правления колхоза и, подозвав меня пальцем, предложил немедленно сплясать. Я сначала не понял, в чем дело, но старик достал из фуражки конверт и, высоко подняв его над головой, повторил:

— Пляши, брат, иначе не отдам.

Я нескладно потопал босыми ногами и получил долгожданное письмо от мамы. Тут же разорвав конверт, залпом прочитал два листа, исписанные маминым круглым, аккуратным почерком. Вот когда мне по-настоящему захотелось плясать и петь!

Не буду скрывать, после той ночи, когда, лежа на сеновале, я впервые так сильно затосковал по маме, я часто вспоминал о ней. Иногда мне почему-то казалось, что уж больше никогда я не увижу ее добрых усталых глаз, не почувствую нежного прикосновения руки на щеке или на лбу, перед тем как заснуть. Не подслушаю грустных слов, которые она произносила очень редко и только тогда, когда думала, что я сплю и не слышу: «Ведь мы с тобой совсем-совсем одни на свете…»

От этих мыслей, не дававших мне иногда подолгу заснуть, я даже по ночам тихо всхлипывал. Тихо, чтобы не разбудить Витьку и не вызвать его насмешек.

А мамино письмо рассеивало все сомнения. Я с первых строчек почувствовал, что все будет снова хорошо. Я так радостно улыбался, что Витька спросил:

— Что там такое?

А когда я взглянул на друга, то в глазах у него увидел не то что зависть, а скорее едва заметную скрытую обиду. Я понял: ему тоже хотелось получить письмо.

— Тебе от мамы привет, — поспешил я хоть как-нибудь утешить товарища. — Ваши живут хорошо, здоровы…

— Я знаю, — внешне равнодушно ответил Витька, — дядя Вася от отца письмо получил…

Конечно, Василию Никаноровичу надо было написать, но могли же отец с матерью прислать отдельное письмо Витьке. Мне очень хотелось отвлечь друга от его пасмурного настроения. Мы взяли корзинки и отправились в лес за грибами.

Разговор у нас все время вертелся вокруг дома, двора, школы. Вспоминали мы ребят и девчонок со двора, одноклассников, припоминали всякие смешные истории. Витька вдруг пустился в рассуждения о нашей экспедиции в далекие северные моря, а мне почему-то стало стыдно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Хорошо бы всех наших ребят сюда, — начал я, только чтобы не продолжать начатого Витькой разговора, — вот бы грибов набрали!

— Здесь не наберешь, — возразил Витька, — это надо идти в гарь, где мы с дядей Васей ходили.

— Далеко.

— Ну и что же? — с легкостью ответил Витька. — А мы бы там палатки поставили, лагерь разбили…

Мы стали заядлыми грибниками. У каждого из нас в ближних лесах появились свои грибные места. Мы научились, как это делали Василий Никанорович и Сенька, чистить грибы на ходу. Сорвешь гриб и шагаешь дальше, а тем временем ножиком очищаешь ножку и кладешь в корзинку аккуратный, чистый белый или груздь. Самыми неприятными грибами в этом отношении были маслята: скользкие, липкие. Брали мы их редко: хватало других грибов.