Счастье жить вечно - Аркадий Эвентов

Дети, затаив дыхание, прильнули друг к другу. Оцепенев от ужаса, всматриваются в знакомые и в то же время совсем неузнаваемые, чужие окна. А ведь это окна их зала. Давно ли встречали они в нем Новый год, наряжали стройную кудрявую елку, вели вокруг нее шумливые хороводы, в веселом свете огней пели, танцевали, читали стихи! Когда все это было? Да и было ли вообще? Может быть, то прекрасное, сейчас недоступное «вчера» — не более, чем лучезарная мечта, в которую хочется уйти от кошмаров сегодняшнего дня? От этого частокола с густой, в три ряда колючей проволокой; от беспощадных часовых, которые, не колеблясь, откроют стрельбу даже по малолетним детям, если те приблизятся; от страшного средневекового застенка, устроенного гитлеровцами в некогда светлом, нарядном зале школы…

Витя чувствует, что прижавшийся к нему плечом его ровесник и недавний сосед по парте, Саша, дрожит мелкой дрожью. Его и самого одолевает дрожь, зубы начинают отбивать дробь, и он с ними ничего не может поделать.

— Пошли, ребята. Холодно очень, — глухо произносит Витя.

Все молчат. Никто не двигается. Слышно всхлипывание Тани — Сашиной сестренки, такой же голубоглазой и светловолосой, как и ее брат.

— Изверги… Проклятые… Кого они так избивают? — шепчет девочка сквозь слезы.

— Не плачь, Танька! Слезами тут не помочь, — также шепотом успокаивает ее Леня, самый старший из них. Ему бы теперь ходить в седьмой класс. — Тут не слезы — гранаты нужны. Хоть одну бы швырнуть туда! Эх, как бы я это здорово сделал! Подполз бы и — в окно. Нате, получайте, что заслужили!

— Прилетят еще наши самолеты, — мечтательно, вполголоса говорит Витя. — Прилетят и бросят бомбу. Бросят прямо на школу. Да и не школа она теперь! Пусть горит дотла вместе с гестаповцами и полицаями! Жалеть не нужно. Когда наши возвратятся, еще лучше построят. Вот увидите. Замечательную, советскую!

Он как бы очнулся, воскликнул:

— Тихо! Тихо! Смотрите, ребята!

На крыльце появился высокий дородный мужчина в полувоенной одежде.

— Костоглотов, зверюга, — узнали полицая ребята.

— Кровопийца проклятый! Как только земля его носит!

Костоглотов поправил портупею, туже затянул пояс, лихо сдвинул на затылок кожаную, с серебристым каракулем шапку. Постоял, подбоченясь, на высоком крыльце. Потом самодовольно потер руки, ухмыльнулся и сделал крутой поворот к дверям.

Обе их створки распахнулись. Дюжие полицаи выволокли и сбросили с крыльца сначала мужчину, потом женщину. Те не издали ни звука. Теплится ли еще в этих несчастных жизнь? Истерзанные, едва прикрытые клочьями окровавленной одежды, они распластались у ног часового. Костоглотов с видом победителя посматривал с высоты, отдавая короткие приказания своим подручным. К крыльцу подъехали порожние розвальни. Полицаи взвалили на них свои жертвы. Один вскочил в сани, стоя, хлестнул лошадь плеткой. Другой, козырнув на прощание немцу, пошел вслед. Костоглотов вернулся в дом.

С кем это сегодня расправились гестаповцы и жандармы, кого обрекли на мученическую смерть? Партизан ли, неосторожно вышедших из лесу, попавших в облаву, в хитро расставленные сети? Может быть, крестьян, которые укрыли в своей избе народных мстителей, дали им поесть, перевязали рану, посоветовали, как избежать фашистской ловушки?

Деревенские ребятишки не однажды были свидетелями таких расправ. На их глазах вешали, расстреливали, рубили саблями, кололи штыками, стегали нагайками. Так оккупанты стремились сломить непокорность советских людей. Казни и экзекуции часто совершались на деревенских площадях. Крестьян силой сгоняли смотреть: пусть страх перед беспощадностью и звериной жестокостью новой власти парализует их волю к борьбе, навсегда оттолкнет от всякой мысли о содействии партизанам…

Но снова и снова глухой ночью меткий выстрел разил наповал жандарма, кто-то невидимый и неуловимый расправлялся с фашистским карателем. А наутро, обшарив всю деревню и никого не найдя, гестаповцы и полицаи вели на расправу тех, кто помогал народным мстителям, кто дал им возможность скрыться в лесу — стариков и старух, женщин и детей. Горели подожженные фашистами избы. Строго-настрого запрещено было их тушить.

Витя и его друзья возвращаются в Канторку по пустынной дороге, которую путник, попавший сюда впервые, едва нашел бы под снегом, наметенным холмами самых причудливых очертаний. На сером небе, обгоняя друг друга, торопливо проплывали унылые облака, похожие на дым, развеянный ветром. Вдали, в полях, не зная отдыха, все курилась и курилась поземка. Она вырисовывала скрюченные одинокие, бредущие в разные стороны, неведомо куда, фигуры. И тут же засыпала их густой снежной пылью, или вовсе стирала для новых таких же печальных видений. В голых ветвях придорожных деревьев жалобно посвистывал ветер.

По пути домой, в маленькой деревушке ребята заходят к Саше и Тане погреться.

Полутемная изба пуста и неприветлива. Печь уже почти остыла. Наспех протопив ее и сготовив скудную еду, мать ушла батрачить. Батрачить! Слово это, знакомое им раньше лишь по учебникам истории, теперь обрело реальную сущность. Их мать стала батрачкой! За гроши и жалкие подачки с рассвета и до позднего вечера она надрывается в непосильном труде на скотном дворе новоявленного помещика — сельского старосты. Он волен распоряжаться ею, как своей собственностью, бить, понукать. Закон новой власти дал ему такие неограниченные права. Закон новой власти вновь превратил одних в господ, других — в рабов.

Дети собираются в тесный кружок подле печки. Молчат… Каждый думает о своем и все вместе — об одном и том же, о виденном у входа в школу.

И, как всегда бывает, когда они собираются вместе, одни в пустой избе, вдали от людей, песни приходят сами собой, песни их счастливого детства. Такие родные, такие прекрасные у этих песен слова и мелодии, что хочется повторять их без конца! Приносят они с собой дыхание Родины, ее ласку, ее тепло.

Широка страна моя родная,Много в ней лесов, полей и рек…

Широка и необозрима родная страна. Нет, не существует силы, которая смогла бы ее сломить, поставить на колени. Не счесть величавых ее лесов, будто море, необозримых полей, горных вершин, по склонам которых чередой проходят облака. Никогда не удастся фашистам завоевать могучую страну свободы. Погодите, враги, придет час и одним взмахом она сметет вас, как мусор!

Поют хором и в один, в два голоса. Поют тихо, но задушевно и внятно. Светлеют лица. В глазах загораются радостные огоньки. Распрямляются плечи, руки сжимаются в кулаки… У Тани побежала по щеке слезинка. Все понимают, что она означает…

Кипучая,Могучая,Никем непобедимая, —Страна моя,Москва моя —Ты — самая любимая!..

Вместе с непобедимой страной, вместе с самой любимой столицей — Москвой просыпаются и идут в бой отец Вити и отец Тани, отцы многих тысяч ребят, томящихся здесь, в фашистском аду. Идут на смертный бой, чтобы победить и уничтожить врага, чтобы вернуть свободу и счастье им — своим детям. И они добьются своего! Они победят!

Еще поют про орленка, про Каховку, про партизана Железняка…

— Вот кому я завидую, — говорит со вздохом Витя, — так это партизанам. Скорее бы подрасти да уйти к ним в лес. Буду у них разведчиком.

— А чем мы для них сейчас не разведчики? — спрашивает Саша. — Вот только — как найти партизан?

— То-то и оно, что не найдешь, — вставляет Леня. — Потому и лютуют полицаи и фрицы. На то и партизаны, что неуловимые. Как молния: ударят по врагу и скроются. Ищи ветра в поле!

— Ты что, не слыхал разве? Недалеко от нашей деревни, в лесу находятся партизаны. Они на парашютах спустились с самолета, — обращается к Лене Витя.

— Как не слыхать? Все слышали. Немцы и полицаи на сходе про то объявили. Обещали большую награду тому, кто поможет схватить наших. Вот идиоты! На свой аршин меряют, продажные шкуры!

— Если бы только я повстречал партизан… — мечтает Витя. — Интересно, какие они? Может быть, не намного старше нас с вами. Бывают и такие. Это я точно знаю. И здорово дрожат перед ними ползучие гады! Хорошо бы встретить такого парня! Я бы ему сказал: «Здравствуй, дорогой товарищ! Наши ребята тебя давно ждут и очень хотят тебе и всему вашему отряду помочь. Все сделаем, что требуется. Даем тебе в том наше честное ленинское слово!» И отдал бы ему пионерский салют. Для такого случая достал бы и повязал свой красный галстук. А сюда, — Витя схватил со скамьи отцовскую ушанку, — сюда надену красную звездочку, батькин дорогой подарок. Она у меня вместе с галстуком хорошо припрятана, никто не найдет. Новенькая, блестящая. С серпом и молотом!

— Вот мечтатель, — засмеялся Леня, — прямо воздушные замки строит!

— А ты не смейся! И вовсе это не воздушные замки. Я встречу партизан, обязательно. Мечтатель! Тоже сказал! И не может того быть, чтобы они у наших селян не бывали. Действуют ведь вместе с народом. В том их сила. Вот и подумай хорошенько: мечтатель я или нет?