Меч времен - Андрей Посняков

– Я по-разному, — Михаил улыбнулся. — И швец, и жнец, и на дуде игрец.

– А по-серьезному? — взгляд у Ефима был вовсе не пьяный, внимательный, цепкий.

– По-серьезному — мечом махать приходилось, и вообще, много чего…

– Славно! Вот это — славно! Эй, малый… давай еще перевар! Пейте, ребята, пейте! А насчет ночлега не беспокойтесь. Посейчас на усадьбу пойдем… К знакомцу тут одному. Там и переночуете да — ежели повезет — так и счастие вам будет.

– Какое еще счастие? — пьяно ухмыльнулся Мокша.

– Ужо увидите сами…

Михаил так и не понял — с чего вдруг возникла драка? Ну прямо на пустом месте. Вот, только что сидели все посетители за длинным-длинным столом, болтали, некоторые уже и песни мычали, и вот те… Мишин сосед слева — здоровый пегобородый мужик — ка-ак зарядит тому, что напротив, в ухо! Бедняга и с лавки — хлобысь! Только ногами задрыгал.

А здоровяк не унимался, вскочил на ноги:

– Ах вы ж, тварюги! Обмануть меня хоцете?

Не глядя, махнул рукою — Миша с Ефимом враз на пол слетели — схватил скамью, да ка-ак швырнет ее на обидчика… Или, уж верней — на обидчиков. Те, естественно, не стерпели — тут и пошло, поехало.

Михаил едва успел вскочить, как — вот тут же! — в ухо прилетела плюха! Да такая звонкая, что аж сразу захорошело, и перед глазами поплыли малиновые, желтые и ядовито-зеленые звездочки и круги… непонятно, от чего — от плюхи или от перевара. Тем не менее Миша на того мужичка, что его зацепил, обиделся и, подножкой сбив нахалюгу с ног, набросился на того, схватив за грудки:

– Ты что это творишь, рожа?

Занес кулак… А был Михаил парень внушительный… Да и три раза в неделю тренировался с ролевиками — помахай-ка мечом, этакой железякой — вмиг мускулы нарастут.

– Не серчай, православный… — загнусавил лежащий мужик. — Обознался.

– Ну, вот то-то же… — вся злость уже у Миши сама собою прошла, рассосалася — уж больно смешно выглядел поверженный вражина — экий коренастенький мужичок в разорванной на груди поддеве недешевого немецкого сукна — в этом Михаил уже разбирался — и с аккуратно подстриженной «профессорской» бородкою, такой же, какую носил когда-то завкафедрой истории Древнего мира.

Миша оглянулся: драка не затихала, но переместилась на середину залы, и уж там, без всяких помех, продолжалась…

– В ухо, в ухо ему, Мелентий! — радостно подбадривали зрители. — Да размахнись же! Не жалей!

– Как не жалей? Все ж хрестьянска душа!

– Это Вастка-то Корел — хрестьянская душа? Язычник — он и есть язычник! Бей, не думай!

Ага… Похоже, основных соперников было двое: здоровенный бугаюга Мелентий — с которого, собственно, все и началось, и — ничуть не уступавший ему статью парняга с сивыми, как выбеленный холст, волосами. Эти вот двое и бились, а их прихлебатели, уже угомонясь и потирая ушибы, лишь подбадривали дерущихся… Нет чтобы разнять!

– И частенько тут так? — Михаил подсел к своим юным знакомцам.

Мокша ухмыльнулся:

– Да говорят, нередко бывает! Великий Новгород — город вольный.

– А где Ефим?

– А вона, в углу… рукой машет.

Михаил тоже помахал в ответ… и вдруг почувствовал, как кто-то несильно ткнул его в бок. Оглянулся — тот самый мужик с квадратной бородкой.

– Слышь, паря, — оглядываясь, тихонько заговорил мужичок. — Ты это… Ефима-то пасись… недобрый он человек, недобрый… Чего предлагать станет — отказуйся.

Миша лишь усмехнулся:

– А ты-то кто таков, чтоб советовать?

– Меня Онуфрий Весло кличут. Лодочник я, с Федоровского вымола. Как что куда перевезти — на вымоле спросишь, покажут.

– Хорошо, обращусь, ежели что… А за Ефимия — благодарствую. Может, выпьем?

– Не, — поблагодарив за предложение, Онуфрий попятился. — Ефим-от сюда идет. У него на меня зуб. Не хочу встречатися.

– Да кто он такой-то, этот Ефим?

– С Онциферовичей двора тиун, — шепнул новый знакомец и тут же исчез, затерявшись в собравшейся на середине залы толпе.

Драка как-то сама собою закончилась, народ вновь подобрел, запел песни…

«С Онциферовичей двора тиун!» Вот оно! Ну, прав был Сбыслав, и посадник Якун, батюшка его — прав. Все правильно, рыскали боярские служки по рынкам да по пристаням-вымолам — вот таких вот, как Михаил да его новые дружки, выискивали — сирот, разорившихся своеземцев, в общем — изгоев, или, лучше сказать — бичей. Искали зачем — ясно: закабалить, люди-то всем нужны… тем более — сильные молодые парни. Всем нужны — Онциферовичам, Мирошкиничам, Мишиничам… хватало в Новгороде знатных боярских родов.

Усадьба Онциферовичей — похоже, именно туда их и привел Ефим — занимала, такое впечатление, целый квартал, вольготно вытянувшись к северу от Федоровского ручья. Еще не стемнело, и Михаил прекрасно разглядел обширный двор с хозпостройками, кузницами, красковарнями и еще какими-то мастерскими. Имелся и огород-сад, и выгон, ну и конечно же — господский дом — трехэтажные хоромы с многочисленными переходами и слюдяными окнами. Двор был чисто выметен и замощен дубовыми плахами и вообще располагался заметно выше уровня улицы — чтоб всякая грязь по дождю стекала не во двор, а со двора. Повсюду с крайне деловым видом ходили слуги — парни, девки, женщины — что-то таскали, пололи в огороде траву, пасли домашнюю птицу…

У самых ворот, под высоким раскидистым вязом, виднелась собачья будка, возле которой вызверился цепной пес — огромный, серый, с желтыми подпалинами, зверь, судя по виду — злобный почти до бешенства. На чужаков не лаял — лишь глухо рычал, показывая желтые клыки. Такой укусит, так мало не покажется! Да что там укусит — разорвет.

– Трезор это, псинище, — ухмыляясь, пояснил тиун. — Страж неподкупнейший. Никого не признает, окромя привратника Семена, да — иногда — поварихи Марфы. На ночь с цепи спускаем — ни один тать на усадьбу не сунется — до того лют Трезор!

– Да уж, — Миша с опаскою покосился на пса. — Это что же, он каждую ночь не привязанный бегает? А вдруг кто на двор захочет?

– Ну, так он к избам-то не бежит…

– И все же…

Собака так и рычала, пока все не прошли.

– Ну, как вам? — с явной гордостью, словно бы он сам и был истинным хозяином всего этого богатства, Ефим обвел усадьбу рукою.

– Видать, могущественный человек здесь живет.

– Не здесь, это его вторая усадебка… не самая и богатая. А человек, ты прав, могучий — Софроний Евстратьич, Евстрата Онциферовича сын, боярин знатный! А язм, человечишко — тиун его, управитель.

– Вон оно что… тиун! — уважительно протянул Мокша.

А приятель его, чернявый звонарь Авдей, почему-то вздохнул, грустно так, тяжело, горестно.