Боги лотоса. Критические заметки о мифах, верованиях и мистике Востока - Еремей Иудович Парнов

я приду завтра, - просиял черноусый искуситель. - Вы останетесь довольны. Какие там маски из папье-маше! - поцокал он языком.

- Что? - не понял я.

- Маски, в которых ламы Ладакха исполняют танец Смерти.

- Вы хотите сказать: копии масок? Копии из папье-маше?

- Как можно, господин! Все настоящие. У нас постоянные связи с горными монастырями. Никакой подделки. Значит, до завтра? - он с надеждой уставился на меня.

- Там видно будет, - пробормотал я. Копии масок продавались повсюду, но упоминание о «связях» уже сделало свое дело, хотя я верил Папьемашисту (так само собой родилось прозвище), может быть, на 10 процентов или еще меньше.

С того дня он сделался моей тенью. Мы уже обменивались приятельскими приветствиями и вместе шутили над его прозвищем, которое неожиданно распространилось среди обитателей и персонала гостиницы, а я все увиливал от поездки. И только когда ооновец (его тоже осаждал мой новый приятель) не выдержал и, находясь на крепком взводе, полез в черный рыдван образца 1924 года, услужливо подогнанный к подъезду, я дрогнул.

- Ну как съездили? - спросил я, увидев бравого полковника за ужином.

- А, чтоб их всех черти побрали, - разразился он изысканной англосаксонской руганью. - Пытались мне всучить какое-то старье.

Столь компетентный отзыв решил дело. Улучив удобную минуту, я в свой черед забрался в рассыпающуюся на ходу колымагу - кажется, это была помесь «роллс-ройса» с допотопным «фордом» - и покатил по пыльным улочкам Сринагара.

Сринагарская улица

Промчавшись вдоль набережной Джелама, где разгружались какие-то сампаны и баржи, мы оставили позади сады удовольствия шаха Акбара, а потом сказочные кущи Шалимара, в которых вкушал отдохновение шах Джахангир, и даже Чашма шахи, где напрасно искал утешения после внезапной кончины возлюбленной шах Джахан. И каждый раз машина сбавляла ход, а то и вовсе останавливалась, чтобы я смог полюбоваться террасами штамбовых роз, романтическими павильончиками, каскадами фонтанов, лотосовыми бассейнами.

Конечно, могольские сады заслуживают того, чтобы взглянуть на них лишний раз. Но времени оставалось в обрез, а смысл этой незапланированной экскурсии не был ясен.

- Если память мне не изменяет, мы едем в город, - осторожно заметил я.

- Сейчас, сейчас, - заторопился Папьемашист. - Мы только обогнем озеро. Пусть господин полюбуется чудесами наших царей. Красота обновляет душу.

И тут я поймал его взгляд, тоскующий и заискивающий. Мне все сразу стало понятно. Он нарочно катал меня по городу на этом старом таксомоторе, чтобы пробудить во мне обязательство хоть чем-нибудь вознаградить фирму за расходы. От этого зависели его заработок, жизнь и благополучие семьи.

Мне стало мучительно стыдно при виде этих золотисто-карих тоскующих глаз.

- Сколько вы получаете от хозяина? - спросил я напрямик.

- Две рупии с сотни, - ответил он, поколебавшись.

- Если я ничего не куплю, то вы получите эти две рупии от меня, договорились? А теперь не будем терять времени.

Про себя я надеялся отыскать какую-нибудь недорогую, но интересную для меня вещицу. Ритуальный нож - григук, например…

Действительность, как принято говорить, превзошла все мои ожидания. За неказистым забором, в обветшавшем домишке с шаткой скрипучей лестницей, действительно, скрывался дворец, полный бесценных антиков. По диплому на стене, подписанному самим Неру, я догадался, что нахожусь в той самой «лавке чудес», чьи форпосты приковали мое внимание еще в «Недоу».

От предначертанного не убежишь. Вольно или невольно, но я все же добрался сюда. Оставалось лишь провести миттельшпиль с максимальной пользой и найти достойный выход из игры. О том, чтобы купить одну из этих танка, которые прямо на полу, точно ковры, раскатывали передо мной спорые молодцы, внуки хозяина фирмы, об этом нечего было даже мечтать. Под стать свиткам была и скульптура - буддийская, индуистская и зеленая от патины угловатая бронза, раскопанная на неведомых курганах то ли Бактрии, то ли Кушанского царства. Пышные маски из папье-маше, которые сулил спервоначала мой похититель, мне даже не показывали. Они висели где-нибудь под лестницей или валялись в чулане, предназначенные для несерьезного покупателя, наивного и восторженного туриста. Я же в глазах седобородого патриарха, сдавшего меня проворным внукам, выглядел знатоком, и они демонстрировали мне настоящий товар. К сожалению или, возможно, к счастью, они не догадывались о моей ничтожной кредитоспособности.

Конечно, я мог приобрести какую-нибудь дешевую поделку, на худой конец, один из этих сердоликовых шариков, что крупной картечью заполняли огромное бронзовое блюдо посреди комнаты, увешанной старинным тибетским оружием, рваными кольчугами и пробитыми шишаками.

Но это было бы заведомо фальшивой нотой в слаженном оркестре нашей высокой беседы и едва ли могло удовлетворить хозяев. Поэтому я избрал иной путь. С холодным, непроницаемым лицом просмотрел все свитки, для пущей важности поименно называя изображенных на них персонажей, затем рассеянно потрогал скульптуру и с отсутствующим видом прошелся по комнатам, которым мог позавидовать любой музей.

- Так, - глубокомысленно сказал я, закончив осмотр. - Ваш магазин великолепен, а подбор редкостей прямо-таки превосходит воображение. Но, к сожалению, это не то, что мне нужно. Хотя и крайне интересно, да, крайне… Я, видите ли, ищу григук… Как, вы не знаете, что это такое? - Я изобразил удивление и тут же, не сходя с места, нарисовал полукруглое лезвие секача, удивительно похожего на ритуальные ножи, которыми ацтекские жрецы вынимали сердца своих жертв.

Молчание было мне ответом. Григуком сринагарские антиквары не располагали. Поблагодарив гостеприимных хозяев, я дождался такси и, вручив Папьемашисту его долю, отправился восвояси.

При воспоминании об этом приключении я все еще испытываю легкий стыд. Но тем не менее всегда радуюсь, что повидал «волшебную лавку».

Благоухающая свежесть сринагарских ночей. Переменчивые ветры доносят сладковатый дымок кизяка и щемящую тополиную горечь. После затянувшейся далеко за полночь мушаиры (состязания поэтов), я гоню от себя сон, прихлебывая крепкий сиккимский чай, щедро заправленный солью и оранжевым буйволиным маслом. Обложившись справочником, проспектами, картами, пытаюсь объять необъятное. Подсчитываю километры, часы, столбиками выписываю высоты и грузоподъемность мостов. Хочется побывать везде, увидеть как можно больше.

Но где-то в области 3000 метров над уровнем моря обрываются автодороги. Раз-другой я, конечно, могу воспользоваться услугами конных проводников, но не больше. Ни средства не позволяют, ни время.

Поэтому, не пытаясь объять необъятное, я попробую описать сумасшедший запах тающей кромки снега на самой границе с травой или ошарашивающую белизну вершины, внезапно выскочившей над зубчатой темно-зеленой стеной леса, и небо, кипящее ледяной синевой, словно сжиженный кислород.

Начну с Гульмарга, потому что именно там мне было дано впервые принять причастие Гималаев, которые много