Быть Хокингом - Джейн Хокинг

Успех имеет свойство порождать успех, и скоро у нас опять появилось что отметить. Еще одна суббота была потрачена на написание конкурсной заявки на получение Премии гравитации, учрежденного неким гражданином Америки, в своей мудрости верующим в то, что открытие антигравитации послужит излечению его подагры. Не думаю, что поступившие на конкурс эссе смогли хоть отчасти облегчить страдания несчастного, но его щедрые денежные выплаты победителям значительно поправляли бюджет молодых физиков. За годы своей работы Стивен выигрывал приз Премии гравитации многократно, в различных номинациях, начиная с 1971 года. Однако в 1965-м судьба еще не стала к нему настолько благосклонна; тем не менее наши усилия были вознаграждены весьма своевременным успехом. Через несколько недель меня срочно вызвали с чердака к телефону – на проводе ждал Стивен. Он, как всегда, звонил из Кембриджа за четыре пенни, чтобы сообщить мне о получении им поощрительного приза Премии гравитации в сумме сто фунтов стерлингов. Я скакала по кухне миссис Данхэм в пароксизме восторга. Сложив сто фунтов Стивена и двести пятьдесят фунтов, составляющих вклад, сделанный отцом на мое имя в системе национальных сбережений[40], который я имела право забрать, когда мне исполнится двадцать один, мы могли бы закрыть кредит Стивена и купить машину. Летом, незадолго до свадьбы, близкий друг Стивена из Тринити-холла Роб Донован организовал для нас очень выгодное предложение со стороны своего отца, торговца автомобилями из Чешира. На наш выбор было предоставлено две машины. Первая – блестящий красный «Роллс-Ройс» 1924 года с открытым верхом – была соблазнительна, но абсолютно непрактична и к тому же не вписывалась в наш бюджет. Вторым вариантом была «Мини», тоже красного цвета. Стивен неохотно снизошел до «Мини», признавая, что она нам по карману и соответствует нашим потребностям, особенно в свете приближающегося зловещего облачка под названием «экзамен по вождению».

Для Стивена женитьба влекла за собой необходимость заняться серьезной работой и показать, чего он стоит как физик.

Так как все мои предыдущие попытки сдать этот экзамен оканчивались полным провалом, я имела все основания предполагать, что появление на следующем испытании на красном «Роллс-Ройсе» не вызовет особой симпатии у бессердечного непоколебимого инспектора, в который раз отправляющего меня домой ни с чем. Он официально заявил, что мой стиль вождения подходит не для новичка, а для водителя со стажем; по его словам, я ездила беспечно и слишком быстро. Честно говоря, он мог бы сказать мне спасибо за то, что я не превысила ограничения скорости, не совершала обгон на повороте и подъеме и не выезжала на встречную полосу автомагистрали, руководствуясь заразительным примером Стивена. Как это ни странно (зная его стиль вождения), у него все еще сохранились действующие права, хотя водить он уже не мог; закон оговаривал возможность предоставления мне права на вождение автомобиля в его присутствии. Осенью 1965 года мне наконец-то удалось сдать злополучный экзамен; видимо, благодаря тому, что мой Люцифер, скрывающийся под маской главного экзаменатора, лежал в больнице.

Все эти достижения и радостные известия начала 1965 года свидетельствовали о том, что нам удастся задуманное; в связи с этим я сосредоточилась на Кембридже и предстоящей свадьбе. Я все больше отдалялась от своих старых друзей и сверстников, с которыми общалась во время учебы в Уэстфилде и на танцах и теннисе в Сент-Олбансе. С ними я в последний раз виделась перед Рождеством 1964 года, когда мы вместе работали на сортировке писем в местном почтовом отделении, и на моем дне рождения, который родители Стивена разрешили отметить в своем большом ветхом доме, гораздо более просторном, чем таунхаус моих родителей.

День был хоть куда: жаркий, солнечный, с ясным весенним небом над головой; я лучилась абсолютным счастьем. Подарок Стивена – звукозаписи поздних квартетов Бетховена – мог говорить лишь о том, что между нами установились действительно глубокие отношения. В прошлом году день рождения прошел не столь радужно: Стивен подарил мне пластинки с полным собранием сочинений Веберна[41], а потом отвел на фильм об использовании электрического стула в США. Вечером вся моя семья, включая бабушку, собралась в гостиной на торжественное прослушивание опусов Веберна. Стивен с важным видом восседал в кресле, отец с головой углубился в чтение книги, мама забылась вязанием, а бабушка – сном. Проявляя чудеса самоконтроля, мои родственники сохранили полное спокойствие перед лицом атонических созвучий, продолжительных беспорядочных пауз и резких диссонансов; я же, сидя на полу на грани истерики, могла лишь закрывать лицо подушкой.

Тем не менее мой двадцать первый день рождения в 1965 году прошел на одном дыхании: на террасе, освещенной цветными фонариками и обдуваемой теплым весенним ветром. Все было чудесно, как в сказке; впрочем, как и в любой сказке, не обошлось без злодея. Я вновь почувствовала, как от Филиппы исходят вибрации плохо скрываемой неприязни по отношению ко мне; ее источник оставался для меня тайной. Неужели это из-за того, что я всего лишь на один вечер позаимствовала ее дом для своего праздника? А может быть, она считала меня интеллектуально несостоятельной, а также «женственной» (для Хокингов это слово служило бранным)? Очевидно, моя вера казалась ей смехотворной. «Не принимай это близко к сердцу», – был ответ Стивена, когда я поделилась с ним беспокойством, но такая поверхностная реакция меня не утешила.

Старшая из сестер, Мэри, относилась ко мне более доброжелательно. По мнению их матери, Стивену было трудно простить своим сиблингам появление на свет всего лишь через семнадцать месяцев после его рождения. Мэри была застенчива и щедра от природы, но оказалась в незавидном положении: ее брат и сестра, Стивен и Филиппа, обладали высоким интеллектом и сильным характером, и в целях самозащиты ей пришлось вступить с ними в интеллектуальную конкуренцию, хотя она сама была больше склонна к прикладному творчеству. Мэри очень любила отца и пошла по его стопам, занявшись медициной; именно с отцом у нее были самые теплые отношения в семье. Хотя мои родители имели информацию из первых рук от друзей из Сент-Олбанса о резком, обидном поведении Фрэнка Хокинга с подчиненными в его Медицинской исследовательской лаборатории в Милл-Хилл[42], по отношению ко мне он вел себя благородно и тактично. Жаль, что он не показывал себя миру в лучшем свете; на самом деле это был чувствительный человек, способный проявлять щедрость и другие достойные уважения качества. Много раз он с характерной йоркширской откровенностью говорил мне о том, насколько он и вся его семья рада нашей помолвке, и обещал оказать необходимую помощь. Естественно, он был подавлен диагнозом сына; несмотря на радость, которую ему внушал наш брак, как врач он занимал весьма консервативную и пессимистическую позицию. Мой отец как-то услышал о швейцарском докторе, который лечит неврологические заболевания при помощи контролируемой диеты, и предложил оплатить курс лечения Стивена в Швейцарии. Имея сомнительное преимущество обладания медицинским образованием, Фрэнк Хокинг отверг швейцарские притязания как необоснованные. Он всегда предупреждал меня о том, что жизнь Стивена будет короткой, как и период, в который он сможет выполнять свой супружеский долг. Более того, он советовал нам поспешить со свадьбой, заверив меня, что болезнь Стивена не передается по наследству.