Быть Хокингом - Джейн Хокинг

Помимо щенячьего восторга от ежедневного общения и продолжительного любовного воркования, в таких беседах у нас со Стивеном было место и обсуждению наших планов.

«Вы, конечно же, понимаете, что в случае вступления в брак вам придется жить вне колледжа?» У меня немного полегчало на душе – ведь это был не категорический запрет; я уверенно кивнула, поскольку уже выяснила все, что требовалось. «Да, я знаю, – ответила я. – Есть свободная комната в частном доме на Платс-Лейн». «Ну, в таком случае, все в порядке, – ответила миссис Мэтьюс, не отрывая взгляда от углей на каминной решетке. – Продолжайте в том же духе и постарайтесь воспользоваться своим шансом наилучшим образом». Она помолчала, а затем заговорила каким-то особенно рассеянным тоном, признаваясь, что и сама была в похожей ситуации. Ее муж также страдал тяжелой формой инвалидности. Она прекрасно понимала, как важно в таких случаях действовать по велению сердца. Она также была согласна с моим отцом в том, что мне необходимо окончить колледж. Она предупредила, что меня ждет нелегкое будущее, и пообещала свое всемерное содействие, начиная с уведомления профессора Вэри о своем согласии.

Преодолев главное препятствие, я должна была договориться о проживании на Платс-Лейн, что прошло гораздо легче. Хозяйка квартиры миссис Данхэм с готовностью согласилась уступить мне мансарду на третьем этаже; и она, и ее муж оказались гостеприимными и терпеливыми хозяевами. «Терпеливыми» – поскольку ни разу не пожаловались на то, что я узурпировала их телефон, находящийся в кабинете на первом этаже. Стивен разузнал способ, которым можно было звонить мне за четыре пенса – такова была стоимость местного соединения между Кембриджем и Лондоном. Безлимитные звонки дали нам возможность говорить друг с другом каждый вечер так долго, как нам хотелось. Помимо щенячьего восторга от ежедневного общения и продолжительного любовного воркования, в таких беседах было место и обсуждению наших планов. Болезнь постепенно стала восприниматься нами как незначительный фоновый раздражитель: мы говорили о карьерных планах, о доме, о приготовлениях к свадьбе и о нашей первой поездке в Соединенные Штаты на летние курсы в Корнелльском университете, штат Нью-Йорк, которые начинались через десять дней после запланированной нами даты свадьбы.

7. Служить верой и правдой

В два счета справившись с главными задачами, я преисполнилась уверенности в том, что смогу завершить обучение в лондонском колледже, приезжая раз в неделю из Кембриджа, особенно в свете новых исследований, утверждающих, что находящиеся в браке студенты демонстрируют более высокую академическую успеваемость, нежели неудовлетворенные личной жизнью холостые студенты. Мой отец продолжал снабжать меня ежемесячной суммой, позволяющей покрыть железнодорожные издержки; однако ответственность за поиск работы, которая сможет обеспечить нас обоих, лежала на Стивене. Он стал серьезно относиться к своему научному исследованию, осознавая, что его работа должна быть оформлена или даже опубликована для того, чтобы он получил возможность подать заявление на должность научного сотрудника университета. В связи с этим он стал развивать идеи, вызвавшие столько шума на лекции Хойла в Королевском обществе. В качестве некоторой компенсации за прилагаемые усилия он впервые почувствовал, что работа приносит ему удовольствие.

При таких обстоятельствах морозным февральским утром 1965 года он ожидал моего приезда в свои новые апартаменты, которые ему предоставили для удобства передвижения в главном корпусе Тринити-холла, с нетерпением, которое объяснялось не только желанием юного жениха заключить возлюбленную в объятия. Он думал, что я наконец-то смогу употребить свои секретарские навыки на пользу дела и напечатаю для него заявление о приеме на работу. Когда я явилась к нему, пряча левую руку в гипсе под пальто, на его лице выразились одновременно ужас и разочарование; мои надежды на его жалость тут же улетучились. Впрочем, я и не требовала большего: ситуация, в которой произошел перелом, была слишком неоднозначной, чтобы рассказывать о ней по телефону.

Правда заключалась в том, что танцевальные вечеринки в Уэстфилде очень оживились с тех пор, как в колледже появились студенты мужского пола, а в студенческом профсоюзе – более активный Комитет развлечений. У нас теперь был настоящий оркестр, играющий музыку шестидесятых, песни группы «Битлз» и твист. Я обожала твист и на одной из еженедельных вечеринок лихо отплясывала этот незамысловатый невинный танец с чьим-то бойфрендом. Пол был отполирован до блеска, я поскользнулась на высоких каблуках и рухнула, неловко подвернув вытянутую левую руку. Немедленная жгучая боль в руке свидетельствовала об очередном переломе запястья, на этот раз – из-за любви к танцам.

Едва оправившись от этого испытания, я сначала не поняла истинную причину выражения ужаса на лице Стивена, – до тех пор пока он беспомощным жестом не указал на позаимствованную на выходные пишущую машинку и стопку девственно белой бумаги на столе рядом с ней. Он скорбно сообщил мне о моей предполагаемой роли – я должна была напечатать его заявление на вступление в должность научного сотрудника в колледж Гонвиля и Каюса, которое было необходимо подать до начала следующей недели. Все еще снедаемая угрызениями совести по поводу твиста, я приступила к работе с намерением написать заявление от руки (правая рука у меня была в порядке). Я потратила на это все выходные.

В силу обстоятельств я не могла оставаться у Стивена на ночь. По его словам, всевидящее око Сэма, ворчливого служителя пансиона и по совместительству блюстителя морали на его круговой лестнице, не раз замечало мой шарф или кардиган, небрежно оставленный на спинке стула у Стивена в кабинете. Учуяв запах скандала и легкую добычу, Сэм, выслеживая юную посетительницу, по утрам просовывал голову в дверь спальни Стивена в надежде обнаружить меня в его незаконных объятиях на узкой односпальной кровати. Но он так и не дождался возможности доложить пикантные обстоятельства администрации – друзья Стивена, которые уже обзавелись отдельным жильем, регулярно предоставляли мне убежище по выходным. У многих из этих друзей уже имелся дом, машина и планировались дети, что в те дни считалось в порядке вещей. Наше поколение было последним из тех, что исповедовали простые жизненные ценности: романтическая любовь, брак, дом и семья. Единственное отличие наших со Стивеном отношений заключалось в понимании, что нам отпущено меньше времени на то, чтобы достичь этих целей.

Несмотря ни на что, заявление на место научного сотрудника было доставлено вовремя, и Стивен стал ожидать интервью. Однако и тут не обошлось без сложностей. На волне своей популярности после неожиданного вмешательства в лекцию Хойла Стивен подошел к профессору Герману Бонди в конце одного из регулярных семинаров в лондонском Кингс-колледже и попросил его дать рекомендации в случае обращения работодателя по поводу одобрения кандидатуры Стивена на место научного сотрудника. Так как Герман Бонди жил в Гемпшире по соседству с тетушкой Стивена Лорейн и ее мужем Расом (тем самым стоматологом с Харли-стрит), то Стивену показалось, что официальный письменный запрос не требуется. Однако несколько недель спустя он получил сконфуженное послание от колледжа Гонвиля и Каюса. В ответ на запрос колледжа о рекомендациях для Стивена Хокинга профессор Бонди заявил, что не имеет чести знать кандидата с таким именем. Принимая во внимание обстоятельства и неформальный подход Стивена, было очевидно, что профессор попросту забыл о данном согласии. Ситуацию исправили несколько спешных телефонных звонков, после чего Стивена в обычном порядке вызвали на интервью, где он получил массу возможностей впечатлить членов комиссии своей способностью к убеждению – в особенности благодаря тому, что ни один из них не занимался космологией, несмотря на прекрасную репутацию в других научных дисциплинах.