Револьвер для адвоката - Майкл Коннелли

Конечно, такое свидетельство – которое он же сам против себя предоставил – не могло не повлечь за собой обвинение. И как показало предварительное слушание, оно стало основанием для дела, возбужденного окружным прокурором. Но сейчас я просил судью исключить эту запись из дела и не дать присяжным ее увидеть. Помимо практики запугивания, примененной детективом в той комнате, Лакоссу не зачитали его права, пока он не упомянул, что побывал в квартире Дейтон за несколько часов до ее смерти и что у них вышла ссора.

Ходатайство об исключении доказательств – самый безнадежный из всех маловероятных шансов на успех, но в этом случае попытаться стоило. Если получится выбросить из материалов дела видео допроса, все перевернется. Возможно, чаша весов даже склонится в сторону Андре Лакосса.

Заместитель окружного прокурора Уильям Форсайт, как представитель обвинения, начал слушание с показаний детектива Марка Уиттена об обстоятельствах беседы.

На экране, установленном на стене напротив пустых скамей для присяжных, были показаны все тридцать две минуты, от и до. Я смотрел это видео миллион раз. И когда Форсайт закончил первоначальный допрос Уиттена, предоставив свидетеля и пульт дистанционного управления в мое распоряжение, я уже знал и где именно остановить запись, и что спросить. Уиттен понимал, что его ждет. Когда он свидетельствовал на предварительном слушании, я здорово его отделал. Однако сейчас нападать предстояло перед судьей Лего, которую назначили после предварительного слушания. Играть было не перед кем – присяжные отсутствовали. Отсутствовали боги вины.

Я не стал подниматься из-за стола; мой клиент в оранжевом костюме сидел рядом.

– Доброе утро, детектив Уиттен, – начал я, указывая пультом на экран. – Давайте вернемся к самому началу допроса.

– Доброе утро, – ответил Уиттен. – И речь идет о беседе, а не о допросе. Как я уже говорил, мистер Лакосс добровольно согласился прийти в участок и побеседовать со мной.

– Да, конечно, я это слышал. Но давайте взглянем вот сюда.

Я запустил видео. На экране открылась дверь в помещение для допроса, вошел Лакосс, за ним Уиттен. Детектив, положив руку на плечо моего клиента, явно вел его к одному из стульев на противоположной стороне небольшого стола. Как только Лакосс сел, я остановил воспроизведение.

– Итак, детектив, что ваша рука делала на плече мистера Лакосса?

– Я просто подсказал ему, куда сесть. Ведь чтобы побеседовать, сесть нужно.

– Однако вы направили его к конкретному стулу. Я прав?

– Нет, что вы.

– Вы хотели, чтобы он сел лицом к камере, потому что планировали выудить у него признание, так?

– Нет, все не так.

– То есть вы здесь, перед судьей Лего, утверждаете, что не намеревались посадить его на конкретный стул, чтобы он попал в поле зрения скрытой камеры?

Уиттен заколебался, пытаясь сформулировать ответ. Заговаривать зубы присяжным – это одно, вводить в заблуждение судью, которая, что ни говори, повидала многое, – совсем другое.

– Это стандартная процедура, стандартный подход – усаживать опрашиваемого на стул лицом к камере. Я просто следовал инструкции.

– То есть записывать беседу с людьми, которые пришли в полицейский участок для «простого разговора», как вы уточнили во время дачи показаний, стандартная процедура и стандартный подход?

– Да, именно так.

Всем своим видом я постарался изобразить недоумение, но затем напомнил себе, что заговаривать зубы судье не стоит и мне. А под это определение попадало и притворное удивление на вполне ожидаемый ответ. Я двинулся дальше:

– И вы настаиваете, что не считали мистера Лакосса подозреваемым, когда он пришел в полицейский участок, чтобы с вами поговорить?

– Безусловно.

– И поэтому не было необходимости зачитать ему, как и положено, права в начале так называемого разговора?

Форсайт запротестовал, сказав, что он уже интересовался этим во время прямого допроса и получил ответ. Сухопарому обвинителю было примерно лет тридцать пять. Цветущий цвет лица, рыжеватые волосы – он выглядел словно серфингист, облаченный в деловой костюм.

Судья Лего отклонила протест и позволила мне продолжить.

– Не посчитал необходимым, – ответил Уиттен. – Когда мистер Лакосс добровольно пришел в участок и потом добровольно вошел в комнату для допросов, он подозреваемым не являлся. Я хотел просто записать его показания, а все закончилось тем, что он признался, что был в квартире жертвы.

Я прошелся дальше по видеозаписи до того момента, когда Уиттен, извинившись, выходит из комнаты, чтобы принести моему клиенту газированной воды, которую сам и предложил. Я поставил на паузу кадр, когда Лакосса оставили в комнате одного.

– Детектив, а что случилось бы, если бы мой клиент решил воспользоваться уборной и встал, чтобы выйти?

– Не понимаю. Мы разрешили бы ему воспользоваться уборной. Но он не просил.

– Но что бы случилось, если бы он решил встать из-за стола и открыть дверь? Вы заперли за собой дверь? Да или нет?

– Здесь сложно ответить, да или нет.

– Сложно ответить?

Форсайт заявил протест, назвав мой вопрос травлей. Судья приказала детективу ответить на вопрос так, как он посчитает уместным. Уиттен собрался с мыслями и вновь прибег к стандартной заготовке: есть правила.

– Таковы правила: не допускать граждан к рабочим местам в полицейских участках без сопровождения. Дверь ведет прямо в сыскное бюро, и я бы нарушил правило, если бы позволил ему бродить по отделу без присмотра. Да, я запер дверь.

– Спасибо, детектив. Итак, давайте проверим, все ли я правильно понял. Мистер Лакосс не был подозреваемым в вашем деле, однако его заперли в комнате без окон и он находился под постоянным наблюдением. Верно?

– Не думаю, что это можно считать наблюдением.

– Тогда как это можно расценивать, по-вашему?

– Мы всегда включаем камеру, если кто-то находится в одной из комнат для допросов. Это стандартная…

– Процедура. Да, понятно. Давайте дальше.

Я промотал двадцатиминутный отрывок видео к моменту, когда Уиттен встал со своего места и, сняв пиджак, перекинул его через спинку стула. Потом он отодвинул стул и встал позади, опершись руками на стол.

– Итак, вы говорите, что об убийстве вам ничего не известно? – спросил он Лакосса на экране.

Я тут же остановил запись.

– Детектив Уиттен, зачем вы сняли пиджак именно в этом месте допроса?

– Вы хотите сказать «беседы»? Я снял пиджак, потому что становилось душно.

– Ранее вы засвидетельствовали, что камера была спрятана во входном отверстии для кондиционера. Разве кондиционер не был включен?

– Понятия не имею, включен он был, не включен. Я не проверял.

– Правда, что так называемые комнаты для допросов детективы кличут «термокамерами», потому что там подозреваемых заставляют хорошенько пропотеть, надеясь склонить к сотрудничеству и выбить признание?

– Нет, я об этом никогда не слышал.

– А вы разве сами никогда так не называли эту комнату?

Указав на экран, я задал вопрос удивленным тоном, в надежде, что Уиттен решит: у меня в рукаве имеется неизвестный ему козырь. Но я блефовал, и детектив парировал с помощью стандартного ответа:

– Нет, не припоминаю, что когда-либо так говорил.

– Хорошо. Итак, вы сняли пиджак и теперь стоите, возвышаясь над мистером Лакоссом. Для чего? Чтобы его запугать?

– Нет, просто мне захотелось встать. Мы уже довольно долго сидели.

– Детектив, вы страдаете геморроем?

Форсайт мгновенно запротестовал, обвинив меня в попытке поставить детектива в неудобное положение. Я сказал судье, что просто пытаюсь занести в протокол свидетельства, которые помогут суду понять, почему детектив почувствовал потребность встать после двадцатиминутной беседы.

Судья поддержала протест, попросив больше не задавать свидетелю вопросы столь личного характера.

– Итак, детектив, – сказал я. – А мистер Лакосс? Он смог бы встать, если бы захотел? Он смог бы стоять над вами, пока вы сидели?

– Я бы не возражал, – ответил Уиттен.

Я надеялся, что судья заметит, что ответы Уиттена были по большей части притянуты за уши и составляли ту линию поведения, которую детективы проводят каждый день в каждом участке. Они искусно балансировали на грани конституционных прав, насколько возможно пытаясь ускорить ход событий до того момента, как придется проинформировать злополучного олуха, сидящего перед ними за столом, об этих правах.