Юность в кандалах - Дмитрий Великорусов

руку пьянчугу. Одному из алкоголиков, который, как выяснилось позже, оказался чемпионом по конькобежному спорту СССР, они пробили в голове 132 дырки палкой с гвоздём. Убили всех, кроме женщин, которых трогать не стали. Вскоре Гусь и его друзья были задержаны и отправились в тюрьму. Всего их было четверо: двое малолеток и двоим уже было восемнадцать. Погоняло своё Гусь получил за походку: он ходил, покачивая головой. Объяснял это тем, что до пяти лет был инвалидом и не мог ходить из-за травмы позвоночника. Ни один врач помочь не мог, и родители повезли его в деревню к знахарке, которая за короткий срок поставила его на ноги. Но последствиями осталась походка, как у гуся.

Артём был гашенным и убирался в хате. Загасился он, как сказал Борода, покурив после пидора. Саша-стукач, перед переездом в новую камеру, слёзно обещал мне больше не стучать. Особо я ему не верил, но помнил, что и он страданул от беспредельщиков, и поэтому решил дать ему шанс. Поставив в курс новую хату, что за ним были сучьи поступки, сказал, что ломить и гнобить его не надо, посмотрим, как будет жить в дальнейшем. В новой камере между Саньком и Артёмом разделили обязанности уборки: стукач стал отвечать за чистоту дубка, а за гашенным остался дальняк и пол.

В камере было девять мест: две двухъярусных шконки, стоящих буквой «Г» у левой стены, две двуспальных шконки у правой и «остров» напротив дальняка. На двуспальной шконке у окна спали Борода и Оскал. Я разместился на аналогичной шконке по соседству с Фанатом. Котёл поставили под моим спальным местом. Я начал обживаться в новой хате.

Смотреть за котлом огромная ответственность. Я должен был вести тачковку, в которой идёт полный перечень содержимого общака. Мусорам в руки тачковка попасть не должна. Делай что хочешь, хоть ешь её, но ментам не давай. Пополнялся котёл ежедневно со всех камер корпуса путём дороги. И ежедневно мы отправляли насущное в другие хаты. Нуждается кто-нибудь в сигаретах или чае? Идёт до нас цепь, и мы высылаем необходимое. Пришла на корпус какому-нибудь арестанту передачка? Нам отсылают нужду на общее.

Уделять на общак никто никого не обязывает, но есть негласное правило, по которому с каждой передачи отсылают часть насущного на котёл. Если это не произойдёт, то о хате, смотрящем и арестанте, получившем передачу, будет соответствующее мнение, которое в дальнейшем не сулит ничего хорошего. При первом же рамсе тебя упрекнут в том, что ты не уделял на общее, да и сам можешь лишиться помощи, когда потребуется. При всей моей отстранённости от преступного мира, я считаю, что это правильная система, ведь общак зачастую выручает нуждающихся. Есть арестанты, которые не получают передачи с воли, есть те, кто сидит на голяках, а кабанчик в ближайшее время и не предвидится. В таком случае на помощь и приходит котёл. Помогает он и новеньким и транзитам[113]. По прибытии в тюрьму тебя всегда снабдят необходимым на первое время, ну а дальнейшая жизнь зависит только от тебя. Есть тюремная поговорка: «Хочешь жить — умей вертеться». Кто её понимает, тот в тюрьме не пропадёт.

Я сразу попал в хатную братву. Оскал смотрящим за хатным общим, а я смотрел за котлом. В камере 608 я и получил свою погремуху: «Сухой». Уже не помню истинную причину: то ли потому что был худой и жилистый, то ли из-за характера. Как-то мне говорили, что похож характером на персонажа российского сериала «Зона» — Митю Сухого. А на воле меня звали как раз Митяем. После прибытия в 608, иначе как Сухим в тюрьме меня не называли.

Погоняла в тюрьме получают по-разному. Кто-то получает спонтанно. А кому-то погремуху выбирает тюрьма. Есть такая тюремная забава: подтягивается вечерком арестант на решку[114] и кричит в окно: «Тюрьма-старушка, дай погремушку! Не мусорскую, а воровскую, не мастёвую, а путёвую!». И начинают ему кричать со всего корпуса погоняла. А он в ответ: «Катит!» — если погоняло понравилось, или: «Не катит!». Были забавные случаи, когда арестант плохо расслышал погоняло, кричал: «Катит!» — а потом жалел об этом, так как оно оказывалось смешным или похабным. Но никуда не денешься: выбрал? Носи. После выбора погремухи, арестант пел песню в решётку. Любую, на свой выбор. Новое погоняло отмечали, собирая под чифир дубок.

В камере я быстро наладил свой собственный тату-салон. Кольщиков у нас не было и что-то простое набить мог только Борода, который сделал мне одну партачку. А я с детства любил рисовать. Нигде этому не учился, но рисовал много и везде, где только мог. Последняя парта в школе, на которой я просиживал уроки, была вся изрисована моими каракулями. С годами учёбы рисунки на парте менялись: хаерастых металлистов, надписи Slayer и Metallica сменили символики РНЕ и НБП, изображения скинов и панков, свастик и кельтских крестов.

В тюрьме свободного времени было много. В пресс-хате в перерывах между прессом и перемахами я много читал и рисовал. Продолжил рисовать и в 608. Рисовал изображения с открыток, с журналов. Перерисовывал чужие рисунки, красиво оформлял письма домой, завёл свою тетрадку с эскизами тюремных наколок. Вывел себе «тюремный» почерк.

Есть два вида тюремного почерка: первый — прописной, с вензелями, напоминавший дореволюционный почерк. Второй — печатный, аккуратный, где каждая буква отдельна от другой. Создание единого почерка в преступном мире делало почти невозможным выявить истинного автора написанного. Такими почерками писали обращения, прогоны. И у тюремного языка — «фени» — изначально была такая же цель — смысл сказанного не должны понять мусора. На малолетке я овладел прописным вариантом тюремного почерка. Вместо своего кривого размашистого старого почерка я вывел каллиграфический почерк с вензелями.

Мне всегда было интересно начать бить наколки, и в 608 я занялся этим в полной мере. Сделал собственную першню, и моей первой «жертвой» стал Гусь. Колол ему изображение смерти с косой на груди, что означало: «Пока я жив, у вас есть горе». Буквальное значение — человек отбывает наказание за убийство. Иногда к данной наколке добавляют черепа в ногах жнеца, что означает количество жертв.

После Гуся я начал бить себе партаки на левой руке, и вскоре ко мне подтянулись и другие арестанты, желавшие приукрасить своё тело новой наколкой. Так как машинки не было, то били в основном мелкие изображения — перстни, аббревиатуры, фразы. Иногда кололи небольшие несложные рисунки.

В тюрьме процветало разнообразное творчество. Из хлеба и сахара делали клейстер