Оружие массового поражения - Сергей Зверев

Гаджиев, отдуваясь, снова присел на лавочку рядом с женой.

– Ты замочил ноги, – произнесла она.

– Ничего, – Гаджиев махнул рукой и облизал губы.

Женщина, глядя на радующихся детей, вздохнула:

– Роберт, сынок… – и тихо добавила: – Боже мой, я как подумаю о том, что и здесь начнется такое же. Повсюду дети, ты только посмотри. Они же такие, как и наш сын. Просто сердце сжимается. Мне их жалко.

Дети самозабвенно гоняли мокрый мяч, и каждый новый гол в «ворота» сопровождался криками восторга.

Гаджиев, глядя на ребятню, произнес, как бы отстраненно:

– Между прочим, если с твоим братом-выродком что-нибудь случится, ты – единственная наследница. Весь бизнес в Аджарии – твой.

– О чем ты говоришь, мне об этом даже думать страшно. – Огнем полыхнули глаза жены. – К тому же мне кажется, что он всех нас еще переживет!

– Как знать, как знать, – задумчиво произнес Гасан. – На свете происходят самые неожиданные вещи.

Взяв в руки тонкий прутик, он неспешно принялся то ли рисовать, то ли чертить на песке. Лейла машинально следила за его движениями. На песке возникали какие-то причудливые линии.

– Я тебя не понимаю, – наконец встряхнулась жена. – Аллах запрещает убивать безвинных.

Гаджиев ухмыльнулся, покачав головой:

– А кто это безвинный? О чем ты говоришь?

– Все безвинные, кого Аллах сам к себе не призовет, – строго сказала жена. – И только ему решать, когда придет этот час.

– Ну, ты все со своей философией, – поморщился Гасан. – Жизнь – это тебе не Коран. Она куда сложнее.

– Сложнее? – повысила голос Лейла. – А ты не думаешь, как все просто, когда представишь, что здесь начнется уже этим летом?

Гаджиев открыл рот, чтобы ответить, но тут сверху из-за перил променада послышался надтреснутый и сварливый женский голос:

– Да что это такое?! Я же говорила вам не кормить моего Максимилиана всякой дрянью! Вы бы сами такое ели?

Гасан с Лейлой, оборвав разговор, обернулись. У перил стояла претенциозно одетая дама. Лицо ее, и так не особо миловидное, было еще покрыто и толстым слоем косметики. На вид ей было лет за сорок, а смотрелась она подчеркнуто декадентски: сигарета в длинном мундштуке, претенциозная поза, нелепая прическа. Дополнял этот впечатляющий «ансамбль» томик стихов Волошина в руке.

Подобные экзальтированные психопатки – не редкость в волошинских местах, то есть в Коктебеле, но здесь, в этом убогом месте, где обитают лишь нудисты, наркоманы и дикари, она смотрелась нелепо. На поводке она держала собаку-водолаза.

Перед ней стоял безобидный на вид старичок, имевший неосторожность что-то скормить собаке.

– Я только хотел угостить вашего песика! – оправдывался он.

– Не надо! – жестко сказала дамочка. – Не надо портить мне собаку. Максимилиан берет только из моих рук. Вот заведите себе собаку, тогда и кормите.

– Еще раз прошу прощения, – развел руками старичок. – Так вашего пса зовут Максимилиан?

– Да, а что? – «Дама с собачкой» уже остывала и смотрела на старичка снисходительно.

– Откуда такое странное имя? Для собаки, я бы сказал, довольно оригинально.

– Проще всего назвать собаку Тузиком или Полканом, – насмешливо улыбнулась любительница Волошина. – Это каждый дурак может. А вот если дать нормальное, повторяю – нормальное имя, то это почему-то вызывает удивление. И после этого мы еще удивляемся, почему у нас такое общество. Просто смешно!

– Нет-нет, я просто хотел сказать, что…

– Максимилианом я назвала моего песика в честь Максимилиана Волошина, – перебила она старичка. – По-моему, не догадаться об этом, находясь в таких местах, просто невозможно. Впрочем, я сейчас уже ничему не удивляюсь. О времена, о нравы!

Она, смешно гримасничая, картинно развела руками.

– Поселок Коктебель, в котором поэт Волошин провел вторую половину своей жизни, находится всего в пяти километрах от Орджоникидзе, – с усмешкой вполголоса прокомментировал Гаджиев жене слова смешной дамочки.

– А что здесь должно произойти этим летом? – внезапно поинтересовалась женщина у Лейлы.

– Ничего особенного, – враждебно, исподлобья взглянула на нее Гаджиева.

– Так что же вы, милочка, людям голову морочите? – с вызовом уставилась на нее хозяйка собаки.

– Я вам никакая не милочка! – возмутилась Гаджиева. – Мы с вами вообще не разговаривали.

– А я с вами и не собиралась разговаривать, – презрительно фыркнула дамочка. – Нужны вы мне очень.

Достав новую сигарету, она вставила ее в мундштук и все еще с пренебрежительным видом закурила, глядя на море.

– Какой только шушеры не увидишь здесь, – пробормотала она вполголоса, но с расчетом, что ее услышат.

Гаджиева вскинулась, чтобы возмущенно ответить обидчице, но муж примирительно взял ее за руку.

– Дорогая, ты что, не видишь – это же больной человек. Не обращай внимания, здоровее будешь.

Дамочка медленно удалялась. Максимилиан трусил чуть впереди.

15

Деловая часть Стамбула под названием Бейоглу находится в стороне от центра, вечно забитого туристами из всех стран мира. В отличие, скажем, от Старого города, где царит настоящее столпотворение, здесь более спокойно. В этом районе находятся офисы компаний, банки и прочие учреждения подобного рода. На крышах многих зданий устроены кафе. Здесь можно посидеть, выпить чашечку ароматного турецкого кофе, ведя неспешную деловую беседу со своим партнером. Часто, именно в таких местах ведутся важные переговоры.

Именно в одном из таких кафе сидели двое. Одним из них был Баграт Манукян. На нем был белоснежный костюм, его запястье украшали золотые часы, а в руке он держал чашечку с кофе. Рядом стоял стакан с ледяной водой. Манукян потел, то и дело доставая из нагрудного кармана большой надушенный платок, чтобы вытереть мокрый лоб.

Напротив располагался его собеседник – благообразный старик типично восточной внешности. В отличие от полного, надушенного Манукяна, с первого взгляда на которого легко было определить в нем любителя удовольствий, старик выглядел полной его противоположностью. Он был очень худ, лицо, изборожденное глубокими складками, украшала седая, клинышком бородка. В руке старик держал четки, которые неспешно перебирал во время разговора. А разговор, похоже, шел весьма оживленный и затрагивал интересы обеих сторон.

– Да, ситуация меняется, и, к счастью, в лучшую сторону, – медленно проговорил старик, обращаясь к Манукяну.

За спиной у того открывался завораживающий вид на старую часть города. Повсюду, насколько хватал глаз, раскинулся грандиозный Стамбул-Константинополь. Вдалеке просматривался пролив Босфор с величественным Золотым Мостом. В Турции считают его еще одним чудом света. Над Старым городом в лучах яркого солнца поднимались старинные башни, сверкали золотом многочисленные купола мечетей и церквей. Среди них выделялась своими огромными размерами Айя-София, окруженная высокими столбами белых островерхих минаретов.

– И все это в условиях, когда наша партия загнана в подполье, когда мы теряем наших лучших людей, одного за другим. Власть находит все новые способы проникать в наши ряды. Мы спаяны железной дисциплиной и единой целью, но и у нас находятся собаки, продавшиеся туркам. В семье не без урода. Турки делают все, чтобы не только бороться с нами в открытую, но и пытаются взорвать нас изнутри. Недавно мы крупно пострадали из-за этого. Но им ничего не удастся! Повальные аресты, которые проводит турецкая полиция, вырывают из наших рядов мужественных борцов одного за другим. Они надеются, – желчно усмехнулся старик, изобразив тень улыбки на своем жестком лице, – что им удастся запугать нас.

Манукян, слушая старика, кивал, соглашаясь с ним.

– Который год наш лидер томится в заточении. Вместо того чтобы работать, прилагая весь свой талант, все свои организаторские способности, ему остается смотреть на небо из окна камеры. Но хотя этим проклятым туркам и удалось упрятать Аджалана за решетку пожизненно, это ничего не меняет, – вел дальше свою линию старик. – Борьба продолжается и будет нарастать, вплоть до победного конца. И этот день не за горами! Аллах не оставит своих любимых детей.

Манукян, кивая, прятал ироническую улыбку.

«Как же – мужественные борцы, любимые дети Аллаха, – презрительно думал он. – Поискать еще надо такую банду, как ваша».

Он пошевелился в кресле, вклиниваясь в монолог собеседника:

– Я одного не понимаю – как вам удается поддерживать связь с Аджаланом? Ведь в Турции он был объявлен чуть ли не главным преступником и содержится, насколько я помню, так, что и мышь к нему не проскочит.

Старик на мгновение умолк, переведя дух и понизив голос, наклонился к собеседнику:

– Нет таких тюрем, с которыми нельзя было бы поддерживать связь. Уж если невозможно бежать, то контакт наладить всегда реально. Все покупается и все продается. Вопрос лишь в цене. Турок можно купить. Если не за большие деньги, то за очень большие. Мы, курды – идейные бойцы, а они – разжиревшие собаки!