Булгаков - Б Соколов

И таковы все эти порядочные люди, из так называемого высшего общества. Милы, любезны, учтивы, пока дело не коснется должности, а по должности звери и палачи. Таков, например, был известный шеф жандармов Мезенцев, убитый за свои зверства революционерами (генерал-адъютанта Н. В. Мезенцева (1827–1878) заколол кинжалом революционер-народник и писатель С. М. Степняк (Кравчинский) (1851–1895). — Б. С.). А вне должности был премилый и добродушный человек; я его хорошо знал».

П. П. у Булгакова сначала говорит «человеку с ножом» — выполняющему роль палача кентуриону Марку Крысобою (на боку у того, правда, не тесак, а короткий римский меч): «У вас тоже плохая должность, Марк. Солдат вы калечите…» Прокуратор пытается убедить себя, что именно должность заставила его отправить на казнь невинного Иешуа, что из-за плохой должности все в Иудее шепчут, будто он — «свирепое чудовище». И в финале, когда Маргарита и Мастер видят сидящего в кресле на плоской горной вершине П. П., Воланд сообщает им, что прокуратор все время говорит «одно и то же. Он говорит, что и при луне ему нет покоя и что у него плохая должность». Как и Толстой, Булгаков утверждал, что никакими должностными обязанностями нельзя оправдать преступного насилия над людьми. Для П. П. слова о должности — только попытка успокоить больную совесть. Интересно, что в свете толстовских слов о Столыпине, который готов вешать ради повышенного жалованья, рассуждения П. П. о плохой должности можно прочитать и как скрытый намек на широко известное лихоимство пятого прокуратора Иудеи (впрочем, в этом отношении он, если и отличался в худшую сторону от других римских наместников, то лишь немного). Известно, что именно из-за непомерных поборов с населения Пилат и был смещен в конце концов со своего поста. Булгаковский П. П. сильно облагорожен по сравнению с прототипом, поэтому его взяточничество и стремление к наживе спрятаны в подтекст.

ПОПОВ, Павел Сергеевич (1892–1964), философ и литературовед, один из ближайших друзей Булгакова, автор первого булгаковского биографического очерка, созданного в 1940 г. вскоре после смерти писателя, но опубликованного только в 1991 г. П. родился 28 июля (9 августа) 1892 г. в г. Иванове в семье крупного суконного фабриканта Сергея Максимовича Попова (1862–1934). Окончил гимназию, а в 1915 г. — историко-филологический факультет Московского университета, в один год с другим ближайшим булгаковским другом — Н. Н. Ляминым. Оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию. Преподавал в гимназиях, был профессором Нижегородского университета, читал курс логики в московском Институте слова. По воспоминаниям двоюродной сестры П. А. М. Шуберт: «После революции 1917 года и начавшейся перестройки в СССР всей науки началась перестройка и научной деятельности Павла Сергеевича. От разработки философских проблем гносеологического порядка он стал постепенно переходить на проблемы логики, на литературоведение… Для себя же углублялся в чтение ранних христианских философов (Фомы Аквинского) и философии средневековья (Блаженный Августин)». С 1923 г. П. работал в Государственной Академии Художественных Наук (ГАХН). В 1926 г. женился на внучке писателя Льва Николаевича Толстого (1828–1910) Анне Ильиничне Толстой (1887–1954). В 1930 г. ГАХН расформировали. П. был исключен из ГАХН и как представитель «эксплуататорских классов», в сентябре 1931 г. вместе с женой выслан в Ленинград, где работал в Институте русской литературы (Пушкинском доме) АН СССР. В феврале 1932 г. с помощью А. И. Толстой получил разрешение вернуться в Москву. Однако возвращение состоялось только осенью 1932 г. П. занимался творчеством Александра Пушкина (1799–1837), Федора Достоевского (1821–1881), Антона Чехова (1864–1904), Льва Толстого, Ивана Тургенева (1818–1883) и др., работал над академическим пушкинским собранием сочинений, переводил Платона (428 или 427 — 348 или 347 до н. э.) и других античных авторов. В 1944 г. стал заведующим кафедрой логики в Московском Государственном Университете. Скончался 31 января 1964 г. в Москве. Похоронен на Ваганьковском кладбище. Автор многих статей и нескольких книг, в том числе вузовского учебника «Логика» (1960) и посмертно изданной монографии «Развитие логических идей от античности до эпохи Возрождения» (1974).

П. познакомился с Булгаковым в 1926 г. и, сразу же оценив булгаковский талант, выразил пожелание стать биографом писателя. В связи с этим П. в 20-е годы со слов Булгакова зафиксировал ряд фактов его жизни и творчества, которые использовал позднее для создания биографического очерка. Эти записи, сделанные по памяти, касаются раннего творчества Булгакова, до «Дней Турбиных» включительно, а также жизни писателя в годы гражданской войны и сделаны, очевидно, вскоре после знакомства. Обращает на себя упоминающийся здесь ненайденный пока фельетон того периода:

«В революционные годы писал фельетоны. Наиболее выдающийся «День главного врача», где описывается военная обстановка». Возможно, этот фельетон стал первой редакцией рассказа «Необыкновенные приключения доктора». Не исключено также, что сохранившийся фрагмент газетной публикации с подзаголовком «Дань восхищения» — это часть фельетона, упомянутого в записи П. Интересна и характеристика, данная Булгаковым «Белой гвардии»: «Свой роман считаю неудавшимся, хотя выделяю из своих других вещей, так как к замыслу относился очень серьезно». Соотношение повествовательного и драматургического начала в своем творчестве Булгаков сравнил с левой и правой рукой пианиста, подчеркнув невозможность противопоставить одно другому. Писатель признался П. в большом значении снов в своих произведениях: «Сны играют для меня исключительную роль. Теперь снятся только печальные сны. В романе сны построены искусственно. Прямых реальных черт они не отображают».

П. увлекали проблемы творчества и бессознательного. Сохранились рукописи его статей для терминологического словаря ГАХН, так и не увидевшего свет. В статье «Творчество» П. анализировал и творческий процесс Булгакова, явно пользуясь консультациями писателя: «Автопортретный образ Алексея Турбина в романе «Белая гвардия» Булгакова, слившись с фигурой Най-Турса, дал в позднейшем тексте «Дней Турбиных» новый комбинированный образ Алексея, более сложный и структурный, что явствует из сличения текста романа с пьесой. Самые продукты творчества носят на себе отпечаток своего генезиса; на них можно взглянуть как на конденсированное целое (сгусток), некоего продуктивного становления». А в статье «Бессознательное» П. в качестве примера «развития творческой фантазии на основе впечатлений, сохранившихся в памяти», привел булгаковскую «Белую гвардию»: «Бегство Тальберга в Германию. Сборы. «А потом… потом в комнате противно, как во всякой комнате, где хаос укладки, и еще хуже, когда абажур сдернут с лампы. Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте, пусть воет вьюга — ждите, пока к вам придут». Это место П. связал с воспоминаниями Булгакова о лампе в отцовском кабинете, зафиксированными в беседе с писателем: «Особое значение для меня имеет образ лампы с абажуром зеленого цвета. Это для меня очень важный образ. Возник он из детских впечатлений — образа моего отца, пишущего за столом. Если мать мне служила стимулом создания романа «Белая гвардия», то по моим замыслам образ отца должен быть отправным пунктом для другого замышляемого мною произведения». Вероятно, тогда, в 1926 г., Булгаков уже задумывался над будущим романом «Мастер и Маргарита», где отразились научные интересы отца, А. И. Булгакова — история Христианства, а также проблемы современного Масонства.

Сохранилась довольно обширная переписка П. и Булгакова за 1928–1939 гг. В первом из известных писем от 8 сентября 1928 г. П. писал с Кавказа, имея в виду пьесу «Бег»: «Вы сами знаете, как приходится страдать от отсутствия настоящей литературы в теперешнее время, — за прошлый год в театрах не удалось посмотреть ни одной мало-мальски ценной вещи; и вот есть основание предполагать, что в предстоящем году удастся посмотреть одно действительно ценное произведение» (надежды, как известно, не оправдались, поскольку «Бег» был запрещен). Предметом обсуждения в переписке стало содержание и судьбы пьес «Кабала святош», «Адам и Ева», «Блаженство» и театральной и кинематографической инсценировок «Мертвых душ», равно как и возобновление (после снятия в 1929 г.) «Дней Турбиных». П. блистал остроумием, Булгаков ему не уступал. Так, 28 февраля 1932 г. П. сообщал из Ленинграда:

«Вот марксистов тут меньше, чем в Москве, поэтому я об экономических основах Турбинской пьесы и не подумал; на первое представление не успел попасть…». А по поводу «Блаженства» он писал 6 марта 1934 г.: «2222-й год (время действия в пьесе. — Б. С.) меня очень интересует. Я очень люблю и ценю чисто научные прозрения в будущее». П. имел склонность к сравнительно-литературоведческим исследованиям. 19 марта 1934 г. он поделился с Булгаковым очередным открытием: «Сегодня решил не заниматься читаю французский роман, заподозрив, что дедушка Толстой недаром его читал, называется он «Une femme genante» («Стеснительная женщина» (фр.) — Б. С.), а главный герой Corentin, пропусти букву Т и выйдет недурной русский роман, а Толстой любил qui pro quo (один вместо другого (лат.), в значении путаница, недоразумение. — Б. С.)». Несомненно, от П. с его огромной эрудицией не могло укрыться, что и Булгаков «недаром» читал многие произведения мировой литературы, отразившиеся в его творчестве. В булгаковском письме П. от 25 января 1932 г. отчетливо сквозит пессимизм, вызванный продолжающимся запретом всех пьес и личной драмой невозможностью встречаться с будущей третьей женой Е. С. Булгаковой и постепенным распадом брака со второй женой Л. Е. Белозерской: «Бессонница, ныне верная подруга моя, приходит на помощь и водит пером. Подруги, как известно, изменяют. О, как желал бы я, чтобы эта изменила мне!