Синяя Птица. (Трилогия) - Елена Самойлова

– Ветер… – Я попыталась коснуться плеча мальчишки, но тот отдернулся, будто я к нему пылающую головню протягивала, а не руку.

– Не трожь меня! Я на этом свете никому не нужен, только мой наставник обо мне заботился… и хотя бы не притворялся добреньким и хорошим. Ты же лишь о себе печешься, а больше ни о ком думать не хочешь, зато за тобой все хвостиками бегают, даже он. – Подросток беззастенчиво ткнул пальцем в сторону неподвижно застывшего в полумраке комнаты аватара. – Тебе хорошо рассуждать, с тобой и айранит нянчится, и дракон опекает, и разумный волк ждет за стенами, как будто он собачка какая-то. Родители небось тоже души не чаяли, пока в ведуньи не подалась, так?

Несколько секунд Ветер зло смотрел на меня, а потом с головой накрылся одеялом и затих. Да уж, умеет же ребенок так вот запросто выпалить в лицо все, что сам о себе думаешь, да только мысли некрасивые отогнать надолго не получается. Хотя кое в чем он ошибается.

– Ветер, знаешь, я родилась поздней осенью. Наставник рассказывал, что в тот год лето было дождливым, урожая было мало. А зима пришла рано, нагрянула аккурат на Изломе осени, в начале грудена. И сразу снег выпал, холода пришли. Год выдался голодный… страшный, как наставник рассказывал. Селяне новорожденных младенцев почти сразу после разрешения матерей от бремени уносили в лес да подальше и оставляли на забаву лесным духам и зверью. Я не знаю, кем была моя мать, сколько у меня старших братьев и сестер, но знаю, что в тот год я оказалась слишком большой обузой. Если бы Лексей Вестников не подобрал меня в сугробе под елью, куда меня отнес кто-то из крестьян, то мой «дом» был бы на том свете… или среди лесавок. Может, мать меня и любила, но голод эту любовь пересилил. Я ее за это винить не могу, у крестьян обычно по шесть-десять детей в семье… И далеко не всегда удается их прокормить. А уж в голодный год и подавно. Тебе повезло хотя бы в том, что твои родители не выбросили тебя за дверь, как ненужную обузу, а растили, пока была возможность.

Скомканное одеяло зашевелилось, и Ветер, кое-как выпутавшись из него, подсел ко мне поближе. Я протянула ему немного потрепанную, но все равно теплую круглую шапку.

– Слушай, я на тебя давить не собираюсь. Просто хочу, чтобы ты, прежде чем принимать окончательное решение, поговорил с Лексеем Вестниковым. Если ты надумаешь вернуться в Ижен, чтобы найти в нем себе дело по душе, вряд ли тебя кто-то станет удерживать. Просто не торопись с принятием такого решения, ладно? Подумай пока, времени у тебя предостаточно. А в Ижен я тебя еще раз обязательно привезу, хоть зимой, если у Лексея Вестникова не приглянется, или же весной, когда потеплеет, если решишь остаться. – Я улыбнулась и прикрыла рот ладонью, пытаясь замаскировать зевок. – А то я тоже не выспалась, а решать что-то важное в таком состоянии, это в первую очередь себе во вред.

Ветер улыбнулся в ответ, кивнул и, забрав из моих рук шапку, принялся собираться в дорогу. Вот и славно. Не думаю, что спросонья я смогла бы еще с полчаса убеждать парнишку в том, что не стоит пороть горячку раньше времени, да и не факт еще, что он стал бы меня слушать. А так… Поживем – увидим. Хотя есть у меня подозрение, с какого перепуга Ветер вдруг огрызаться начал – Ижен и не таких соблазнял к красивой, полной приключений и ярких переживаний жизни, а понять, что город этот по сути одна большая мышеловка, зачастую удавалось слишком поздно…

Сырой, промозглый осенний туман плотным облаком накрывал луга с пожухлой травой, раскинувшиеся у иженских стен вдоль торгового тракта, пробирался под кафтан, холодными капельками оседал на волосах и одежде. Честно говоря, перебираясь через огромные лужи на дороге перед воротами, я жалела, что надела вместо теплой зимней куртки плотный шерстяной кафтан, но очень уж не хотелось портить хорошую вещь под дождем, поскольку плащ я с утра, разумеется, не зачаровала заново. Посему сейчас я довольствовалась мужской одеждой и смешной, чуточку кособокой стрелецкой шапкой, пошитой из хорошо выделанной кожи. От дождя и ветра шапка спасала замечательно, но слишком уж часто капли скатывались по ней мне за шиворот. Ну да ничего, поднять ворот кафтана повыше – и сойдет.

Я остановилась, отойдя от ворот с два десятка саженей, и прислушалась к вязкому мареву, расстелившемуся над лугом. Туман приглушает все звуки, искажает очертания предметов, настораживает и одновременно рассеивает внимание. Где искать провожатых, если нельзя разглядеть дорогу уже в сажени перед собой? Остается только надеяться, что Подлунный сам меня найдет. Его-то уж точно не собьет с пути призрачное покрывало Марены – так называют туман народы восточной окраины Росского княжества. Беззвучный мысленный зов полетел от меня в сторону невидимого в молочно-белой пелене леса – не думаю, что волки залегли в ожидании нас слишком далеко от дороги, значит, Подлунный ощутит мое присутствие и явится со своими братьями.

Левая рука болезненно заныла, и я невольно поморщилась, касаясь больного места. Магия Ланнан и травяные снадобья из моей сумки хорошо помогли – перед въездом в Ижен я смогла снять «люльку», но вчерашняя прогулка под холодным ливнем и сегодняшний промозглый туман разбередили рану так, что сейчас боль коротко, зло стреляла от предплечья до кончиков пальцев, и унять ее не могло даже обезболивающее заклинание, которое я тайком прошептала. Данте, неслышно подошедший вплотную, привычно замер за моим правым плечом, не говоря ни слова, но я знала, что, если продолжу хвататься за руку, излишних вопросов, а то и «люльки», которая будет только мешаться в дороге, не избежать.

Боль снова вгрызлась чуть пониже локтя, но на этот раз так просто не отпустила, скрючивая пальцы судорогой, делая их застывшими и непослушными, словно оголенные веточки ивы на сеченьском ветру. Очень не к месту всплыли воспоминания о руках Ладислава, которые у меня на глазах обрастали коричневой дубовой корой – магу наверняка достались ощущения гораздо хуже, чем мне сейчас, но это не мешало ему язвить, сидя вместе со мной в одной луже.

– Ева? – Голос Данте пробился-таки через вязкую пелену боли, залепившую уши, словно воском, и я, выпрямившись, сквозь зубы пробормотала обезболивающее заклинание на порядок сильнее предыдущего.

Боль неохотно отступила, словно водяной змей спустился на дно омута, пальцы несколько расслабились, но чувствительность к ним все равно не вернулась. Будто моя рука одновременно и чья-то чужая, онемелая, уже не чувствующая окружающего холода, но хоть повинуется, и ладно. Ланнан, когда перебинтовывала руку накануне, нерадостно сообщила, что болеть уже почти закрывшаяся рана будет еще с месяц, а напоминать о себе может не один год, особенно в холодную и сырую погоду. И ускоренная регенерация тут ни при чем – зубы подменыша задели нервы у локтевой впадины, а восстанавливаются они медленно и неохотно, зато напоминают о себе гораздо чаще, чем хотелось бы.

– Данте, я в порядке. – Я вымученно улыбнулась и в доказательство подняла пораненную руку, медленно сжимая пальцы в кулак и так же медленно распрямляя. – Сам знаешь, как иногда ноют в такую мерзкую погоду только что залеченные раны.

О том, что ниже локтя левую руку я почти не чувствовала, пришлось умолчать.

Аватар нахмурился, но вынырнувший на дорогу из клочьев тумана здоровущий волк с черной полосой вдоль хребта удержал Данте от лишних расспросов. Подлунный обвел попятившихся Ветра и Ланнан насмешливым взглядом, обнажил впечатляющие клыки в оскале, означающем у разумных волков улыбку, и склонил голову.

«Что, испугал я твоих друзей, сестра? Ты бы хоть предупредила, кто их до логова волхва повезет лесными тропами. – Подлунный шагнул ко мне, потерся сырой от густого осеннего тумана мордой о мою ладонь, негромко взрыкнул. – От тебя пахнет кровью и болью. Кто обидел тебя, сестра?»

«Ты же знаешь, вечно я себе приключений на загривок ищу. – Я присела на корточки, крепко обнимая своего названого брата за шею, пряча лицо в густой темно-серой шерсти, резко пахнущей лесным зверем и прелой листвой. С души словно скатился тяжелый камень – только сейчас я по-настоящему осознала, насколько соскучилась по дому, по тому, что привыкла считать родным, по разумным волкам, стая которых когда-то была неотъемлемой частью моей жизни. – Не ищи обидчика, я с ним уже разобралась. Нежить… она ведунов не шибко-то и любит».

– Ева, это что, наш… транспорт? – чуть подрагивающим голосом робко осведомилась дриада у меня за спиной.

Я отстранилась от Подлунного, который лизнул меня в щеку, и отступил назад. Коротко взвыл, подзывая сородичей.

– А ты против?

Вот уж странно. Ланнан – дитя Древа, по идее дриады не боятся зверей и птиц, какими бы пугающими они ни выглядели. Рассказы о юных девах, которые гуляют по лесу, положив тонкую, хрупкую руку на загривок лесного царя – матерого бурого медведя, отнюдь не выдумки. Дриады с легкостью находят общий язык со всеми лесными жителями, но сейчас я имела сомнительное удовольствие наблюдать за тем, как Ланнан пугливо отодвигается от Подлунного, холка которого приходилась мне несколько выше пояса.