7. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле - Анатоль Франс

«Нами был выбран и предпочтен спутник великого учителя Пьера Лами. Некогда я был с ним близко знаком, он тоже узнал меня, и мы сочли его самым совершенным, самым подходящим, самым ученым, самым мудрым, самым красноречивым, самым добрым, самым благожелательным и наиболее способным вести нас, чем кто-либо другой в этом обществе. Выразив нашу чрезвычайную признательность ее величеству королеве, мы отправились на корабль, провожаемые семью молодыми фонарями, всю дорогу балагурившими, но не горевшими, так как уже сияла светлая Диана».

Кто, кроме Рабле, мог написать эти изумительные строки? Кто еще мог сорок лет спустя, создавая ученую аллегорию, вспомнить о юном монахе из Фонтенейского аббатства, занимавшемся вместе с мэтром Франсуа, делившем с ним опасности и гадавшем на Вергилии, дабы узнать, нужно ли бояться «нечистой силы»? Кто, кроме Рабле, мог принести этому другу юных лет столь щедрую дань благодарной памяти?

Но вот мы уже у оракула Божественной Бутылки, на расположенном по соседству с Фонарией острове, куда Пантагрюэля и его спутников привел мудрый фонарь. Сперва они попадают в обширный виноградник, засаженный всевозможными лозами, на которых круглый год можно видеть листья, цветы и ягоды. Ученый фонарь велит каждому съесть по три виноградины, наложить листвы в башмаки и взять в левую руку по зеленой ветке.

В конце виноградника находилась украшенная трофеем кутилы античная арка, а за ней открывалась взору беседка, сплетенная из усыпанных виноградинами лоз, — туда-то и вошли наши путники.

— В былое время под таким навесом не осмелился бы пройти ни один верховный жрец Юпитера, — заметил Пантагрюэль.

— Причина тому — мистического свойства, — сказал наш пресветлый фонарь. — Если б жрец бога богов здесь прошел, то виноград, сиречь вино, оказался бы у него над головой, и можно было бы подумать, что он находится во власти и в подчинении у вина, а между тем жрецам, а равно и всем лицам, предающимся и посвящающим себя созерцанию божественного, надлежит сохранять спокойствие духа и избегать всяческого расстройства чувств, каковое ни в одной страсти не проявляется с такой силой, как именно в страсти к вину. И вы равным образом, пройдя под этим навесом, не имели бы доступа в храм Божественной Бутылки, когда бы башмаки ваши не были полны виноградных листьев, а это в глазах почтенной жрицы Бакбук послужит доказательством обратного, а именно того, что вы презираете вино и попираете его ногами.

По сводчатому переходу, расписанному фресками, изображавшими пляску сатиров и женщин, и напоминавшему разрисованный погребок первого города в мире — Шинона (вот где снова чувствуется подлинный Рабле!), они спустились под землю. Там высился яшмовый портал, на котором золотыми буквами было написано: , Истина — в вине. Тяжелые бронзовые дверные створки с лепными украшениями невольно заставляют вспомнить прекрасные двери флорентийского баптистерия Сан-Джованни, о которых Микеланджело сказал, что их можно поставить у входа в рай, и которыми любовался Рабле, в то время как брат Бернар Обжор искал харчевню.

Двери растворились. В глаза посетителям бросились две голубые плиты из индийского магнита.

На одной из них было написано:

Ducunt volentem fata, nolenlem trahunt.

Автор переводит это так: «Покорного судьбы ведут, сопротивляющегося тащат».

На другой было начертано греческое изречение: «Все движется к своей цели».

На мозаичном полу храма были изображены виноградные ветви, ящерицы и улитки, — его описание свидетельствует о том, что автор видел римскую мозаику. Своды и стены также были украшены мозаичными изображениями победы Бахуса над индийцами и старого Силена, окруженного юными поселянами, рогатыми, как козлята, свирепыми, как львы, все время певшими и плясавшими. Описание этих картин обличает в авторе поклонника античного искусства и прежде всего усердного читателя Филострата[597] и Лукиана. Огромное и вместе с тем точно указанное число фигур, — семьдесят девять тысяч двести двадцать семь по одну сторону и восемьдесят пять тысяч сто тридцать три по другую, — это обычный статистический прием мэтра Франсуа. На лампе, освещавшей храм не менее ярко, чем солнце, было вырезано изображение детской драки. Масло и фитиль горели в ней непрерывно, так что не было необходимости ее заправлять.

Меж тем как путешественники любовались этими чудесами, перед ними предстала с веселым и смеющимся лицом жрица Божественной Бутылки Бакбук со своею свитою, подвела их к окруженному колоннами и увенчанному куполом фонтану, бившему посреди храма, велела принести чаши и бокалы и любезно предложила им выпить. И каждый нашел в воде этого фонтана букет своего любимого вина: кто — бонского, кто — гравского, веселого и искрящегося, кто — мирвосского, что холоднее льда; вкус воды менялся по их прихоти.

Затем жрица нарядила Панурга в одежду, которую надевают неофиты, допускаемые к священнодействиям, и, когда тот пропел напоминающую заклинание песню, бросила в фонтан какое-то снадобье, отчего вода забурлила и загудела, как пчелиный улей. И тогда послышалось слово:

ТРИНК

Бакбук, ласковым движением взяв Панурга под руку, сказала:

— Друг мой, возблагодарите небо — это ваш прямой долг: ведь вы сразу услыхали слово Божественной Бутылки, да еще такое веселое, такое мудрое, такое определенное слово, какого я от нее не слыхала за все время службы у пресвятого ее оракула.

Тут жрица вытащила толстую книгу в серебряном переплете и, опустив ее в фонтан, сказала:

— Ваши философы, проповедники, ученые кормят вас хорошими словами через уши, мы же вводим наши наставления непосредственно через рот. Вот почему я не говорю: «Прочтите эту главу, просмотрите эту глоссу», а говорю: «Отведайте этой главы, скушайте отменную эту глоссу». Некогда один древний иудейский пророк съел целую книгу и стал ученым до зубов — вы же, когда выпьете эту книгу, станете ученым до самой печенки. Ну, разожмите челюсти!

Как скоро Панург разинул пасть, Бакбук взяла серебряную свою книгу; мы думали, что это и в самом деле книга, так как по виду она напоминала служебник, однако же то была почтенная, самая настоящая и натуральная бутылка фалернского вина, и Бакбук велела Панургу осушить ее единым духом.

— Изрядная глава, поразительно верная глосса! — воскликнул Панург. — И это все, что хотела сказать Бутылка?

— Все, — отвечала Бакбук, — ибо слово тринк, коим руководствуются все оракулы, известно и понятно всем народам, и означает оно: Пейте!..

Не способность смеяться, а способность пить составляет отличительное свойство человека, и не просто пить, пить все подряд, — этак умеют и животные, — нет, я разумею доброе холодное вино. Заметьте, друзья: вино нам дано, чтобы мы становились, как боги, оно обладает самыми убедительными доводами и наиболее совершенным пророческим даром. Вино, по-гречески oboe, означает силу, могущество, ибо вину дарована власть наполнять душу истиной, знанием и любомудрием. Если вы обратили внимание на то, что ионическими буквами начертано на дверях храма, то вам должно быть ясно, что истина сокрыта в вине. Божественная Бутылка вас к нему и отсылает, а уж вы теперь сами удостоверьтесь, насколько она права.

— Лучше этой досточтимой жрицы не скажешь, — заметил Пантагрюэль. — Ну что же, тринк!

— Тринкнем, — молвил Панург.

Что же это за вино, почерпаемое из священного фонтана и придающее человеку душевных сил и бодрости? Автор об этом умалчивает, но все же догадаться нетрудно: это не виноградный сок в прямом и буквальном смысле, это — знание, указывающее чистой душе ее истинное предназначение и делающее ее счастливой — по крайней мере настолько, насколько в этом мире можно быть счастливым. Речь идет уже не о том, чтобы узнать, стоит ли Панургу жениться и обманет ли его жена. Добрый Пантагрюэль и его ученая компания не совершили бы столь длительного путешествия ради того, чтобы разгадать загадку, которая в конце концов занимает одного Панурга. Пантагрюэлисты отправились совещаться с оракулом Божественной Бутылки о судьбах всего человечества, и оракул ответил им: ТРИНК, припадите к источникам знания! Познать ради того, чтобы полюбить, — вот тайна бытия. Бегите лицемеров, невежд, злодеев; освободитесь от ложного страха; изучайте человека и вселенную; познайте законы физического и духовного мира с тем, чтобы им подчиниться, и с тем, чтобы, кроме них, не подчиняться ничему; пейте, пейте знание; пейте истину; пейте любовь!

Госпожа Ролан[598], осужденная кровавым трибуналом, взывала на эшафоте к беспристрастным потомкам — счастливая иллюзия невинной жертвы! Потомки — такие же люди, и они не могут быть беспристрастными; их единодушный приговор есть плод невежества или равнодушия. Потомки бывают иногда одарены чувством эпического и легендарного, — чувством возвеличивающим и упрощающим; они никогда не бывают одарены ни чувством истории, ни постижением истины.