Дом Морганов. Американская банковская династия и расцвет современных финансов - Рон Черноу

что, возможно, напомнил партнерам J. P. Morgan о том, почему восстановление Британии как мирового финансового центра на протяжении десятилетий было для них столь эмоциональным вопросом:

Меня очень заинтересовало Ваше письмо, и Вы не должны думать, что прямое попадание в плечо по таким вопросам меня как-то расстраивает. Мы слишком много лет знаем друг друга для этого. . . . Какими бы ни были наши недостатки и какой бы короткой ни была наша память, нас ободряет и вдохновляет сознание того, что Ваша великая страна вместе с нами в нашей борьбе. Мы полностью уверены, что в конечном итоге это означает победу! . . . Это долгий путь, на котором нет поворота. Когда мы дойдем до поворота, я думаю, Гитлер и его бандиты получат сюрприз. . . . За нас не беспокойтесь. Мы все бодры. Мы получили несколько ударов, но мы можем их выдержать, и, действительно, в наше время можно услышать меньше пресловутого британского ворчания, чем в мирные дни.

Позднее Ламонт рассказывал о том времени, когда между Дж. П. Морганом и Морганом Гренфеллом опустился "тяжелый огненный занавес", и в доме Морганов произошел внутренний раскол. Один из партнеров не дожил до поднятия занавеса. Тедди Гренфелл - лорд Сен-Жюст - умер за десять дней до Перл-Харбора. В конце 1930-х гг. у него были проблемы с сердцем и легкими, он был слаб и месяцами лежал в постели. Врачи рекомендовали ему для восстановления здоровья гольф в Сэндвиче или круизы по Вест-Индии с женой.

Гренфелл принадлежал к исчезающему виду - дипломатическим банкирам. Его работа зачастую представляла собой неразрывное сочетание частных и государственных целей. Хладнокровный и элегантный, он был сфинксом Моргана, окутанным тайной, незаметно работающим в высших эшелонах власти и финансов. "Английские банкиры и банкирские дома гораздо более скрытны, чем нью-йоркские", - говорил он Ламонту, и секретность была его неизменным кредо. Он безоговорочно верил в мудрость своего класса, страны и профессии и не испытывал терпения по отношению к реформаторам. Его ум был острым, предсказания безошибочными, пошив безупречным, а поза дебоширской. Но его симпатии были ограничены, а терпимость - невелика. Он видел банкиров, защищающих непреложные истины от политического безрассудства и общественного невежества. Он был бы неуместен в наступающей эпохе казино, когда финансовое лидерство будет принадлежать не частным банкирам, а правительствам. Дружба Гренфелла с Джеком Морганом была настолько крепкой, что его смерть ослабила бы связи между нью-йоркским и лондонским домами.

Даже в условиях войны в Европе Том Ламонт не отказался от своей панглоссианской склонности предсказывать благоприятные исходы в мировых делах. Он ожидал, что Япония воздержится от войны с союзниками не из каких-то угрызений совести, а потому, что ее интересы диктовали ей быть на стороне победителей. За три недели до Перл-Харбора он сказал Уолтеру Липпманну, что если Япония "окажется на стороне проигравших, то она полностью потеряет влияние во всем Тихоокеанском регионе и опустится там до статуса державы второго или третьего ранга. . . . Возможно, я ошибаюсь на 100%, но в настоящий момент меня совершенно не беспокоит ситуация на Дальнем Востоке". 7 декабря 1941 г. Япония напала на Перл-Харбор, и еще одна иллюзия Ламонта была разрушена. Самым красноречивым выражением отвращения к Японии стало то, что в том же году Ламонт вместе с Генри Люсом объединил восемь групп помощи Китаю в United China Relief. Японское присутствие на Уолл-стрит было ликвидировано, когда суперинтендант банков штата Нью-Йорк арестовал активы Йокогамского банка специй, фискального агента Японии до войны.

Вступление США в войну в 1941 году устранило разрыв в рядах Дома Морганов. Когда Соединенные Штаты и Великобритания сражались бок о бок, партнеры Моргана возродили веру в то, что их странам суждено совместно править миром. В новом духе всепрощения Ламонт стал ссылаться на английскую, шотландскую и ирландскую кровь в жилах американцев как на реальный источник силы страны. За два года до этого Рассел Леффингвелл, мстительно настроенный по отношению к Великобритании, с теплотой говорил: "На мой взгляд, единственное, за что стоит бороться, - это за спасение Англии и Британской империи. За это я готов пролить каждую каплю крови в своих жилах, и пусть многие миллионы американцев тоже прольют свою".

J. П. Морган энд Компани" возобновила свою привычную роль защитника родины. Когда журнал Life опубликовал открытое письмо, в котором говорилось, что война не должна вестись, чтобы Великобритания могла сохранить свою империю, Ламонт вступил в перепалку с Генри Люсом. Банк хорошо знал Люса с тех пор, как его однокурсник по Йельскому университету Генри П. Дэвисон-младший стал первым инвестором журнала Time и директором компании. Теперь Ламонт говорил ему, что Америка имеет свой собственный империализм и поддерживает своих собственных латиноамериканских диктаторов : "Почему мы кричим об "империализме", когда день и ночь заняты тем, что строим планы по захвату под свой контроль всего Карибского бассейна и втягиванию в свою орбиту всей Латинской Америки с помощью щедрых кредитов и дипломатических маневров?".

Новое взаимопонимание между Рузвельтом и Джеком Морганом стало очевидным в ноябре 1941 г., когда лидер рабочих Джон Л. Льюис отдал приказ о проведении забастовки на угольных шахтах, принадлежащих сталелитейным компаниям. Когда Рузвельт призвал к патриотической сдержанности, Льюис заявил, что его противник также должен быть сдержанным. "Мой противник - богатый человек по имени Морган, который живет в Нью-Йорке", - заявил он. Рузвельту Ламонт выразил протест в связи с этим намеком на то, что U.S. Steel является лишь инструментом Джека. Рузвельт не только встал на сторону Джека, что само по себе было новинкой, но и сделал это с новым радушием. Больше нет классового предателя, сказал он Ламонту: "Я был очень зол на необоснованное, неправдивое и демагогическое заявление Льюиса о Джеке... . . Когда вы увидите Джека, передайте ему от меня, чтобы он больше не беспокоился по поводу нападок Льюиса, поскольку после многих лет наблюдений я с неохотой пришел к выводу, что Льюис - психопат".

Сумев отбросить предвоенные разногласия по внутренним вопросам, Рузвельт и партнеры Моргана стали закадычными друзьями. После того как Ламонт поздравил его с объявлением войны, Рузвельт написал в ответ: "Щедрые слова одобрения от такого старого друга, как вы, очень радуют". Они обменивались шутками, анекдотами и забавными заметками в прессе, в том числе одной, где приводилось обвинение лидера коммунистов Эрла Браудера в том, что Рузвельт подговорил Ламонта и Уолтера Липпманна организовать выдвижение Уиллки. В начале 1942 г. Ламонт провел почти час в Белом доме, рассуждая о