Долг. Мемуары министра войны - Роберт Гейтс

Сердюков не имел практического опыта в сфере безопасности. Он пришел к своей новой должности через мебельный бизнес и работу в Федеральной налоговой службе России. Но его тесть, Виктор Зубков, был первым вице-премьером и доверенным лицом Путина; чем дольше Сердюков оставался на своем посту и чем более спорными виделись его реформы, тем яснее становилось, насколько надежно он «прикрыт» как Путиным, так и Медведевым. (Впоследствии Сердюков все-таки оказался замешан в коррупционном скандале и был уволен в ноябре 2012 года.)

По мере того как осуществлялись наши внутренние реформы перераспределения бюджета внутри Пентагона, я все больше интересовался деятельностью Сердюкова. Именно поэтому я пригласил его в Вашингтон – это был первый визит российского министра обороны в США за последние шесть лет. Он прибыл в министерство обороны 15 сентября 2010 года, и я специально устроил так, чтобы на всем пути до моего кабинета не было никаких проверок документов: пусть почувствует себя желанным гостем; той же цели служили оркестры и марши почетного караула. (По-моему, за все четыре с половиной года на министерском посту подобный пышный прием я организовывал максимум для полудюжины гостей.) Я выделил весь день, чтобы пообщаться с российским министром. Утром мы подробно обсуждали реформы, идущие в наших министерствах, и проблемы, с которыми каждый из нас сталкивался. Признаюсь, я невольно вспоминал годы «холодной войны» и думал, что в ту пору не мог себе представить столь откровенного разговора о внутренних конфликтах и о вопросах двусторонних отношений между нашими странами. Хотя, как я уже писал, Сердюков, казалось, не принадлежал к кругу лиц, отвечавших за внешнюю политику России, и в тот сентябрьский день я сполна оценил его мужество, управленческие таланты и амбиции, необходимые для реформирования своей армию. Газета «Нью-Йорк таймс» процитировала некоего московского аналитика, который будто бы сказал: «То, что делает Сердюков, бросает прямой вызов российской военной культуре, культуре, основанной на идее массовой мобилизационной армии, возникшей у Петра Великого». Не знаю, правда это или нет, но Сердюков, вне сомнения, заслужил ненависть всего старшего военного руководства России.

Наши почти дружеские отношения нисколько не сказались на «больном» вопросе, который продолжал разделять Россию и США, – я имею в виду ПРО. И я по-прежнему раздражал Путина. Вскоре после визита Сердюкова я сказал своему французскому коллеге Алену Жюппе, что при Путине в России нет и намека на демократию, что российское правительство всего-навсего кучка олигархов под контролем российских спецслужб, и что, хотя Медведев формально является президентом, политику страны определяет не кто иной, как Путин. Этот разговор стал достоянием прессы, и Путин, конечно, обиделся. В интервью Ларри Кингу на Си-эн-эн 1 декабря он сказал, что я пытался «опорочить» его самого и Медведева, а также отметил, что я «сильно заблуждаюсь». Что ж, я никогда не стремился «отполировать» мои дипломатические навыки.

На протяжении всего 2010 года лишь восемь человек в администрации занимались практическим решением проблем, которые сыпались на Вашингтон словно из огромного занебесного ящика Пандоры, и каждому из этих восьмерых, несмотря на вроде бы приданные нам огромные бюрократические аппараты, приходилось заниматься этими проблемами самостоятельно. Задача историков и журналистов – и мемуаристов – состоит в том, как точнее передать эти ощущения: когда ты вынужден ежедневно разбираться с многочисленными вопросами, буквально разрываясь между ними и уделяя в лучшем случае по несколько минут, оперативно впитывать информацию и мгновенно вычленять главное среди «белого шума» – и принимать решения в условиях постоянного дефицита времени и неизменного избытка противоречивой информации. В идеале, как мне представляется, следует изыскать способ структурировать наш аппарат национальной безопасности таким образом, чтобы повседневные вопросы можно было передать на более низкие уровни ответственности, и тогда президент и его старшие советники смогут сосредоточиться на общей картине и вести «большую шахматную игру». Увы, в реальном мире реальной политики об этом остается только мечтать. Мир становится все более сложным, в нем возникает все больше конфликтов и столкновений интересов, а потому – в подобной обстановке – итог, к сожалению, традиционно печальный: усталые, если не сказать изнуренные, люди начинают принимать решения, которые сложно назвать оптимальными.

В первые три года пребывания в должности я каждый год дважды летал на Дальний Восток – в частности, осенью 2007 года посетил Китай. В 2010 году мне предстоял долгий азиатский вояж, сразу по пяти не связанным между собой поводам.

Любая поездка в Азию, даже если посещения Китая не планировалось, составлялась с учетом возможной реакции китайцев. Укрепление военных контактов с Пекином являлось нашей первоочередной задачей. Впервые я побывал в Китае в конце 1980 года, сопровождая тогдашнего директора ЦРУ Стэнсфилда Тернера: Джимми Картер и Дэн Сяопин в 1979 году подписали соглашение о технологическом сотрудничестве разведок наших стран и противодействии Советскому Союзу (мы искали способ восполнить потерю радаров в Северном Иране, утраченных ЦРУ после иранской революции 1979 года). Это экстраординарное сотрудничество продолжалось не один десяток лет, несмотря на все политические катаклизмы во взаимоотношениях наших государств. Став министром обороны, я решил наладить аналогичные контакты – в значительной степени защищенные от политических разногласий – в военной области. Прежде всего я хотел начать диалог по комплексным вопросам, таким как стратегия ядерного сдерживания и военное планирование на случай внезапного обострения ситуации с Северной Кореей. Я был убежден, что длительный диалог между Вашингтоном и Москвой в ходе наших многолетних переговоров по контролю над вооружениями предоставил нам возможность лучше понять друг друга и намерения каждой из сторон применительно к ядерному оружию; такой же диалог, но с Китаем, позволит избежать недоразумений и просчетов, вполне способных привести к военному противостоянию. Своим визитом в Китай в 2007 году я пытался заложить основу для потенциального диалога. Мы с китайскими коллегами договорились развивать практику совместной работы над довольно широким списком инициатив, от программ по обмену слушателями военных учебных заведений до прямой телефонной связи между министрами обороны и «стратегического диалога». Впрочем, не было ни малейших сомнений в том, что китайские военные руководители всячески уклоняются от подлинного диалога.