Сага о Форсайдах - Джон Голсуори

- Вот бы мистеру Сомсу Форсайту заинтересоваться лошадьми.

- Старому Сомсу? Где ему - высохшая жила!

Джон прилагал все усилия, чтобы не покраснеть, между тем как темнолицый мастер продолжал:

- Его дочка очень привлекательная маленькая женщина. Мистер Сомс Форсайт несколько отсталый человек. Хотел бы я когда-нибудь посмотреть, как он веселится.

- Не беспокойтесь, он совсем не такой несчастный, как можно подумать. Он никогда не покажет, что наслаждается чем-нибудь: чтоб другие не отняли. Старый Сомс! Кто раз побит, тот дважды трус.

- Ты кончил, Джон? - сказал поспешно Вал. - Пойдем выпьем кофе.

- Кто эти господа? - спросил Джон на лестнице. - Я плохо расслышал.

- Старший - Джордж Форсайт, двоюродный брат твоего отца и моего дяди Сомса. Он сидит здесь испокон веков. А второй, Профон, ну, тот - не поймешь что. Он, по-моему, увивается за женой Сомса, раз уж ты хочешь знать!

Джон поглядел на него в испуге.

- Это ужасно, - сказал он. - То есть ужасно для Флер.

- Не думаю, чтобы Флер придавала значение подобным вещам; она очень современна.

- Но ведь это ее мать!

- Ты еще зелен, Джон.

Джон сделался ярко-красным.

- Мать, - буркнул он сердито, - это совсем другое дело.

- Ты прав, - вдруг согласился Вэл. - Но жизнь изменилась с тех пор, как я был в твоем возрасте. Каждый теперь говорит: "Лови мгновение, завтра мы умрем". Вот о чем думал старый Джордж, когда говорил о дяде Сомсе. Он-то не собирается завтра умирать.

Джон быстро спросил:

- Что произошло между ним и моим отцом?

- Семейная тайна, Джон. Послушай моего совета: не допытывайся. Тебе незачем знать. Налить тебе ликеру?

Джон мотнул головой.

- Меня возмущает, когда от человека все скрывают, - пробормотал он, а потом насмехаются над ним, что он, мол, зелен.

- Хорошо, спроси у Холли. Если и она откажется тебе рассказать, ты поверишь, что это делается ради твоей же пользы.

Джон встал.

- Мне пора идти, спасибо за угощение.

Вэл улыбнулся полупечально, полувесело. Мальчик, казалось, был подавлен.

- Хорошо, ждем тебя в пятницу.

- Не знаю, право, - замялся Джон.

Он и впрямь не знал. Этот заговор приводил его в отчаяние. Было унизительно, что с ним обращаются, как с ребенком. Он вновь направил рассеянный шаг к Стрэттонстрит. Теперь он пойдет в ее клуб и узнает худшее. На его вопрос ему ответили, что мисс Форсайт не приходила, но, возможно, зайдет попозже. Она часто бывает здесь по понедельникам, не наверное ничего сказать нельзя. Джон сказал, что зайдет еще раз и, войдя в Грин-парк, бросился на траву под деревом. Ярко светило солнце, и легкий ветер шевелил листья молодой липы, под которой лежал Джон; но сердце его болело. Вокруг его счастья собирались тучи. Большой Бэн отзвонил три, покрывая грохот колес. Эти звуки что-то в нем всколыхнули, и, достав клочок бумаги, он начал царапать по нему карандашом. Набросав четверостишие, он шарил рукой по траве в поисках новой рифмы, когда что-то твердое коснулось его плеча - зеленый зонтик. Над ним стояла Флер.

- Мне сказали, что ты заходил и вернешься. Вот я и подумала, что ты, верно, пошел сюда; так и оказалось - правда, удивительно?

- О Флер! Я думал, ты меня забыла.

- Но ведь я сказала тебе, что не забуду.

Джон схватил ее за руку.

- Это слишком большое счастье! Пройдем в другой конец.

Он почти поволок ее по этому слишком тщательно разделанному парку, ища укромного места, где можно сидеть рядом и держаться за руки.

- Никто не вклинился? - спросил он, заглядывая под ее нависшие ресницы.

- Один идиот появился на горизонте, но он не в счет.

Джона кольнула жалость к идиоту.

- Знаешь, у меня был солнечный удар. Я тебе об этом не писал.

- Правда? Это интересно?

- Нет. Мама была ангельски добра. А у тебя ничего нового?

- Ничего. Только, кажется, я раскопала, что неладно между нашими семьями, Джон.

Сердце его сильно забилось.

- Мне кажется, мой отец хотел жениться на твоей матери, а досталась она твоему отцу.

- О!

- Я наткнулась на ее фотографию; карточка была вставлена в рамку за моею. Конечно, если он очень ее любил, ему было от чего взбеситься, не так ли?

Джон задумался.

- Нет, не от чего, если мама полюбила моего отца.

- Но предположим, они были помолвлены?

- Если б мы были помолвлены и ты убедилась бы, что любишь кого-нибудь другого больше, чем меня, я сошел бы, может быть, с ума, но не винил бы тебя.

- А я винила бы. Ты меня не должен предавать, Джон.

- Боже мой! Разве я мог бы!

- Мне кажется, отец никогда по-настоящему не дорожил моей матерью.

Джон смолчал. Слова Вала, два верховных мастера в клубе!

- Ведь мы не знаем, - продолжала Флер, - может быть, это было для него большим ударом. Может, она дурно с ним обошлась. Мало ли что бывает с людьми.

- Моя мама не могла бы!

Флер пожала плечами.

- Много мы знаем о наших отцах и матерях! Мы судим о них по тому, как они обходятся с нами. Но ведь они сталкивались и с другими людьми до нашего рождения. Со множеством людей. Возьми своего отца: у него три семьи!

- Неужели во всем проклятом Лондоне, - воскликнул Джон, - не найдется местечка, где мы могли бы быть одни?

- Только в такси.

- Возьмем такси.

Когда они устроились рядом, Флер вдруг спросила:

- Тебе нужно домой, в Робин-Хилл? Мне хочется посмотреть, где ты живешь, Джон. Меня ждет тетя, я у нее ночую сегодня, но ведь я успею вернуться к обеду. К вам в дом я, конечно, не зайду.

Джон окинул ее восхищенным взглядом.

- Великолепно! Я покажу тебе наш дом со стороны рощи - там мы никого не встретим. Есть поезд ровно в четыре.

Бог собственности и верные ему Форсайты, великие и малые, рантье, чиновники, коммерсанты, врачи и адвокаты, как и все трудящиеся, еще не отработали своего семичасового рабочего дня, так что юноша и девушка из четвертого их поколения, поспев на этот ранний поезд, ехали к РобинХиллу в пустом вагоне первого класса, пыльном и душном, ехали в блаженном молчании, держась за руки.

На станции они не увидели никого, кроме носильщиков да двух-трех незнакомых Джону фермеров, и пошли в гору по проселочной дороге, где пахло пылью и жимолостью.

Для Джона, уверенного теперь в любимой и не боящегося новой разлуки, это было чудесное странствие, еще более пленительное, чем их прогулки по холмам или вдоль Темзы. Это была любовь в лазоревом мареве - одна из тех ярких страниц жизни, на которых каждое слово и улыбка, каждое легкое касание руки были точно маленькие красные, синие и золотые бабочки, и цветы, и птицы, порхающие между строк, - счастливое бездумное общение, длившееся тридцать семь минут. К роще они подошли в тот час, когда доят коров. Джон не собирался дойти с Флер до скотного двора, он хотел только привести ее на такое место, откуда видно поле, сад и за ними дом. Они побрели между лиственниц и вдруг у поворота дорожки увидели Ирэн, сидевшую на стволе упавшего дерева.

Бывают разного рода удары: удар по позвоночнику, по нервам, по совести, но самый сильный и болезненный - удар по чувству собственного достоинства. Такой удар пришлось принять Джону теперь, когда он столкнулся с матерью. Он вдруг понял, что совершил некрасивый поступок. Привести Флер открыто - да. Но украдкой... Сгорая от стыда, он призвал на помощь всю наглость, на какую только был способен.

Флер улыбалась немного вызывающе. На лице Ирэн испуг быстро сменился равнодушно-приветливым выражением. Она заговорила первая:

- Очень рада вас видеть. Как мило, что Джон надумал привезти вас к нам.

- Мы не собирались заходить в дом, - выпалил Джон. - Я только хотел показать Флер, где мы живем.

Мать его спокойно сказала:

- Зайдемте выпьем чаю.

Сознавая, что только усугубил свою бестактность, Джон услышал ответ Флер:

- Благодарю вас, я с удовольствием зашла бы, но мне надо вернуться к обеду. Я случайно встретила Джона, и мне захотелось посмотреть на его дом.

Как она владеет собой!

- Отлично, но все-таки вы должны выпить у нас чаю. Мы вас отправим потом на вокзал. Мой муж будет рад вас видеть.

Взгляд матери, остановившись на миг на лице Джона, поверг его во прах, раздавил, как червя. Потом она пошла вперед, и Флер последовала за ней. Джон чувствовал себя ребенком, плетясь следом за обеими женщинами, так свободно разговаривавшими об Испании и Уонсдоне и о доме на зеленом холме за деревьями. Он следил, как скрещивались их взгляды, как они изучали друг друга - эти два существа, которых он любил больше всех на свете.

Он издали увидел отца, сидевшего под старым дубом, и заранее страдал от унизительного приговора, который придется ему прочитать во взгляде старика, в его спокойной позе, в его худощавой фигуре, старческой, но изящной; Джону уже чудилась легкая ирония в его голосе и улыбке.

- Это Флер Форсайт, Джолион; Джон привез ее посмотреть наш дом. Устроим чай сейчас же - наша гостья торопится на поезд. Джон, распорядись, дорогой, и вызови по телефону такси.