Трилогия об Игоре Корсакове - Андрей Николаев

— Иногда Анна бывает удивительно невыдержанна, — Белозерская свысока посмотрела на внучку. — Я знаю, зачем Мария Санджиева приходила к вам, и, полагаю, она не получила то, что хотела.

— Скажите… — Корсаков откашлялся, — вот в конце, когда… м-м-м… ну, в общем, у меня возникло ощущение, что она превратилась в труп…

— Она хотела показать вам, насколько призрачна и эфемерна любовь женщины. Что она преходяща, как и все в этом мире. И тело любимой станет тленом и прахом. В ближайшее время беспокоиться вам не о чем. Ладно, продолжим. Картина находилась у меня дома, здесь, когда за мной пришли. Случилось это весной тысяча девятьсот сорок первого года. Следователь на Лубянке нес какую-то околесицу и вообще вел себя совершенно по-хамски. В последствии он погиб, и, полагаю, я была к тому причастна. Это был мерзавец, поэтому не будем о нем. Я так и не поняла, в чем меня обвиняют, впрочем, суда не было. Меня просто отправили в лагерь на Новой Земле. Начальник лагеря, лейтенант госбезопасности, приехал встречать меня в Молотовск, ныне Северодвинск. Кошмарное название, но Молотовск не лучше. Звали лейтенанта Александр Назаров. Я полюбила его с первого взгляда, и он ответил мне взаимностью. Впрочем, может быть, было и наоборот, важно, что чувства наши были взаимны. Мы плыли на архипелаг на маленьком сейнере, и путешествие, надо признаться, оказалось приятным несмотря на то, что в Баренцевом море нас застал ужасный шторм. Александр рассказал мне о лагере. На Лубянке ходило неофициальное название этого поселения — «Бестиарий». Дело в том, что там собрали людей, обладающих паранормальными способностями. Это была своего рода экспериментальная лаборатория. По прибытии на архипелаг нас встретил Александр Васильевич Барченко, научный руководитель всех работ, осуществлявшихся в лагере. Там я и познакомилась с Марией Санджиевой, бурятской шаманкой с большой примесью славянской крови. Я была совершенно не приспособлена к суровой жизни в лагере, и она взяла меня под свою опеку. В эксперименте мне была отведена ключевая роль: я должна была открыть так называемые Золотые Врата — нечто вроде перехода из нашего мира в потерянную страну Атлантиду… Дорогая, налей мне чаю, будь любезна!

Анюта с готовностью наполнила чашку Белозерской. Кивком поблагодарив внучку и отхлебнув глоток, Лада Алексеевна продолжила:

— В нынешнее время оккультные науки отданы на откуп дилетантам, а тогда этим занимались серьезные государственные учреждения: в СССР — НКВД-НКГБ, а в Германии — институт Аненербе. Если я не ошибаюсь, это переводится как «наследие предков». И те, и другие надеялись использовать Золотые Врата в своих целях. Немцы подготовили захват лагеря с помощью высаженного с подводных лодок десанта. Операция должна была состояться в первой декаде июня сорок первого года, то есть в самый канун войны. В последний день, вернее в последнюю ночь перед окончанием эксперимента мы с Сашей… с Александром Назаровым… м-м-м… в общем, у нас была любовь, — Белозерская с вызовом взглянула на Корсакова и Анюту. — Да, молодые люди, и тогда любовь предполагала физиологический акт, но это было проявлением любви, а не самоцелью. Это была наша первая и последняя ночь. Саша должен был отражать десант, а я — открывать Золотые Врата. Силы десанта и защитников лагеря были несоизмеримы. Бойцы сдерживали натиск из последних сил, пытаясь выиграть для нас время. Я прошла через Врата, но то, что я там увидела, было настолько ужасно, что мне пришлось бежать оттуда. Через переход, так неосторожно нами открытый, вырвались кошмарные создания. Саша и командир немецких десантников, надо признать, разумный человек, заключили перемирие, чтобы совместно отразить угрозу жизни на Земле. Они погибли. Погибли все… — голос Белозерской пресекся, она глубоко вздохнула: — и мой Саша. Возлюбленный Марии Санджиевой, Михаил Кривокрасов, тоже погиб, и вот тут-то и открылась ее сущность. Я не знаю, как передать словами то, что произошло на моих глазах. Эта женщина на картине, — Лада Алексеевна указала на воительницу, — и есть Мария. Скорее всего, это ее настоящий облик. Она — Предводительница Войска Мертвых, и она до сих пор мстит потерянной стране за смерть своего возлюбленного. Ее настоящее имя — Хельгра… Впрочем, у нее много имен.

Корсаков вздрогнул. Белозерская взглянула на него:

— Она вам что-нибудь сказала?

— Нет, мы не говорили, — выдавил Игорь.

— Понимаю, — кивнула Лада Алексеевна. — Она ищет кому отдать любовь, ищет шесть десятилетий. Будьте с ней очень осторожны, молодой человек. Вам предстоит исполнить предначертанное в легенде — освободить Атлантиду от Хельгры. Моя внучка вам в этом поможет.

— Шестьдесят лет искала любовь, и еще шестьдесят поищет, — не выдержала Анюта. — И почему, собственно…

— Ты опять? — Белозерская вопросительно приподняла седую бровь. — Когда же ты научишься слушать?… Да, она ищет любовь, и тебе придется поспорить с нею за обладание Игорем Алексеевичем. Да, да, милая моя. За обладание мужчиной тоже нужно бороться. Надеюсь, ваша любовь выдержит и это испытание. Мне осталось сказать не так уж и много, дети. В бою с прорвавшимися сквозь Врата чудовищами погибла часть немецкого десанта и охраны лагеря. Сам лагерь был к тому времени практически захвачен немцами, и по приказу высшего командования «Бестиарий» подвергли бомбардировке. Использовали химическое оружие. Я уверена, что это было именно химическое оружие, запрещенное и тогда и сейчас. Выжила только я, Серафима Григорьевна Панова — старушка-колдунья с Камчатки и ненец-шаман Василий Собачников. Он затерялся среди местных жителей, Серафима Григорьевна исчезла, когда ее и меня перевезли на Большую Землю, а я провела больше сорока лет в специальном учреждении. Вот так, дорогие мои.

Корсаков, слушавший, затаив дыхание, вздохнул, обнаружил, что его чашка пуста, и поставил ее на стол.

— Да, сорок лет в психушке… Неудивительно, что… — он замолчал, оборвав окончание фразы.

— Договаривайте, молодой человек, договаривайте, — Белозерская взглянула на него прищуренными глазами. — Неудивительно, что у меня, как сейчас говорят, съехала крыша?

— Ну что вы… так уж прямо и съехала, — забормотал Игорь.

— Бабушка, может, тебе прилечь, отдохнуть?

— И ты меня считаешь за сумасшедшую, внучка? — Лада Алексеевна горько усмехнулась, и вдруг стало заметно, что она сильно устала: резче обозначились морщины, опустились уголки рта, прямая спина сгорбилась, будто тяжелые воспоминания придавили ее к земле.

— Нет, что ты, — Анюта встала и взяла ее за руку. — Давай я тебе помогу. Ты ляжешь в постель, отдохнешь, а мы приедем завтра.