ПОСЛЕДНИЕ ХОЗЯЕВА КРЕМЛЯ - ГАРРИ ТАБАЧНИК

— Все будет потеряно из-за одного выстрела!

Поэтому роковыми оказались и бомба Гриневицкого, убившая

1 марта 1881 г. не только Александра П, но и, как опасался Лорис-Ме-ликов, готовый к опубликованию указ о созыве Всероссийского земства, и выстрел Богрова, помешавший выполнению столыпинской программы, и слабохарактерность Николая П, и преждевременная смерть Ленина, якобы прервавшая ранее намеченного срока НЭП, и невыполнение его завещания, приведшее к власти Сталина. Поэтому столько надежд возлагалось на Горбачева. Опять верили в то, что один „наверху” способен своей волей сделать все за всех.

В других странах тоже происходили неожиданные события. За шестнадцать лет до Александра П был убит Линкольн, в тот же 1881г.— застрелен президент Гарфильд, через двенадцать лет анархист Казерио убивает президента Франции Карно, однако эти убийства не прервали нормального развития ни Франции, ни Америки. Более того, Америка, пережившая в 1901 году еще и убийство президента Маккинли, стала ведущей промышленной державой мира и расширила сферу демократических свобод. И в этих странах от одного человека зависело многое, но форма правления позволяла разделить бремя ответственности между различными людьми и учреждениями, знавшими свои обязанности в рамках установленных и неукоснительно выполнявшихся законов.

Несомненно, что личность обладающего властью меняется под ее бременем, возлагаемой ею ответственностью, под влиянием событий. „Каждый старается как можно меньше походить на самого себя”, однажды заметил Андре Жид. В Советском Союзе это относится не только к рядовым гражданам, но и к тем, кто оказывается хозяином Кремля. До прихода к власти все могло представляться иначе, можно было предполагать поступить иначе, сопротивление же людей и каких-то иных таинственных сил, которые, возможно, никому вообще постигнуть не дано, но с которыми приходится считаться, вынуждает менять планы, принимать иные решения, вести себя иначе, и иногда не так, как хотелось бы. В романе „Падение Парижа” Эренбурга описывается выступление одного видного политического деятеля предвоенной Франции, который намеревался сказать совсем не то, но, почувствовав, что толпа ждет от него иного, сказал ей то, что ей хотелось услышать. То же самое происходит с Горбачевым. Порой создается впечатление, что он говорит не то, что хочет, а то, что от него хотели бы услышать. Он дает обещания, выполнить которые невозможно.

Едва придя к власти, он пообещал за 15 лет, к концу века, осуществить все то, что не удалось его предшественникам почти за семь десятилетий. В своей книге о перестройке он обещает „в скором времени выйти с зерном на мировой рынок”. Это написано в 1987 году, но и спустя два года продолжались советские закупки зерна за рубежом в огромных размерах. В той же книге Горбачев пишет о том, что „в Советском Союзе создано общество, в котором люди живут без страха за свое будущее”. В феврале 1990 года КГБ предает гласности цифры расстрелянных в годы сталинского террора. Их по официальным данным 786098 человек! Почти все из них были реабилитированы. А сколько было сослано и погибло в лагерях? Как можно было, зная это, написать слова „о людях, живущих без страха за свое будущее” в стране, где никто не знал, доживет ли он до завтра, где не было дома, где бы в страхе не ждали, не остановится ли у их подъезда „черный ворон”, где жили под вечным страхом быть упрятанным в лагерь или в психбольницу? И это касалось не только рядовых граждан. Захваченные немцами в годы Второй мировой войны документы Смоленского обкома партии рисуют и жизнь партаппаратчика как полную опасности, без какой-либо уверенности в завтрашнем дне.

Все это было до Горбачева. Но вот Армения... После землетрясения он обещает в течение двух лет все полностью восстановить. Через год почти ничего не сделано, люди по-прежнему жили в палатках и не знали о том, какое их ждет будущее. Горбачеву еще предстоит понять, что не только у людей, живущих при социалистической системе, нет будущего, его нет и у самой системы. Основанная на теории, настоенной на копоти дымящей индустрии XIX века, она выглядит анахронизмом на исходе XX века в наступившую эру компьютеров, вытесняющих дымящую индустрию. Пока же очень многие в Советском Союзе смотрят на мир из кареты, катящей по дороге кто знает какого века. Время на российских часах на эпоху отстает от западного.

Трудно судить о личности и способностях человека, за которого книги и речи пишут его советники. Когда же он предстает один на один перед аудиторией без спасительного щита подготовленных заранее речей, то создается более точное впечатление. Нельзя сказать, что Горбачев поражает блеском речей и неотразимостью и ясностью аргументаций. Речь его запутана, порой он даже не знает, как закончить начатую фразу. Сила его не в этом, а в природной крестьянской смекалке, в умении, не оступившись, подняться по ступенькам партийной карьеры и добиться власти. Он мастер закулисного компромисса, неожиданных ударов, балансирования, хитрого обходного маневра, уступок и, самое главное, он знает, как удержать власть. Он выученик ленинской школы, не пренебрегающий опытом и других своих предшественников.

Никсон называет его русским националистом. Если это так, то он не может быть равнодушен к призывам спасти свой народ. Но как говорит писатель В. Белов, и в его правление, как и прежде, „русский народ обманут . Россия оскорблена и унижена”. Горбачев, даже если он и хочет спасти свой народ, остается коммунистом, который всеми силами пытается спасти и свою партию, заведшую народ в тупик. И в этом неразрешимость его задачи. Спасти народ можно, только освободив его от власти партии. Спасти партию можно, только по-прежнему оставив народ в ее рабстве. „Партия не должна быть верховной властью, — говорит Ельцин. — Верховная власть принадлежит народу”. Пока, вместо того чтобы отказаться от марксизма-ленинизма, Горбачев выражает желание лишь обновить его.

Когда Горбачев говорит, что встречает сопротивление, это правда. Сопротивление оказьюают не только партийные бюрократы, но и простые люди. Они слышали столько лжи в своей жизни, что уже не верят никаким новым призывам. Против жизни при капитализме они не возражали бы, но работать они хотят по-прежнему, как при социализме, т. е. так, как их приучили за все эти годы изображать работу, а не работать. Режим развратил их подачками и обманом, террором и бесправностью, и иного теперь ожидать от них трудно. Сумеет ли Горбачев выправить экономику, прежде чем она окончательно развалится и потерявшие терпение люди потребуют перемен, наведения порядка, твердой власти?

Во времена Брежнева говорили, что если когда-нибудь и вспомнят о нем, то как о партийном чиновнике в эпоху Солженицына. Некоторые считают, что о Горбачеве когда-нибудь будут вспоминать, как о партийном чиновнике в эпоху Сахарова. Настораживает, что пользовавшийся доверием всех без исключения советских вождей, начиная со Сталина и полностью поддерживавший все, что бы они ни делали, глава американской компартии Гэс Холл с одобрением относится и к нынешнему генсеку, считая его „нужным человеком, появившимся в нужное время”.

„Нужным человеком” для кого? Если задуматься над тем, каков общий знаменатель деятельности всех советских вождей, то ответ будет один: полная неспособность к управлению. На первый взгляд это кажется парадоксальным. Хозяин Кремля всегда вызывал представление о сильной, твердой власти. Но в руках его были бразды не правления, а подавления. Ленин показал себя великим мастером захвата власти и ее удержания при помощи специально созданного для этого аппарата подавления. Во время французской революции Барер призывал сделать „террор порядком дня”. Ленин это осуществил, запустив машину политического линчевания неугодных. От наркома юстиции он требует всего лишь навсего „правдивого... оправдания террора”. Он был также и великим мастером разрушения. Но в тот момент, когда он понял, что еще один шаг, и он вместе со своим режимом окажется похороненным под обломками здания капитализма, которое он так безжалостно разрушал, он кликнул „СОС” и остановил разрушение. НЭП — это и есть СОС. Новый для ленинской партии, это был все тот же старый, проверенный, хотя и ограниченный, капитализм. Никакого искусства в управлении страной Ленин не проявил. Благосостояния граждан, служащего мерилом всякого успешного правления, не поднял, а наоборот, довел их до полнейшего разорения, отбросив страну назад, ввергнув ее в пучину варварства, напоминавшего о временах нашествия вандалов, когда, рассказьюая о попавших под их владычество, Тацит писал, что „жизнь их была ужасной, кошмарной, как в аду”. Единственно в чем проявилась созидательная деятельность первого вождя, так это в осуждаемой им империалистической политике — восстановлении колониальной империи свергнутых им Романовых.