Очерки по истории русской церковной смуты - Анатолий Краснов-Левитин

В этом моменте видят наиболее слабое место наше. А между тем, наоборот, здесь как раз наибольшая мощь, наивысший пафос, наибольшая историко-церковная заслуга обновленчества.

Существует страшный конфликт между религиозным и революционным сознанием. Фридрих Энгельс заявляет: «Первое слово религии есть ложь». А отец коммунизма Маркс категорически утверждает: «Понятие Бога необходимо должно быть искоренено, ибо оно есть основной камень извращенной цивилизации». Любопытны также следующие строки из труда Баха «Религия и социализм»: «Было бы бесполезно отрицать факт, что в настоящее время высшее нравственное чувство оскорбляется христианским учением более, чем в свое время совесть первых христиан оскорблялась сатурналиями в культе Прозерпины».

Ницше в «Антихристе» пишет: «Новый Завет есть самая грязная книга, надо надевать перчатки, читая его, чтобы не запачкаться». Почему? — в недоумении спрашивает себя верующий. И ответ Э.Вандервельда: «Потому — что Церковь заключила союз с золотом». А В.Либкнехт добавил: «Христианство есть религия частной собственности и знатных людей. Христианская Церковь оправдала все то, что Христос запретил». Это слова не только политических деятелей. Это, между прочим, объективное заключение ряда выдающихся исследователей христианской истории.

Естественно, что у тех, кто борется с социальным злом, создается глубоко отрицательное отношение и сказывается даже в суждениях о первичном христианстве, учение которого, например, Энгельс объявляет самым «обыкновенным вздором». А Бебель в «Христианстве и социализме» называет христианство «религией ненависти, преследования и угнетения, стоившей миру больше крови и слез, чем какая-либо иная». И вот Аксельрод в «Философских очерках» требует замены христианства «здоровым и светлым языческим духом наслаждений, исчерпываемых земным бытием». Создается новый идеал на место христианского идеала. О нем Дицген говорит: «Наш идеал не бедность, не воздержание, а богатство, богатство неизмеримое, неслыханное богатство — это реально осязательное благо всего человечества, его святыня, его святая святых. На овладении им, — добавляет он, — построены все наши выводы».

Возможно было бы привести еще множество подобных иллюстраций, но остановлюсь на сказанном… Основной лейтмотив всех отрицателей христианства с точки зрения практического предопределения социального зла может быть сформулирован опять-таки словами Энгельса, по которому религия является «величайшей консервативной силой».

Человечество выдвигает вместо этой консервативной силы новое понимание жизни, разорвавшей с гнетом старопреступных заветов. Ряд мыслителей зажигают яркие огни. Ренувье бросает лозунг свободы: «социальный прогресс должен измеряться только количеством индивидуальной свободы, представляемой в данном обществе». Прудон, в противовес христианству, утверждает принцип рациональности, справедливости, на основе которой и должна быть реорганизована жизнь. Проповедует имморализм Ницше, выставляющий человека как «чудовище и сверхживотное». С разных сторон несется энергичный протест против христианства, этой религии соглашательства с несвободой, неравенством, несправедливостью, обыденщиной, серостью повседневно безрадостного бытия… Наконец, в наши дни победоносный коммунизм реально рвет с христианством, с какой бы то ни было формой религии.

Попытка Хеглунда примирить коммунизм и религию, если религиозники революционно настроены, как известно, встретила энергичный протест РКП. Об этом Е.Ярославский пишет: «Под статьей Хеглунда обеими руками подписались бы не только глава древнеапостольской церкви, протоиерей Введенский, но и вся древнеапостольская, обновленческая, живоцерковная братия». А нас, как известно, в РКП не примут как религиозников — компартия отвергает всех церковников как таковых…

Бунтующая, рвущаяся мысль неверия отметает христианство как соглашение со всем тем, что Христос на самом деле запретил. Вот почему обновленчество, напомнившее миру, что на самом деле Христос уже давно запретил то, против чего идет современная воля, сделало колоссальное апологетическое завоевание. Знаменитая формула Собора 1923 года: «Капитализм есть смертный грех» — положила массовый и коллективный, благодатный предел всем фальсификациям Христовой истины. Нет, не Бог установил разделение людей на богатых и бедных, как кощунственно осмеливается богохульствовать папа Лев XIII в знаменитой своей майской энциклике 1891 г.: «Rerum novurum». Нет, социализм и коммунизм, зовущий к преодолению этого неравенства, не есть «самая ужасная тирания», как обозвал коммунизм Мартенсон. Нет, к нравственной правде социальной жизни взметнула и свои красные знамена русская революция. И благодатью движимое обновленчество, устами боговдохновенного Собора, благословило этот порыв. Это сделано не из мимикрических соображений. Это мы сделали не для них, не нуждающихся и не верящих в наше благословение. Это мы сделали для Церкви, которая лжевождями была брошена в тьму приспособленчества и к мировому злу всечеловеческой неправды. Церковь — русская Святая Церковь — неповинна в оправдании страшнейшего зла современности. В этом — центральнейшая заслуга обновленчества. В сущности, мы еще мало осознали этот кульминационный момент обновленческого подвига. Русская Церковь это сотворила. В этом ее призвание. Русская Церковь нашла свое лицо. Оно не в том, чтобы поддерживать пьяно-глупую морду Романовых, не в том, чтобы сокрушать во имя религиозных моментов германский империализм, как это вещал в годы войны Сергей Дурылин (символическая фамилия!) и прочие остроумцы, не в чем-то земном, человеческом, относительном. Ее обязанность, Богом возложенная, в годы всеобщего христианского распада, вызванного забвением историческими церквами подлинного Лика и Духа и Заветов Христа, снова, как бы во второй раз, явить миру Христа.

Не Христа Германского, Русского или другого националистического Сверхгероя, но Христа — Вселенского, уничтожающего, сжигающего в огне любви все национальные перегородки. Поэтому и христианство, по своему существу, враждебно национализму, патриотизму государственному и патриотизму классовому.

А между тем отдельные религиозные организации хотят во что бы то ни стало видеть Христа именно католического, капиталистического и т. д. Ос-вобождение Христа от национальных объятий, от конфессиональных алтарей и от капиталистических и золотых цепей — вот величайший дар любви, который обновленчество положило к подножью Вселенского Престола Вседержителя. Христос — Освободитель реальный, революционный, свободный от этого зла.

Христос — Осудитель всего мирового современного зла», (с. 18–21.)

Обновленчество есть православие. Это — простая, короткая, но — увы! — не для всех ясная формула. А между тем другой и нет, и быть не может. И мы должны со всей решительностью этой формулы держаться, нимало не боясь упреков с той или другой стороны — со стороны левых, со стороны правых. Я сейчас разъясню, в чем дело. Но прежде всего я хочу объяснить философские методы, по которым оправдывается наша философия суровости и беспощадности в деле отстаивания нашего принципа религиозного миропонимания, на основе которого мы цепко держимся этой формулы: обновленчество есть православие.

Ригоризм в области формулы есть само собой вытекающее следствие обладания истиной. Истина всегда точна. Истина — там, где точность доведена до степени абсолютности. Мир неорганической жизни характеризуется цифрами — там