Щит и меч - Вадим Кожевников

Но о Каролине фон Вирт он говорил с таким пылким восторгом, что Густав вынужден был осведомиться, не влюбился ли Вайс в нее с первого взгляда, а потом как бы между прочим заметил:

— Ну что ж, желаю вам приятных свиданий. Когда вы собираетесь снова встретиться с ней?

— Я не решился попросить ее об этом, — потупил глаза Вайс.

— Почему?

— Вот тут я хотел бы с вами посоветоваться, — с искренним чистосердечием в голосе попросил Вайс. — Конечно, она красивая девушка, из хорошей семьи, но долго жила с отцом за границе, и я не заметил в ней высокого патриотизма.

— Не заметили? — удивился Густав. — В таком случае поздравляю! Значит, она настолько увлеклась вами, что забыла о политике.

— Вы так хорошо ее знаете?

Не ответив на этот вопрос, Густав посоветовал:

— Во всяком случае, учтите: красота для женщины может быть таким же оружием, как ум для мужчины. А то и другое в равной мере необходимо в арсенале секретных служб.

— Вы предлагаете мне привлечь ее? — спросил Вайс.

Густав снисходительно улыбнулся.

— Я предлагаю вам подумать над моими словами.

— Кажется, я вас понял, — пробормотал Вайс.

— Вот и отлично. Какой же вы сделали для себя вывод?

— В свое время вы скажете мне, должен я буду возобновить знакомство с Каролиной фон Вирт или нет.

— Вы умница, Петер, — сказал Густав.

Не все сотрудники особой группы офицеров связи при Вальтере Шелленберге постоянно находились в укрытых кустами сирени коттеджах. Некоторые из них жили у себя дома, а сюда приезжали, только чтобы получить задание. Это были люди, хорошо известные в берлинском обществе. Все они принадлежали к почтенным семействам и имели независимое материальное положение.

Один из них, Гуго Лемберг, сын известного берлинского адвоката, юрист по образованию и летчик по военной профессии, привлек внимание Вайса.

Этот спортивного вида молодой человек держался весьма независимо и высказывал суждения резкие и решительные. Однажды он спросил Вайса:

— Вы работали в абвере и занимались русскими делами. Скажите, как по-вашему, допускают они мысль о возможности каких-либо сепаратных переговоров с Германией?

— Нет, — сказал Вайс.

— А о том, что Россия может быть побеждена нами?

— Нет, — повторил Вайс.

— Ну, а те, которые работают с нами?

— Обычно это отбросы.

— Значит, вы считаете, что подрывная работа изнутри в России бесперспективна?

— У нас были отдельные удачные операции, например…

— Я вас понял, — перебил Гуго. Предложил Вайсу сигарету, задумчиво затянулся дымом. — Отсюда можно прийти к одному выводу: для того, чтобы мы могли выиграть войну на Востоке, нам необходимо как можно раньше и успешнее проиграть ее на Западе. И некоторые полагают, что лучше пойти на уступки нашим только военным противникам на Западе, чем быть побежденными нашими военно-политическими врагами на Востоке.

— Я уверен в конечной победе великого рейха, — сказал Вайс.

— Я тоже, — сказал Гуго.

Как-то Гуго пригласил Вайса к себе. Особняк Лембергов находился недалеко от Ванзее, в районе Далема. И здесь Вайс неожиданно встретил ротмистра Герда. Но тот при виде Вайса не выразил никакого удивления: очевидно, он заранее знал об этой встрече.

Обедали на огромной застекленной террасе, пол которой был устлан грубыми каменными плитами. Разговор за обедом носил самый отвлеченный характер. Потом поднялись в кабинет отца Гуго. Увидев на библиотечных полках большое собрание последних изданий периодической советской печати, Вайс не счел нужным скрыть удивление.

Гуго объяснил:

— По поручению некоторых влиятельных лиц отец взял на себя задачу сделать анализ политико-психологического состояния советского общества.

— Ваш отец знает русский язык? — спросил Вайс.

— Нет, но у моего отца есть помощники, знающие его в совершенстве, — сказал Гуго.

— Господин Вайс тоже обладает такими познаниями, — напомнил Герд.

— Мне приятно убедиться не столько в лингвистических познаниях моего гостя, — сказал Гуго, — сколько в его смелых и правильных характеристиках политико-морального состояния русских. — Он обернулся к Иоганну: — Это делает вам честь. — И чуть наклонил голову с тщательно проведенным пробором в коротких, гладко прилизанных волосах.

Предложив Вайсу и Герду сесть в кресла и сам усаживаясь возле круглого курительного столика, Гуго спросил:

— Скажите, как по-вашему, есть ли различие в степени виновности между изменой империи и изменой рейху?

— Я не юрист и, к сожалению, не могу разбираться в подобных тонкостях, — сказал Вайс.

— Ну хорошо, — согласился Гуго. — У вас еще будет время обдумать мой вопрос. Но задал я его с определенной целью — чтобы вы поняли: рейх бессмертен, и каждый из нас, кто причинит хоть какой-либо ущерб делу рейха, заслуживает смерти.

— Несомненно! — горячо воскликнул Вайс.

— Отлично, — сказал Гуго. — Теперь попрошу особого вашего внимания. Вам, возможно, придется встречать и сопровождать иностранцев, которые являются противниками фюрера, но друзьями Германии. Если они в вашем присутствии позволят себе высказывать критические суждения о фюрере, как вы поступите?

Вайс сказал убежденно:

— Если встречи с такими людьми входят в мои служебные обязанности, я буду держать себя в соответствии с теми указаниями, которые получу…

Герд не выдержал, прервал Вайса и с самодовольным торжеством объявил Гуго:

— Теперь вы убедились? Я же вам говорил! У него удивительно развито чувство понимания своего места. — Обернувшись к Вайсу, сказал, как бы извиняясь: — Вы, надеюсь, не обиделись? Правда — высший наш повелитель!.. — Попросил Гуго: — Вы позволите мне внести некоторые разъяснения? — Герд прикрыл глаза, сложил руки на животе и стал мямлить: — Видите ли, все мы, несомненно, в равной мере обожествляем фюрера. И величие его настолько бесконечно и совершенно, что постигнуть его не дано даже наиболее выдающимся представителям других наций.

— Короче! — нетерпеливо попросил Гуго.

— Словом, я хочу сказать вот что: бессмертие фюрера воплощено в нашей великой германской империи, и забота о ее сохранении есть служение фюреру. Но Гитлер — это только имя. Фюрер же — дух Германии. Поэтому, если сопутствуемое вами лицо будет интересоваться, сможет ли германский народ во имя нашей великой империи, якобы и без Гитлера, успешно выполнить свою историческую миссию, хотелось бы, чтобы вы привели в подтверждение этого достаточно убедительные доводы.

— Если мне прикажут, — сказал Вайс.

— И не забудьте охарактеризовать большевистское единодушие русских столь же определенно, как вы сделали это недавно в разговоре со мной, — добавил Гуго.

— Я надеюсь, — сказал Вайс, — что обо всем этом будет упомянуто при инструктировании.

60

После встречи с Гуго Лембергом и Гердом ничего не изменилось для Вайса. Он по-прежнему продолжал выполнять незамысловатые поручения Густава, он пользовался относительной свободой, и это дало ему возможность связаться с Центром. Он подробно информировал о новом своем положении, получил соответствующие указания, а также узнал, что ему поручено и в дальнейшем поддерживать контакт с резидентом в Берлине.

Местом явки был назначен салон массажа, расположенный вблизи штаб-квартиры Вальтера Шелленберга на Беркаерштрассе.

Процедуры в салоне назначал профессор Макс Штутгоф. Он сам осматривал каждого нового пациента, но массировал только избранных посетителей, а к наиболее высокопоставленным выезжал на дом в старомодном, отделанном изнутри красным деревом «даймлере».

Пройдя в кабинет, Вайс увидел седовласого пожилого человека с лицом, покрытым доблестными следами дуэлей. Как он потом узнал, эти шрамы с большим мастерством нанес Штутгофу советский хирург.

Вайс назвал пароль и, получив ответ, ожидал, что профессор немедленно примет у него информацию и передаст инструкции. Однако Штутгоф предложил Вайсу раздеться и тщательно обследовал его. Заполняя медицинскую карточку, с довольным видом отметил, что после ранения, полученного Вайсом во время эпизода с танком, ему действительно необходимо пройти курс массажа. Упрекнул Вайса: пренебрегая своим здоровьем, тот довел нервную систему до непозволительной степени истощения. Выписал лекарства и порекомендовал соответствующий режим.

— Послушайте, — нетерпеливо сказал Вайс, — не надо из меня делать жертву ваших сомнительных познаний.

— Почему сомнительных? — обиделся Штутгоф. — Я, батенька мой, начал практиковать еще тогда, когда вы пионерский галстук носили. И поскольку ваши родители неоднократно проявляли беспокойство о состоянии вашего здоровья, я как медик получил прямое указание Центра заняться вами самым серьезным образом. И, если понадобится, даже поместить вас в стационар…