Щит и меч - Вадим Кожевников

Но если Густав узнает об этом знакомстве, ему, пожалуй, может показаться подозрительным, что Вайс уж слишком прытко акклиматизируется в Берлине. Поэтому Иоганн решил на всякий случай держаться подальше от Каролины, чтобы не дать ей повода говорить кому-либо о своем новом знакомстве.

Уловив выражение озабоченности в глазах Вайса, Шарлотта спросила:

— Вам скучно со мной? — И как бы сама с собой согласилась: — Конечно, я очень скучная и какая-то несовременная. Многие мои подруги поступили во вспомогательные женские подразделения, а я пошла на завод, отбываю там трудовую повинность. Живу в казарме и только на воскресенье прихожу домой.

— Но ведь вы тоже поступили патриотично, — равнодушно сказал Вайс.

— Нет, просто мне так захотелось. Папа был инженером на этом заводе, но с тридцать третьего года он нигде не работает, ушел на пенсию из-за болезни сердца.

— Ваш отец очень бодро выглядит, — машинально сказал Вайс. — Никак не скажешь, что он болен.

Шарлотта с тревогой взглянула на него. Уверила торопливо:

— Нет-нет, он очень болен.

И вдруг Иоганна осенило. Тридцать третий год — год прихода к власти фашистов. Нет, тут все не так просто. И с такой же поспешностью, как Шарлотта, сказал:

— Действительно, люди с больным сердцем часто выглядят великолепно.

Шарлотта кивнула и, благодарно улыбнувшись, спросила:

— Вам интересно слушать мою болтовню?

— Разумеется, — ответил Вайс, — очень!

— Мне иногда кажется, — печально сказала девушка, — что я живу какой-то странной, двойной жизнью. И знаете, не так уж страшно в цехе, хотя работа изнурительная и многие женщины калечатся или заболевают неизлечимыми болезнями. Самое страшное потом — в казарме. Туда мужчины приходят, как в… ну, сами знаете куда. И есть женщины, которым все безразлично. Они так напиваются — ужасно… А некоторые матери прячут в казарме своих детей, потому что им некуда девать их. — Помолчав, она добавила: — Но почему же члены национал-социалистской партии освобождены от всего этого и не терпят тех лишений, от которых страдает вся нация? Вы считаете это правильным?

— Я ведь недавно в Берлине, — попытался увильнуть от прямого ответа Вайс.

— Я забыла, ведь вы служили в генерал-губернаторстве. Гитлер говорил, что генерал-губернаторство — это резервация для поляков, это большой лагерь. Там действительно ужасно?

— Для кого как.

— Меня интересует не то, как вы жили там, а как там умерщвляют людей?

— Разве у вас на заводе не работают военнопленные?

— Их избивают до смерти, а многие умирают своей смертью — от истощения. Мне иногда стыдно, что я немка! — с горечью сказала Шарлотта. — И знаете, что я думаю? Если русские победят, они станут обращаться с нами так же, как мы обращаемся с ними. Доктор Геббельс все время утверждает, что русские будут мстить нам за жестокость жестокостью. Я устала от его длинных речей.

— И все-таки согласны с тем, что он говорит?

— А разве это не так?

— По роду моей службы мне приходилось знакомиться с принципами большевиков, — сказал Вайс. — Они радикально отличаются от принципов, которые провозглашает фюрер, и я думаю, русские поведут себя не так, как мы предполагали. — И счел нужным добавить: — Поэтому Советский Союз и является главным противником Третьей империи. И не только внешним противником, как его союзники, но и политическим.

— Странно, — медленно протянула Шарлотта, — я знаю, что вы офицер СД, но почему-то не боюсь вас. А вы, мне кажется, меня боитесь и поэтому говорите так осторожно и так уклончиво отвечаете на мои вопросы.

— Знаете, — с нарочитым легкомыслием в тоне сказал Вайс, — я предпочитаю не говорить с девушками о политике.

— Хорошо. Поговорите со мной о том, о чем вы обычно разговариваете с девушками. — И Шарлотта нетерпеливо приказала: — Ну, я вас слушаю.

Вайс в замешательстве опустил глаза.

— Может, я вам не нравлюсь?

Вайс честно признался:

— Ну что вы, даже очень!

— А чем именно? — настаивала девушка.

— Тем, что вы такая, какая вы есть.

— Какая же?

— Ну, мне показалось, будто я вас давно знаю.

— Со слов Генриха?

— Нет, он никогда не говорил мне о вас.

— Мужчины обычно говорят о девушках. Что вы скажете Генриху обо мне? Ну, будьте же смелее!

— Что вы фея Груневальдского леса.

— Странно, — задумчиво сказала Шарлотта, — но вы становитесь таким неестественным, когда говорите банальности.

— Это упрек?

— А вы обиделись? Вы хотели быть таким, как все?

Вайс быстро нашелся, сказал с сожалением:

— Я только недавно в Берлине, и мне, конечно, не хватает умения держать себя в обществе.

— Вы уже были в берлинском Zoo? Нет? Напрасно. Следовало начать именно с этого: вы нашли бы там много поучительного.

— У вольеров с попугаями?

— Во всяком случае, не у клеток с хищниками. — Шарлотта улыбнулась. — Поверьте, я говорю так только потому, что знаю: вы лучше, чем хотите казаться.

Вайс вовсе не хотел произвести такого впечатления на эту смело и резко высказывающую свои суждения девушку. Это было опасно. И хотя ему приятно было слышать слова Шарлотты, он не имел права больше рисковать. Кто знает, как далеко может зайти душевная проницательность Шарлотты… Поэтому он спросил, чтобы переменить тему разговора:

— Генрих, кажется, всерьез увлечен фрейлейн Каролиной?

— Просто она красивая. Разве вы не заметили?

— Да, конечно, красивая, — согласился Вайс.

— Ухаживать за красивой девушкой, — наставительно заметила Шарлотта, — для мужчины так же естественно, как для офицера заботиться о чести своего мундира.

Если вначале Вайса несколько заботило столь явно преувеличенное, настойчивое внимание Генриха к сотруднице политической секретной службы Шестого отдела СД, то теперь он совершенно успокоился. Из слов Шарлотты он понял, что дружба Генриха с красивой Каролиной фон Вирт ни у кого не может вызвать подозрений.

Иоганн вдохнул такой вкусный, казалось, стерильной чистоты воздух. Огляделся.

Груневальдский лесной массив простирался вокруг, и не было ему конца. Лес был так ухожен, что напоминал парк. Огромную территорию лесники прибирали с такой же аккуратной старательностью, с какой садовники ухаживают за клумбами или горничные убирают анфилады комнат в богатых усадьбах, нигде не оставляя соринки.

Даже не верилось, что за лесом так тщательно ухаживают сейчас, во время войны, когда миллионы немцев согнаны по принудительной трудовой мобилизации на сельскохозяйственные работы.

Большие участки леса с отличными асфальтированными дорогами ограждала колючая проволока. Предупреждающие надписи оповещали: «Внимание, частная собственность!» Нарушать это запрещение было равносильно тому, что проникнуть в запретную зону.

Ужинали на открытой террасе в сумерках. Не успели сесть за стол, как сирены оповестили о воздушной тревоге.

В этом пригородном районе особняков и вилл не было общих бомбоубежищ — только частные, у самых богатых. Копать щели в лесу запрещалось, а портить свои крохотные участки мелкие владельцы не решались.

Обычно союзники бомбили густонаселенные рабочие районы Берлина. Так было и на этот раз. И хотя Берлин лежит на низменной плоскости, дымы и пожары как бы подняли ввысь его огненные, конвульсивно шевелящиеся очертания.

Глухие удары бомб доносились сюда, как звуки гигантской трамбовки.

Все молчали. Никто не притронулся к еде.

Потирая свой выпуклый, с залысинами лоб, герр Румпф произнес вполголоса, ни к кому не обращаясь:

— Странно — почему только Америка и Англия взяли на себя выполнение этих карательных мер в отношении немецкого населения, а советская авиация в них не участвует?

— Очевидно, потому, что у русских недостаточно самолетов, — высказала предположение Каролина.

— Рейхсмаршал Геринг утверждает противоположное. Русские переместили свои авиационные заводы на Восток, в недосягаемые для наших бомбардировщиков районы. — Румпф искоса глянул на Вайса. — Для Канариса в свое время это явилось неожиданной новостью.

Вайс молча развел руками.

— На месте американцев и англичан я бы снабдила русских самолетами дальнего действия, — сказала Каролина.

— Зачем, собственно? — спросил Генрих.

— Чтобы нас бомбили русские летчики и чтобы мы еще больше ненавидели русских! — гневно воскликнула Каролина. — Я полагаю, это было бы в интересах самих союзников.

Вайс процедил с ленивым безразличием:

— Не следовало бы так откровенно говорить о том, чем озабочены наши шефы на Беркаерштрассе.

Лицо Каролины приняло виноватое выражение. Зябко поведя плечами, она пробормотала смущенно:

— Извините, я не предполагала, что вы столь хорошо информированы.