ДНЕВНИКИ - Александр Шмеман

"Будьте как дети…"3 . Но разве дети "духовны"? А с другой стороны – разве не детскостью своей победило христианство мир? Но, создав "нравственное богословие" и "духовность", стало терять его? Ибо "духовность" получить можно и от буддизма, и на худой конец от разных William James'oв4 , а вот детскую радость христианства…

И чем они больше исповедываются, чем напряженнее изучают (!) "духовность", тем сильнее в них та религиозная "сумасшедшинка", которую я ненавижу…

Понедельник, 18 мая 1981

Вчера бесконечные торжества интронизации епископа Петра (L'Huillier). Двойное чувство: с одной стороны – радость о возрождении народа церковного, Церкви как общины, семьи и т.д., о своеобразной ее "деклерикализации". А с другой – печаль о поверхностности всего этого, о неистребимой "банкетности" этой Церкви. И все-таки радость преобладает…

Вчера же – большая статья Сережи в "Нью-Йорк тайме" о весне в Москве, статья, из которой пахнуло "вечной" Россией, несмотря на все – пушкинской, чеховской, тургеневской…

Теперь только одна мечта – засесть за мою "Литургию", "отряхнуться" от нескольких месяцев суеты, борьбы и вообще – внешнего.

1 "Духовность 101" (англ.) (название курса).

2 вещь в себе (нем.).

3 Ср.: Мф.18:3.

4 Провозглашая единственной реальностью непосредственный чувственный опыт человека и давая эмпирическую трактовку религиозного опыта, Уильям Джеймс отвергал традиционный теистический дуализм Творца и творения и основанную на нем богословскую концепцию религии. Хотя религия получает в его теории прагматическое оправдание, истолковывается как спонтанно возникающие субъективные переживания и описывается в психологических терминах.

Вторник, 2 июня 1981

В воскресенье с Л. в Lafayette College (Истон, Пенсильвания), где мне давали Doctor Honoris Causa1 . Старый, по-своему уютный город. Лучезарный день. Праздник, как бы наполняющий собою пространство и время. Речи, socials2 , церемонии.

А вчера на несколько часов в Вашингтоне у Поливановых, справляющих на этой неделе свою серебряную свадьбу. Сереже предстоит летом сердечная операция. На ужине и Григорьевы, другая мною венчанная пара. И чувство: как быстро проходит, как быстро прошла жизнь. Все мы за столом – седые, у всех к вечеру "приклонился есть день", у всех прошлого неизмеримо больше, чем будущего. Но потому, должно быть, так сильна и радость быть вместе, быть в le temps immobile. Обо всем этом думал, летя обратно в Нью-Йорк в полупустом аэроплане.

На прошлой неделе – трагедия аборта Н. Ужас зла, ужас бессмыслицы, так легко воцаряющихся в мире, в жизни, ужас этой легкой сдачи дьяволу.

А до этого, с четверга 21-го по вторник 26-го, – в Лабель. Солнце, озеро и еще ранняя весна! Блаженство и бесконечная благодарность.

"Сегодня дождь идет с утра и сосны мокрые унылы…" Так, я помню, начиналось стихотворение, написанное мною летом 1936 года (!), когда мы с мамой жили в Villiers le Bel "на даче" и я постепенно исцелялся после двух операций, от той "тьмы и сени смертной", что на несколько месяцев сделала мою жизнь настоящим адом (тем более "адским", что о нем никто никогда, кругом меня, даже и не подозревал…). Дальше в этом стихотворении было что-то вроде:

…все говорит мне: невозможно,

Все невозможно: и заря,

Что так сияла накануне…

От писания стихов я исцелился раз и навсегда, прочтя в какое-то вот такое "невозможное" утро начало "Медною всадника" ("если это и так написано, писать стихи тоже невозможно "). Вспомнил же эту "пробу пера" сегодня совершенно невольно (лет сорок не вспоминал), потому что именно такое утро: барабанный дождь на крыше и мокрые сосны за окном.

Чтение газет. Разговоры – здесь, там – о русских, американских, польских и т.д. "делах", о кризисе, о всевозможных нужно (нужно, господа, наконец!!! и т.п.). И все, в известной мере, интересно и, пожалуй, нужно . Но за этим всегда – отрешенность, даже удивление, что люди и впрямь считают столько разного "нужным". С годами я все больше, все сильнее чувствую, что Церковь и – в ней – Евхаристия оставлены и пребывают в мире, чтобы была в нем, чтобы могла быть вся эта отрешенность , чтобы на самой последней глубине, нам самим часто неведомой, могла наша жизнь быть "скрытой во Христе с Богом"3.

1 докторскую степень, присуждаемую без защиты диссертации.

2 приемы (англ.).

3 См.: Кол.3:3.

"Чаях Бога, спасающаго мя от малодушия и от бури…"1 . Вспомнишь эти слова и удивляешься: зачем существуют кроме псалмов еще какие-то другие молитвы?

Среда, 3 июня 1981. Отдание Пасхи

Отдание Пасхи. Я только что вернулся из церкви, с чудной пасхальной службы, и хочу просто подтвердить написанное вчера: да, для этого и в каком-то смысле – только для этого оставлена в мире Церковь. Чтобы снова и снова могли мы сказать: "Хорошо нам здесь быти…"2.

На днях визит молодой греческой "матушки", жены бывшего нашего студента. У них "проблемы". Но откуда? Из разговора выясняется, что она начала читать "Добротолюбие", вообще занялась "духовностью". И вот – жалобы на мужа, недостаточно-де "духовного", на прихожан, на жизнь… Не знаю, может быть, я ошибаюсь, но до сих пор [всегда было так]: как только появляется эта "духовность", моментально возникают "проблемы", и возникают потому, что "духовность" эта в наши дни есть еще одно выражение, форма того патологического "оборота на себя", которым буквально больна современная молодежь, да и не только молодежь… Почему это понимал неверующий Чехов ("Убийство") и не понимают наши новоиспеченные "старцы"?

Я все чаще думаю, что священство не должно было бы быть "профессией", то есть что священники должны работать, иметь другое дело . Иначе они саму церковную жизнь превращают в какое-то "дело", или лучше – "деятельность", которой, в сущности, просто не нужно. Создают же они ее просто потому, что им самим нечего "делать", а вместе с тем неудобно получать жалованье за ничегонеделанье… Что "делали" первые христиане в промежутках между "собраниями в Церковь"? Об этом ничего не говорится в дошедших до нас "документах". По-видимому, создавали семьи и старались жить "по-христиански", то есть прежде всего относить все к "единому на потребу", к присутствию Христа среди них, к опыту Царства Божьего… И опять-таки все это очень хорошо показано в чеховском "Архиерее". Радость Церкви и тяжесть, и уныние, и бессмыслица архиерейской "деятельности". Все, что имеет Церковь сказать и явить , все это – в богослужении, в собрании, в "исполнении" Церковью самой себя… Включив же "деятельность", мы докатились до приходских лотерей, а в Америке даже и до приходских "dinner dance"3 , все это, конечно, в виде "заботы" о Церкви… Знаю, что то, что пишу, всем покажется невозможным…

Пятница, 5 июня 1981

Утро в Бостоне, в греческой семинарии на съезде OTS (Orthodox Theological Society4 ). Доклад о браке… Увы, этих американских греков ощущаю как людей с какой-то другой планеты. "Греческое" в них как бы съело "опыт Церкви". Зато

1 Пс.54:9.

2 Мф.17:4.

3 ужинов с танцами (англ.).

4 Православное богословское общество (англ.).

поездка – рано утром – на аэроплане, потом автомобилем в Бруклайн, и все это ликующим, солнечным, летним днем, – одно сплошное наслаждение.

Завтра утром лечу на пять дней в Санта-Барбару (Калифорния) для встречи с главарями Orthodox Evangelical Church1 . Ощущаю это – в конце учебного года! – как тяжесть, бремя. Пять дней на людях!

Санта-Барбара. Воскресенье, 7 июня 1981

Вчера к вечеру приехал сюда (через Лос-Анджелес, где меня встретил о.Войчик) и сразу же погрузился в мир этих "православных евангеликов", которые серьезно хотят войти в нашу Церковь. Началось с ужина с шестью из их девятнадцати епископов, ужина очень дружного, веселого, простого. Он рассеял мой страх, что все это какие-то двойные фанатики – американского "евангелизма" и… Православия. Нет, слава Богу, ничего подобного. А есть доброкачественная серьезность, желание говорить "начистоту", без дипломатии.

Сегодня утром – на их богослужении. Оно у них двойное: сначала в их центре, то есть в большом зале, – синаксис с молитвой, псалмами, чтением Священного Писания и проповедью. Потом все разъезжаются на Евхаристии, которые совершаются "по домам", в гостиных. Конечно, внешне, так сказать, "непосредственно", все это бесконечно далеко от православного "литургического благочестия", в особенности – Евхаристия. Прежде всего отсутствие храма и потому – какой бы то ни было священности (кроме облачения предстоятеля, кажущегося в этом контексте почти странным…). Но если преодолеть это первое "утробное" впечатление, то за всем этим – та же серьезность и больше того – некое здравое благочестие. В моей голове (а мне предстоит два дня обсуждать все это с их "синодом" девятнадцати епископов) встает вопрос: способна ли Православная Церковь увидеть их православие, православие без "византинизма", без "мистериальности"?