'Канцелярская крыса' - Константин Сергеевич Соловьев

- Никто не знает, что такое Канцелярия. Еще одно порождение этого блуждающего мира. Своеобразный стержень, пронизывающий его насквозь, но совершенно непригодный для анализа. Я давно бросил попытки понять, откуда взялась Канцелярия и как она работает. Советую и вам поступить подобным образом. Просто свыкнитесь с мыслью, что она существует. Как автоматоны, как рыба, как все прочее…

- Вы и меня собирались препарировать? – поинтересовался Герти, - Как рыбу? Выяснить, отличаются ли служащие Канцелярии по своему строению от обычных людей?

- О Господи, нет! – Брейтман даже скривился, - С вами был отдельный случай, мистер Уинтерблоссом. И я не случайно называю вас особенным гостем Нового Бангора. Дело в том, что остров реагирует на вас.

Он многозначительно замолчал, как будто ожидал, что все остальное Герти поймет самостоятельно. Но Герти ничего не понимал. Тишина, повисшая между ними, была выхолощенной и пустой, лишенной каких бы то ни было подсказок или строительного материала для мыслей.

- В каком смысле… реагирует? – спросил Герти, отчаявшись понять хотя бы что-то.

- У острова есть своеобразное поле, которое мы фиксируем. Что-то вроде гальванически-магнитного, но… Ладно, вы не поймете. Скажем так, мы ощущаем степень искажения им законов реального мира. Это что-то вроде циферблата, где единица – полное единение с привычными нам физическими и логическими законами, а двенадцать – неупорядоченный хаос, при котором невозможна даже молекулярная связь.

- Часы нормальности? – со слабой улыбкой спросил Герти.

- Можно назвать и так. При единице подкинутое вами яблоко через какое-то время приземлится на землю в соответствии с законами физики. При пятерке его траектория может измениться таким образом, что образует в небе вензель Ее Величества, к примеру.

- Ну а при двенадцати, надо думать, оно превратится в сэра Исаака Ньютона и станцует матросский танец, - сардонически заметил Герти, вызвав на лице Брейтмана очередное непонятное выражение.

- Не совсем. При условной полуночи концентрация хаоса, если так можно выразиться, сделается невозможной для нормального функционирования материи на молекулярном уровне. Нереальность пожрет саму себя, не в силах сдерживаться, как древний змей Уроборос. Но общую идею вы, кажется, поняли.Чем дальше стрелка продвигается по невидимому циферблату, тем больше вероятность нарушения законов материального мира. Все время, что мы наблюдаем за этим блуждающим островом, часы показывали, грубо говоря, от двойки до тройки. Показатели колебались, но в пределах допустимого. Все эти автоматоны и счислительные машины хоть и колебали Новый Бангор относительно естественного течения жизни, но все же радикально на нем не сказывались.

- Замечательно, - прокомментировал Герти, - Но причем здесь я?

- А при том, мистер задержавшийся гость, что все изменилось в тот день, когда вы впервые ступили на землю острова.

- В каком смысле изменилось?

- Стрелка качнулась вперед сразу на несколько делений.

- И это из-за меня? – недоверчиво спросил Герти.

- Сперва мы даже не знали, что это связано с вами. Просто отметили внезапный скачок напряжения поля. На одну двенадцатую оно стало ближе к тому моменту, когда пространство и время скручиваются друг с другом, как макаронины. Как будто кто-то завел долго дремавшие часы. Не стану скрывать, это вызвало у нас панику. Новый Бангор для нас – заповедник, научный объект, который мы стараемся изучать по мере сил, не допуская никаких действий, способных повлиять на его судьбу. Мы наблюдатели и сознаем свою роль. Но это… Это нас до чертиков напугало, честно говоря. На наших глазах поле Нового Бангора набирало силу. Стрелка неумолимо двигалась дальше, тем самым увеличивая вероятность событий, которые полностью исключены в обычном мире.

- Ваш привычный мирок под стеклом микроскопа стал разрушаться? – язвительно осведомился Герти, - И вы перепугались насмерть, верно?

Брейтман пожевал губами.

- Да. Полагаю, можно и так сказать. Мы сбились с ног в поисках причины, которая могла дать ход этому процессу.

- И вы уверены, что полуночи Новый Бангор не переживет?

- Скорее всего, он попросту растворится в первородном хаосе. Сейчас его в некотором роде удерживает притяжение нашего реального мира, но если связи окончательно распадутся… Это будет самый запоминающийся и странный конец света из всех возможных. Остров попросту разорвет нереальностью. Возможно, дома превратятся в китов, воздух сделает карамельным сиропом, звук станет цветом… Словом, самое жуткое полотно художника-авангардиста покажется вам воплощением классицизма по сравнению с тем, что суждено будет увидеть жителям острова.

- А вы, разумеется, этого не хотите. Так привязались к своему объекту исследования?

Брейтман усмехнулся уголками губ. Так, что на миг его истинное лицо проглянуло сквозь черты Питерсона, и сделалось ясно, что Брейтман вовсе не молод, несмотря на ясный взгляд голубых глаз. Еще не старик, но, без сомнения, уже отмерил половину своей жизни. Его истинный возраст просвечивал сквозь арендованную плоть Питерсона.

- Напоминаю вам, мистер Уинтерблоссом, что вас и меня в темпоральном отношении разделяет шесть столетий. Вы – наше глубокое прошлое. И Новый Бангор, как ни странно, тоже. Очень странный кусочек странного прошлого, но нашего прошлого. Если он растворится во взрыве хаоса, никто не может предположить, как это повлияет на нас. Новый Бангор – это мерцающая глубинная бомба, сорвавшаяся с якоря и двигающаяся по непонятному течению. Если она взорвется, последствия могут быть совершенно любыми. Как для вас, так и для нас. Надеюсь, я объяснил причину нашего беспокойства.

- Объяснили, - заверил Герти, - Но не хотите же вы сказать, что…

- Да, - Брейтман неожиданно жестко ударил кулаком по столу, - Это вы были тем ключом, который завел механизм. Мы сопоставили все известные факты и убедились в этом. Стрелка шевельнулась ровно в тот миг, когда ваша нога коснулась причала. Не знаю, почему, но у вас с Новым Бангором, по всей видимости, какие-то особенные отношения.

Герти фыркнул.

- Он начал пугать меня с первой же минуты. Едва ли это хороший фундамент для длительных отношений.

Брейтман мотнул головой, точно не слышал его.

- В первый же день стрелка сдвинулась на два деления. Два! Этого было недостаточно для того, чтоб в городе пошел дождь из расплавленного сыра или птицы стали насвистывать «Короля Лира» азбукой Морзе, но все же… Вы и сами стали свидетелем первых преображений. Стоило вам явиться в Канцелярию, как пробудилось дремавшее в «Лихтбрингте» несколько месяцев зло. Которое не имело