Эта безумная Вселенная - Эрик Рассел

Мои мысли крутились вокруг него, как это иногда бывает с мыслями, когда их больше нечем занять. Наверное, эмигрант из Европы, решил я. Быть может, какой-нибудь выдающийся хирург или скульптор. А может, писатель или художник. Впрочем, скорее последнее.

Я бросил еще один взгляд исподтишка. В скудеющем свете его бледный профиль напоминал ястребиный. Чем сильнее смеркалось, чем ярче горели его глаза. Плащ придавал его облику странное величие. Деревья тянули к нему руки-сучья, как будто хотели поддержать и утешить его в эту долгую-долгую ночь.

Однако в чертах его не угадывалось и намека на страдание. Ничего общего с морщинистыми, изнуренными лицами, которых я немало повидал за последнее время и на которых лежала неизгладимая печать воспоминаний о кандалах, кнуте и концентрационном лагере. Напротив, его лицо излучало бесстрашие и безмятежность — и неколебимую уверенность в том, что в один прекрасный день все переменится. Я вдруг решил, что он музыкант. Мне так и представилось, как он дирижирует огромным хором в пятьдесят тысяч голосов.

— Я люблю музыку, — произнес он звучным низким голосом.

Он повернулся ко мне, продемонстрировав выдающийся мысок блестящих черных волос на бледном лбу.

— Правда?

Его неожиданное замечание застигло меня врасплох. Должно быть, я, сам того не замечая, высказал мысли вслух.

— Какую же? — промямлил я.

— Вот такую. — Он обвел вокруг себя тростью. — Вздох уходящего дня.

— Да, это очень успокаивает, — согласился я.

— Это мое время, — продолжал он. — Время, когда заканчивается день — как должно закончиться все на свете.

— Да уж, — сказал я за неимением ничего лучшего.

Мы помолчали. Кровь с неба медленно стекала за горизонт. Город зажигал огни, и над его небоскребами уже плавала бледная луна.

— Вы нездешний? — подсказал я.

— Да. — Он сложил изящные узкие кисти поверх рукояти трости и устремил перед собой задумчивый взгляд. — У меня нет родины. Я — перемещенное лицо.

— Сочувствую.

— Спасибо.

Я не мог просто сидеть и смотреть, как он варится в собственном соку. Надо было или продолжать разговор, или уходить. Спешить мне было некуда. Поэтому я продолжил:

— Не хотите рассказать о себе?

Его голова вновь повернулась, и он оглядел меня с таким видом, как будто до него только сейчас окончательно дошел факт моего присутствия. Странное свечение его глаз казалось почти ощутимым. Мало-помалу губы раздвинулись в снисходительной улыбке, обнажив безупречные зубы:

— А нужно?

— Нет-нет, я вас не заставляю. Но иногда полезно бывает выговориться.

— Сомневаюсь. Кроме того, это было бы пустой тратой вашего времени.

— Свое я и так впустую трачу.

Он снова улыбнулся и принялся тростью чертить на земле у носков черных туфель какие-то незримые узоры.

— В теперешние времена это обычная история, — сказал отправителя так ослепило собственное величие, что он возомнил себя непогрешимым. Он не слушал ничьих советов и обижался на любую критику. Его обуяла мания величия, он вообразил себя главным вершителем всего, начиная от рождения и заканчивая смертью, и тем самым привел в действие силы, жаждущие его низвержения. Он сам посеял семена собственной гибели. В таких обстоятельствах это было неизбежно.

— И поделом, — поддержал его я. — К дьяволу всех диктаторов!

Трость выпала у него из пальцев. Он поднял ее, лениво покрутил и снова стал чертить круги.

— Восстание провалилось? — предположил я.

— Да, — Он поглядел на свои круги и перечеркнул их. — Оно оказалось преждевременным и слишком слабым. И было подавлено самым беспощадным образом. Потом наступила расплата, — Его горящие глаза обвели замершие как по стойке «смирно» деревья. — Эту оппозицию создал я. И до сих пор считаю, что поступил правильно. Но назад вернуться не решаюсь. Пока не решаюсь.

— Да и наплюйте. Теперь вы в хорошей стране и можете жить здесь в свое удовольствие.

— Не думаю. Мне здесь не слишком рады. — Его голос стал совсем низким. — Я никому не нужен. Нигде.

— Чепуха! — возразил я. — Каждый где-нибудь да нужен, хоть кому-то. Взбодритесь. Не гневите судьбу. В конце концов, вы же свободны, а это многого стоит.

— Ни один человек не может считать себя свободным, пока враг способен настигнуть его. — Он взглянул на меня как-то раздражающе свысока, как будто полагал, что мне еще только предстоит усвоить простейшие жизненные истины. — Когда твой противник захватил контроль над всеми источниками информации и пропаганды и использует их, чтобы защищать свою позицию и полностью замалчивать твою, когда он выдает заведомую ложь за правду и бесчестит правду, называя ее ложью, тебе надеяться не на что.

— Ну, вы слишком мрачно смотрите на вещи. Я понимаю, что пережитое вспоминается с горечью. Но я бы посоветовал как можно скорее забыть прошлое. Теперь вы совсем в другом мире. У нас свобода слова. Любой человек может говорить что хочет, писать что хочет.

— Если бы так…

— Но это так, — уверил его я, слегка задетый. — Здесь вы можете называть раджу Бама спесивым зажравшимся кровопийцей, если вам того хочется. Никто не помешает делать это, даже полиция. Мы свободны, как я уже сказал.

Он поднялся, оказавшись вдруг очень высоким на фоне подступающих деревьев. Мне снизу его рост показался просто великанским. Бледная луна заливала его лицо мертвенным светом.

— Ваша вера обнадеживает, но она не имеет под собой никакого основания.

— Да нет же! — возразил я.

Он отвернулся. Плащ у него за плечами всколыхнулся и захлопал на ночном ветру, как пара могучих крыльев.

— Меня, — пробормотал он, — зовут Люцифер.

После этого я слышал только шепот ветра.

Плюс неизвестное

Одно он знал наверняка: отвоевался. Возможно, надолго, а может, и навсегда, если его убьют, тяжело ранят или возьмут в плен. Все решат ближайшие секунды.

Его маленький разведывательный корабль вновь бешено завертело по продольной оси. Серо-зеленая поверхность планеты качнулась в противоположную сторону. Похоже, вместе с кораблем завертелись и мозги самого Джона Лиминга, на время лишив его возможности соображать. За кораблем тянулась длинная приплюснутая огненная спираль.

Поверхность планеты стремительно приближалась. Складки и изгибы расправлялись, превращаясь в холмы и долины, зеленые пятна становились древесными зарослями. В иллюминаторе мелькнули опрокинутые вверх тормашками крыши домов. Вскоре они заняли правильное положение.

Выбор всегда требует времени, пусть даже минимального, а когда времени совсем нет, не может быть и выбора. Единственное, что заботило сейчас Лиминга, — это посадка. Он должен посадить корабль где угодно. Пусть даже перед носом у врагов. Это надо сделать как можно раньше, пока болтанка не разнесла корабль на куски.

И Лиминг посадил корабль. Неизвестно, что ему помогло: редкостное везение или отсутствие противодействующих факторов. Пологий склон холма был просто подарком судьбы. Одни небеса знали, как Лимингу еще удается маневрировать. Он сумел отшвырнуть поврежденную хвостовую часть и выключить Двигатель. Корабль зарылся носом в рыхлую почву и скользнул вверх по склону. Недолгий подъем сопровождался отчаянным скрежетом и облаками пыли вперемешку с вылетающими из корабля снопами искр.

Первые тридцать секунд Лиминг просидел неподвижно, обливаясь потом, хотя ему было холодно. Потом он взглянул на атмосферный анализатор. Местный воздух оказался вполне пригодным для дыхания.

Выскочив из люка, Лиминг бросился осматривать искореженную хвостовую часть. Ничего утешительного. У пяти сопел двигателя выгорел защитный слой, и от высокой температуры их скрутило в жгуты. Еще четыре скривило до неузнаваемости. Он дотянул до поверхности на оставшихся семи, что граничило с чудом.

Перед отлетом Лиминга предупредили: корабль может не выдержать условий полета.

— Вы полетите на разведывательном корабле особой конструкции, — сказали ему — Мы установили на нем сопла с военного корабля. Они прочнее и надежнее. Мы постарались сделать ваш корабль как можно более легким. На нем не будет бортового оружия. Главные его отличия — быстроходность и исключительная дальность полета. Как поведет себя корабль в полете и выдержит ли полет — это мы надеемся узнать от вас. Пока что лучшего корабля, чем этот, у нас нет. Возможно, года через четыре или пять у нас появится другая модель, в пятьдесят раз совершеннее. Однако мы не можем ждать так долго.

— Я понимаю, — ответил тогда командованию Лиминг.

— Ваша миссия сопряжена с риском, причем с громадным риском. Вы можете не вернуться обратно. Но и в таком случае мы получим ценные сведения. Мы узнаем, что творится в тылу врага, до каких пределов простирается его власть и насколько велики его скрытые резервы. Кто-то должен проникнуть во вражеский тыл и добыть эти сведения.