Берлин, Александрплац - Альфред Дёблин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Исследователи расходятся в ответе на вопрос о смысле и функции, которую выполняют сцены скотобойни в романе. Существуют две основные точки зрения по поводу этих впечатляющих – почти пророческих, если подумать о преступлениях германских нацистов, пришедших к власти через четыре года после выхода романа, – описаний массовых убийств животных.
В основе первой лежит толкование самого Дёблина, который неоднократно начиная с середины 1930-х гг. подчеркивал особое значение этих символических эпизодов. В автобиографическом «Эпилоге» он писал о том, что они напрямую соотносятся с главной темой, центральной идеей романа: «Тема „Александрплац“ – жертва. На такую мысль должны были бы навести образы скотобойни и принесения в жертву Исаака, а также сквозная цитата: „Есть жнец, и имя ему Смерть“». Первые комментаторы романа, особенно те, кто был лично знаком с Дёблином (В. Мушг, Р. Миндер, Ф. Мартини), неоднократно делали акцент именно на таком истолковании этих глав.
В романе «Берлин Александрплац» два героя [Биберкопф и Берлин] тесно связаны друг с другом 〈…〉 большой город, ужасающее место «жертвоприношений» (ср. с символической функцией сцен на скотобойне. – А. М.), представляющий собой, при всей хаотической атомизации и технической автоматизации его инструментов, неодолимую, иррациональную, впечатляющую и угнетающую силу (Martini 1954: 349).
Роберт Миндер, близкий друг и в последние годы жизни писателя его официальный биограф, даже называет БА «первой большой религиозно-дидактической поэмой» Дёблина, в которой образы жертвоприношения становятся «олицетворением главнейшей проблематики творчества писателя: сила или бессилие? подчинение или бунт?» (см.: Minder 1966: 175–213). Наконец, В. Мушг в своем послесловии к БА говорит об «анонимном чудовище Берлине, где на скотобойнях под музыку новейших шлягеров 〈…〉 с ужасающей синхронностью происходят ежедневные массовые убийства 〈…〉 стальные руки давят человеческую жижу 〈…〉 Франц Биберкопф лишь один из бесчисленных человекоскотов, орудующих в этом городе» (см.: Muschg 1929: 1–15).
Позже, однако, появляется и иное толкование этих символических глав БА, которые теперь понимаются как отголосок credo писателя в те годы, считавшего, что человек должен осознать свое место в этом мире, освободиться от цепей, сковывающих его «я» (Abbau der Ichverkrampfung), должен действовать, сопротивляться враждебной среде любой ценой (см. далее в книге пятой рассказ об овцах, которые топятся в море, – своего рода антитезу к сценам скотобойни (с. 141 и след. наст. изд.)). Эти главы – своего рода «предупреждения» для читателя и героя. Такая интерпретация основана в первую очередь на тщательном анализе текста и сопоставлении различных редакций романа (Дж. Рейд, К. Мюллер-Зальгет, Р. Линкс). Приверженцы этой точки зрения утверждают, в частности, что в случае с авторским толкованием этих сцен как выражающих идею «жертвы» читатели и исследователи имеют дело с ретроспективным изменением взгляда автора на им же написанное. Это изменение было связано со сломом, произошедшим в мировоззрении писателя в конце 1930-х гг., который в 1941 г. принял католичество:
При внимательном анализе довольно быстро выясняется, что само понятие «жертва» здесь неуместно. Жертва имеет адресата, или по крайней мере смысл 〈…〉. Покориться чему-либо по Божьей воле 〈…〉 Биберкопф не может, потому что Божественная инстанция в «Александрплац» отсутствует (Müller-Salget 1972: 318–319).
Первоначальное расположение сцен скотобойни в газетном варианте романа (после сообщений о том, что «Франц вконец опустился и начал пить» и слов Смерти: «Берегись, Франц, берегись, добром это не кончится. Совсем ты опустился») дает основания для того, чтобы считать сцены на скотобойне своеобразным знаком ФБ, критикой его бездействия и апатии.
Бык и теленок никоим образом не демонстрируют образцового подчинения судьбе 〈…〉 их смерть в большей степени представляет собой предупреждение: так закончит Франц, если не отступится от своего глупого упрямства 〈…〉 сцены на скотобойне 〈…〉 показывают нам, что Францева «сила» без знания должна привести к глупому концу 〈…〉 кроме того, в контексте четвертой книги эти сцены перекликаются с саморазрушением Биберкопфа, с его попыткой спрятаться в пьянстве, с его падением до уровня скота (Müller-Salget 1972: 320–324).
Реминисценции из этих глав неоднократно и далее появляются в тексте романа, например в главе, посвященной убийству Мици в книге седьмой романа (ср. убийство Мици и убийство теленка (с. 378–379 наст. изд.)).
346
Померания – герцогство на побережье Балтийского моря, в 1815–1945 гг. прусская провинция.
347
Бранденбург – прусская провинция.
348
Боец – работник скотобойни, забивающий и освежевывающий скотину.
349
Фридрихсхайн – район и большой парк на северо-восточной окраине Берлина.
350
…играет оркестр Кермбаха. – Оркестр под руководством композитора и дирижера Карла Фридриха Отто Кермбаха (1882–1960) исполнял легкую музыку.
351
«Германия» – известный в то время спортивный зал на северо-западе Берлина.
352
…стоит… человек с занесенным молотом. – Ср. с мотивом молота и «трех ударов» (см. примеч. 1 к прологу).
353
…из солнца образовалась твоя кровь… – См. примеч. 131 к книге второй.
354
Если камень хочет упасть, толкни его! – Аллюзия на афоризм Фридриха Ницше (1844–1900): «Но я говорю: что падает, то нужно еще толкнуть!» (Так говорил Заратустра. О старых и новых скрижалях. 20. Перевод Ю. М. Антоновского, под ред. К. А. Свасьяна).
355
Фаршированные ножки ~ складываются и перевязываются ниткой. – Писатель цитирует этот традиционный для немецкой кухни рецепт по одной из поваренных книг.
356
Беседа с Иовом… – Иов – герой ветхозаветной Книги Иова, которую Дёблин пересказывает в главе «Беседа с Иовом», расставляя по-новому, в сравнении с библейской версией, акценты. Иов – страдающий праведник, испытываемый сатаной с дозволения Яхве; Иов в Библии «непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла» (Иов. 1: 1). При встрече с сатаной Яхве спрашивает: «Обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? Ибо нет такого, как он, на Земле» (Иов. 1: 8), на что Сатана отвечает: «〈…〉 разве даром богобоязненен Иов? Не ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? 〈…〉 Простри руку твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он тебя?» (Иов. 1: 9–11). После этого Яхве разрешает Сатане начать испытание Иова: Иов теряет свои стада, своих погонщиков и пастухов, дочерей и сыновей. Иов раздирает на себе одежду, обривает голову в знак траура, повергается на землю и произносит слова, достойные его прежней истовости: «Господь дал, Господь