Родная старина - В. Сиповский

19 февраля остатки русской рати выступили из острога (укрепления), где они оборонялись от поляков: вышли со свернутыми знаменами, с погашенными фитилями, тихо, без музыки. Поравнявшись с тем местом, где был король верхом на коне, окруженный своими сановниками, русские воины положили все знамена на землю и ждали, что прикажет король. Гетман от имени его велел поднять их. Этим выражалась королевская милость к русским. Русское войско после этого, подняв знамена, зажегши фитили, с барабанным боем двинулось по московской дороге. Шейн и другие начальные люди, поравнявшись с королем, сошли с коней и низко поклонились ему, затем по приказанию гетмана сели опять на лошадей и отправились в путь… Всего войска из-под Смоленска было выведено восемь тысяч с небольшим; многие больные на дороге умерли; иноземцы большею частью изменили, перешли на службу к королю. Так печально кончился этот поход, к которому долго и старательно готовились и на успех которого сначала так надеялись! Шейн, доблестно оборонявший раньше Смоленск, оказался неискусным вождем в открытом поле.

Плачевная участь ждала воеводу в Москве. Патриарх Филарет умер, и бояре, окружавшие царя, опять вошли в большую силу; а среди них было много врагов Шейна. Его обвинили в измене и осудили на смерть. Когда его подвели к плахе, дьяк прочел обвинение: «Ты, Михаил Шейн, из Москвы еще на государеву службу не пошед, как был у государя на отпуске у руки, высчитывал ему прежние свои службы с большою гордостию, говорил, будто твои братья бояре в то время, как ты служил, многие за печью сидели и сыскать их было нельзя, и поносил всю свою братью пред государем с большою укоризною, по службе и по отечеству никого себе сверстником (равным) не поставил. Государь, жалуя и щадя тебя для своего государства и земского дела, не хотя тебя на путь оскорбить, во всем тебе смолчал; бояре, которые были в то время пред государем, слыша от тебя такие многие грубые и поносные слова и не хотя государя раскручинивать, также тебе смолчали». Затем Шейн обвинялся в медленности – в том, что он с товарищем своим упустили удобную пору для похода и, дождавшись ненастных дней, повели войско в путь. Поставлена была в вину воеводе и его суровая строгость к ратным людям, обижавшим во время похода мирных жителей; особенно же обвинялся он за то, что выдал королю польских и литовских людей, передавшихся от короля на службу царю, выдал королю все пушки, положил пред ним свернутые знамена и кланялся ему в землю, «чем сделал большое бесчестье государскому имени». Припоминалось Шейну и то, что он, пятнадцать лет тому назад, вернувшись из польского плена, не сказал государю, что целовал крест польскому королю и сыну его. «Будучи под Смоленском, – говорилось в обвинении, – изменою своею государю и всему Московскому государству, литовскому королю присягу исполняя, во всем ему радел и добра хотел, а государю изменял».

Во многом был виноват Шейн, но измены за ним, конечно, не было: иначе он не вернулся бы в Москву; но бояре, которых оскорбили его спесь и тщеславие, хотели доконать его и потому особенно напирали на измену.

Шейну отрубили голову. Той же казни подвергся товарищ его – Измайлов с сыном, обвиненный в измене, сношениях с врагами и в том, будто он говорил «много воровских, непригожих слов» о царе и патриархе. Нескольких сослали в Сибирь.

Несчастие под Смоленском было тяжким ударом для Москвы. Теперь оправиться, снарядить сколько-нибудь сильную рать было для нее невозможно – денег в казне совсем не было. Приходилось искать мира; но Польша предупредила. Из-под Смоленска король двинулся к крепости Белой, рассчитывал взять ее без труда, но воевода и не думал сдаваться… Полумертвые от голода и холода поляки вынуждены были вести осаду, делать окопы, рыть мины… Русские сделали удачную вылазку, захватили восемь знамен, воспользовавшись оплошностью поляков. Подкопы им не удались, даже вредили им самим больше, чем русским. В это время к Владиславу пришли дурные вести с турецкой границы. Все это побуждало его заключить с Москвою мир – мир вечный. Паны первые прислали к боярам предложение о мире. В Москве оно, конечно, было принято охотно, и в марте 1634 г. боярин Феодор Иванович Шереметев и князь Алексей Михайлович Львов отправились великими послами на съезд с польскими сановниками на речке Поляновке.

Дело, как всегда, началось взаимными укорами и обвинениями. Поляки стали было говорить о правах Владислава на московский престол и корить русских за нарушение перемирия; тогда московские послы, крепко стоявшие за государеву честь, заявили, что они ни о чем и говорить не станут, если Владислав не откажется от своих притязаний на Москву.

– У нас, – сказали они, – у всех людей Русского государства, начальное и главное дело государскую честь оберегать, и за государя все мы до одного человека умереть готовы.

После долгих споров и требований со стороны польских послов денег за издержки последней войны они [поляки] сказали:

– Королю будем бить челом, чтоб он крестное целование с вас снял и титул свой государю вашему уступил, а вы объявите, чем вы за то государя нашего станете дарить?

– Нам этого в уступку и дар не ставьте, – отвечали московские послы, – что король хочет с себя титул московский сложить; дарить нам государя вашего за это не за что, потому что великий государь наш на Московском государстве царствует по дару и воле Всемогущего Бога, по древней своей царской чести от предков своих, великих государей. А наше, московских людей, крестное целование от государя вашего короля и от ваших неправд в московское разоренье омылось кровью, и мы от него чисты!

Наконец польские послы заговорили об уступках, потребовали всех городов, которые были отданы Польше по Деулинскому перемирию, и 100 тысяч рублей денег. Русские упорно отстаивали выгоды своего отечества, уступая только в крайнем случае, когда поляки явно хотели уже прервать переговоры. После многих съездов, споров, увещаний наконец решено было уступить королю требуемые города и 20 тысяч денег за отказ от московского титула. Поспорили еще о титуле русского царя; поляки настаивали, чтобы он писался государем своея Руси, а не всея Руси, так как часть ее подвластна королю; но московские послы отстояли прежний титул своего государя. Затем послы ударили по рукам на вечном докончании. Так был заключен Поляновский мир 17 мая 1634 г.

Поляки добивались вечного союза с Москвой, предлагали даже, чтобы в знак полного единения московский посол при коронации польского короля возлагал на него корону, а польский посол возлагал бы корону на царя в Москве при венчании его на царство; предлагали, чтобы по смерти короля все московские чины принимали участие в избрании нового короля, чтобы русский царь, если его изберут в короли, жил два года в Польше и Литве и год в Москве, чтобы, если у царя не будет сына, польский король считался его наследником. Просили поляки также, чтобы им позволили строить в Московском государстве костелы, приобретать вотчины, вступать в браки с русскими, взамен чего русским в Польше давались те же права.

Очевидно, полякам хотелось мало-помалу прибрать к рукам Московскую Русь, как прибрали они уже русский юго-запад; московские послы на эти требования отвечали отказом или уклонялись от ответа, говоря: «Пусть в этом государи перешлются между собою».

Поляновский договор о «вечном» мире скрепили крестным целованием сами государи. В начале февраля 1635 г. явились польские послы в Москву. Им был устроен торжественный прием. В Грановитой палате они представлялись царю. Он сидел во всем царском великолепии на троне; по бокам трона стояли рынды в высоких рысьих шапках, с топорами на плечах; по стенам палаты сидели именитые бояре. Послов допустили к целованию царской руки; затем стольничий предъявил царю их подарки. На другой день позвали послов в ответную палату. Здесь они говорили с боярами и читали договор. Затем их повели к царю в Золотую палату. Государь был в полном облачении. Царский духовник принес животворящий крест на золотом блюде, боярам и послам приказано было подойти поближе. Царь встал, и с него сняли венец, взяли из рук скипетр. Утвержденную грамоту положили под крест, и царь благоговейно приложился ко кресту. Таким образом совершился обряд царской присяги. Затем царь велел своему печатнику отдать грамоту послам и отпустить их. Чрез несколько дней их в знак особенной чести пригласили к царскому столу в Грановитой палате. За столом царь милостиво посылал в золотых братинах напитки послам. Когда подали мед, государь встал и сказал:

– Пью за здоровье брата моего, государя вашего, Владислава-короля.

Чрез несколько дней после царского стола послов отпустили домой.

Король в свою очередь должен был также торжественно скрепить договор с Москвой своей присягой. Любопытно, что русским послам, которые обязаны были присутствовать при королевской присяге, дан был наказ: «Непременно за то стоять накрепко, чтобы король поцеловал в крест, а не в блюдо (на котором лежал крест), и смотреть, когда король велит положить на запись крест, чтобы этот крест был с распятием. А если король закона люторского, то ему целовать Евангелие». (Наказ требовал от послов, чтобы они разведали подлинно, какой веры король.)