Гибель советской империи глазами последнего председателя Госплана СССР - Владимир Иванович Щербаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После заседания валютного комитета Геращенко наконец встретил министра финансов В. Е. Орлова. Вот, как вспоминает об этом Виктор Владимирович.
Геращенко В. В.: «Слышу от него: “Вот телеграмму подготовили, надо бы и тебе её подписать”. Делать нечего. После этого Владимир спрашивает: “Куда собрался?”Я отвечаю: “Меня в Госбанке ждут”. – “Не спеши, – останавливает Орлов. – Сейчас Павлов будет заседание правительства проводить, тебя всё равно вызовут, только время потеряешь ходить туда-сюда”. Я не был членом правительства, но понимал, что спорить бессмысленно, тем более что на Пушкинской улице уже было выставлено оцепление – проезд закрыт».
Вечером, в 18:00, действительно собрался президиум правительства. Павлов сделал короткое вступление, видимо хорошо обдуманное, – минимум слов, чёткие, жёсткие формулировки. Не агитировал, ни на кого не давил. Высказался по вопросу об отношении к Союзному договору и реакции правительства на события в стране. Всё то, что все и так знали из сообщений ТАСС.
Геращенко В. В.: «Павлов спросил. “Ну чего, мужики, будем делать?” Сам при этом пьёт в большом количестве нарзан. И тогда бдительный В. А. Раевский[272] мне шепчет: “По-моему, премьер под градусом! Второй раз глава правительства ведёт заседание в таком состоянии”. (Первый случай был с Н. С. Хрущёвым.) Владимир Абрамович – человек эрудированный. Я подумал: что-то не так, Валентин Сергеевич, конечно, мужик компанейский, но у него большая административная школа, он хорошо знает, как вести себя на работе. Здесь что-то не то!»
В стенограмме, которую несложно найти в сети Интернет, слова премьера выглядели более литературно: «Вопрос: как работать в условиях чрезвычайного положения? Причины, надеюсь, ясны. Обстановка такая, что правительственные решения не исполняются. Мы накануне остановки производства. Хочу, чтобы вы высказались».
Попросил всех высказаться. Среди членов правительства не было единодушия. Большинство высказывалось туманно. Кто-то более смелый поддерживал ГКЧП: «Наконец-то, давно пора», говорил, что в стране должен быть хоть какой-то порядок, нужно разобраться, что у нас творится. Вице-премьер К. Ф. Катушев твёрдо заявил: «Надо работать над решением тех задач, которые поставил ГКЧП».
Щербаков В. И.: «Позиция К. Ф. Катушева, поразила меня. В 9 часов утра 19 августа он уже сумел провести расширенное заседание коллегии, заслушать на нём мнение коллег о выполнении задач Государственного комитета по чрезвычайному положению, поддержать их и даже после этого оперативно разослал указания всем торгпредам, как себя вести».
В версии бдительного министра Воронцова отчёт Константина Фёдоровича на том заседании правительства звучал так: «Мы провели расширенное заседание коллегии, на котором поддержали все заявления, существующие на текущий момент. Мы сориентировали наши коллективы, чтобы они вели работу с иностранными партнёрами, чтобы скорректировать возможные негативные последствия. Надо работать над решением тех задач, которые поставил ГКЧП».
Щербаков В. И.: «Я сидел и думал: “Вот это партийная школа! Вот это аппаратный профессионализм! Мы ещё не поняли, что происходит, а он уже по полной программе меры принял!”.
А я-то только пытаюсь понять, что происходит в стране и что лично я, как председатель Госплана, должен делать в обстановке хаоса, которая может очень быстро перерасти во внешнюю блокаду и, не дай бог, гражданскую войну. Позиция правительства, казалось бы, ясна – премьер в составе ГКЧП, возглавляемого моим хорошим приятелем Геной Янаевым, с которым мы не одно ведро выпили вместе. И вот теперь он почти президент страны.
Так должен ли я поддержать друга-премьера и приятеля – почти президента, или мне следует выступить против них и фактически расколоть правительство. А если Горбачёв действительно недееспособен, то эти мои действия породят ещё больший хаос.
И всё-таки Валентин не только член неприемлемой для меня группы консерваторов, создавших ГКЧП, но и мой близкий друг, который, может быть, совершил ошибку. В правительстве точно самый близкий. Он рассчитывает на мою поддержку. Поэтому и звал меня 17 августа на встречу с Крючковым и Язовым. Так как я должен поступить – как друг и просто, как порядочный человек? Весь тот день я мучительно искал выход. И сделал для себя вывод: единственный вариант – надо отделять должность и служебные обязанности от личной позиции».
К. Ф. Катушева поддержали многие. Министр нефтяной и газовой промышленности СССР Л. Д. Чурилов заявил: «Мы отвечаем на вопрос: с кем вы? С вами, Валентин Сергеевич, с Кабинетом министров. Заявление встречено с пониманием, в нашей отрасли нужен порядок». Председатель Рослегпрома Л. Е. Давлетова сказала: «Промышленность на грани из-за так называемых суверенитетов. Мы за то, чтобы навести порядок в стране. Необходимо перестраивать, но нельзя всё разрушать. Мы за то, чтобы не было сотни тысяч безработных, мы поддерживаем заявление о ЧП, нужно, чтобы КМ СССР работал». В общем, оказалось, что все за экономические реформы, за суверенитет и самостоятельность, но против бардака в стране.
Щербаков В. И.: «Слушаю своих коллег, выступающих друг за другом. Все говорят, что им надоел бардак, установившийся в стране, а ещё точнее, во власти. Они явно с облегчением восприняли попытку команды ГКЧП найти какой-то выход из этой тупиковой ситуации, рады, что хоть кто-то выразил желание попытаться навести порядок.
И я их понимаю – всем членам правительства уже поперёк горла встали эти политические игры верхов! Когда идёт перетягивание полномочий, игрища в “царя горы” и никто не решается взять ответственность на себя, в то время, как хозяйство страны идёт вразнос. А ведь это с министров спрашивают за всё, что происходит в экономике страны, хотя они уже давно ничего не могут сделать, им просто связали руки! К тому же ещё и российская власть постоянно подзуживает, пытаясь перетащить к себе всевозможными подачками предприятия, организации, раскалывает страну, заманивая невозможными в реализации привилегиями автономные республики.
И вот я вижу, как измотанные неопределённостью люди выходят на трибуну и выговаривают то, что у них на душе наболело. Беда в том, что никто не говорил,
