Королева эльфов. Зловещее пророчество (Elfenkonigin ru) - Бернхард Хеннен

— Начинай, Бирга, — произнесла старая шаманка. — Не убивай его. Он должен жить, ты меня поняла?

— Он будет жить, госпожа моя. И под конец с удовольствием скажет все, что знает!

В голосе женщины-тролля звучала пугающая уверенность.

— У тебя есть любимый пальчик, лутин?

Это еще что такое? Он заподозрил самое худшее.

— Какой из твоих пальцев значит для тебя больше всего?

Какой имеет наибольшее значение? Я хотела бы защитить его.

Нет, он не настолько туп, чтобы поверить!

— Мизинец моей левой руки. Я использую его во время любовных игр. Женщинам можно доставить…

— Этого я знать не хочу, — перебила его Бирга. — Твои похождения не имеют значения. Значит, ты был бы очень несчастен, если бы потерял этот палец? Ты уверен? Другие особенно ценят большой палец правой руки.

Никодемус вспотел от страха.

— Большой палец правой руки нужен мечникам и лучникам. А мне нет. Моя магия заключается в мизинце левой руки.

Но, хможет быть, мы поговорим о чем-нибудь другом?

— Нет! — Бирга взяла обе его руки и несмотря на то, что он изо всех сил пытался сжать кулаки, без труда развела его пальцы. — Я хочу помочь тебе, — медовым голосом произнесла она. — Что нужно сделать, чтобы твоя жизнь, когда мы выясним правду, пострадала как можно меньше? Ты ведь наверняка влиятельный муж?

Она взяла большой палец его правой руки и зажала между своими большим и указательным пальцами. Руки Бирги были обмотаны тряпками. Ткань показалась Никодемусу грубой, словно песок, поднятый драконьим дыханием в Сожженных Землях. Троллиха вывернула его большой палец.

Никодемус закричал. И больше боли мучило его то, что должно было произойти дальше.

Бирга продолжала выворачивать. Палец выскочил из сустава. Боль была настолько сильной, что лутин уже даже не кричал, просто тяжело, с хрипом дышал.

— Мы уже почти закончили, — произнесла ученица шаманки и повернула еще немного.

У Никодемуса почернело в глазах. Когда он пришел в себя, Бирга держала его.

— Ты снова с нами, маленький лисьеголовый? Посмотри-ка на пол!

Дрожа, он подчинился. Там лежал его большой палец. Троллиха оторвала его, так, как он в детстве обрывал крылья мухам. Рыжему кобольду стало дурно!

— Давай еще поговорим о твоих пальцах, лутин. Сейчас ты должен сказать, какой палец для тебя второй по значимости.

И, прошу, будь со мной честен.

— Левый мизинец! — закричал Никодемус.

Он почувствовал, как по правой руке течет кровь. Вспомнил татуировку на своем лице. Нет, он не может этого сказать.

Она свернет ему шею, если услышит!

— А какой из оставшихся пальцев значит для тебя меньше всего? — Бирга произнесла это таким тоном, как будто задавала вопрос уже добрую сотню раз.

— Правый мизинец. Но, пожалуйста, давай…

Она взяла его левый мизинец.

— К сожалению, я не могу обращать внимания на твои просьбы. Поскольку ты молчишь, придется показать тебе, что я могу быть строгой. Ты вынуждаешь меня сделать это. — Бирга слегка повернула палец.

Никодемус закричал.

— Немедленно отпустите его!

Сквозь пелену слез лутин заметил маленькую фигурку в черном кожаном плаще.

— Королю будет доложено о ваших деяниях. Отпустите его, не то вам непоздоровится! Я знаю, что он не ценит твою жестокость и уже давно ждет предлога призвать тебя к ответу за преступления перед народом. Для таких опустившихся, жестоких индивидуумов, как ты, в нашем новом справедливом обществе места нет, сестра Бирга!

— Отпусти лутина, — бесцветным голосом произнесла Сканга. — Конечно, мы не будем противиться воле короля и его любимых лизоблюдов.

Бирга поставила Никодемуса на ноги. Бедняга не мог стоять самостоятельно. Силы оставили его. Он опустился на колени.

Всхлипывая, поднял окровавленный палец.

— Идем со мной, брат. — Элийя обнял его и помог подняться. Схватил под мышки и потянул за собой.

Больше не было сказано ни слова.

Никодемус не мог сдержать слез. Он то и дело всхлипывал.

За дверью брошенной кухни ждали другие кобольды. Он увидел Лицу. Свою возлюбленную! Никодемус постарался сдержаться. Не хотел выглядеть перед ней плаксивым слабаком.

— Они за это ответят, — прошипел ему на ухо Элийя. — Еще немного, и настанет день расплаты.

Мятежники

Эмерелль вела его по широкой заснеженной равнине к краю древнего густого леса. Ветки скрипели под тяжестью снега, ветра почти не было. Раскидистые кроны деревьев так сильно переплелись друг с другом, что даже сейчас, когда листья опали, свет земли не достигал.

Едва они вошли в лес, у Фальраха возникло чувство, что за ними наблюдают. Но как ни старался он, обнаружить тайных соглядатаев не мог. Он спросил себя, не сами ли деревья следят за ними. Не передают ли скрипящие ветви секретные послания.

Или же это все же мауравани, мастера маскировки? Дикий народ, как называли их многие братья-эльфы — наполовину пренебрежительно, наполовину почтительно. Мауравани… Те, кто не любил жить во дворцах, а предпочитал обширные леса у подножия Головы Альва. Одиночки, отдавшие все силы магии деревьев. Те, кто не хотел изменять творение альвов, стараясь жить в согласии с лесами и не строить из них хижины, не рубить деревья.

Казалось, Эмерелль точно знает, куда идти. Судя по ее виду, жутковатая атмосфера леса нисколько не впечатлила королеву. Она вела спутника в заснеженную долину, скалистые склоны которой были покрыты похожими на змей ветвящимися корнями.

Фальраху лес казался все более жутким. На серых скалах деревья не должны расти настолько густо. Это неестественно.

И это неизвестные ему деревья! Похоже, долину защищало заклинание. Даже снег лишь кое-где падал на землю. Спуск становился все более крутым. Фальрах хватался за корни, стараясь не наступать на предательский мох. Эльф с удивлением заметил, что многие деревья не сбросили листву, несмотря на то что зима была в самом разгаре. На отдельных растениях были цветы и плоды одновременно, словно все сезоны слились воедино.

Густые кроны изменили свет зимнего дня. Он казался зеленым. Подобно стрелам пронзал он лесные сумерки, выхватывая из темноты только крохотные пятнышки. В воздухе витал тяжелый запах прелой листвы. Мимо Фальраха на серебристых крыльях промчалась стрекоза.

Только сейчас эльф заметил, что перестал мерзнуть. Это странное место не терпело зимы. Чуть впереди на склоне возвышался монолит. Один-единственный стоящий вертикально камень более четырех шагов в высоту. Лучи, пронзавшие листву, окутывали его холодным серым сиянием.