Не от мира сего - Иеромонах Дамаскин (Христенсен)

Можно лишь гадать, какая благодать Божия, Богородицы и святых снисходила на о. Серафима в те дни. Достаточно было взглянуть ему в глаза, чтобы понять: боль не заглушила его непрестанную молитву.

Во вторник ночью в реанимационную палату привезли паренька при смерти: он попал в страшную мотоциклетную катастрофу. Его мать безутешно плакала в приемном покое, бок о бок с близкими о. Серафима. Утром к ней подошел о. Герман, постарался утешить и спросил, не хочет ли она крестить сына. Она согласилась, и не мешкая о. Герман совершил обряд, явив на свет раба Божьего Кристофера. А несколько часов спустя его душу, омытую водой крещения, Господь восхитил на небо. И в этом люди увидели плод страданий о. Серафима.

Днем в среду о. Серафиму привезли из Сан–Франциско икону Богоматери «Нечаянная Радость». Весь день подле нее молились люди, чуя, что Богородица охраняет о. Серафима. Снова в больничной часовне в полночь отслужили литургию. В три часа утра о. Серафим причастился

Святых Тайн. Отец Герман и несколько братии решили, наконец, немного поспать и уехали в Рединг. Остальные не покинули больницы и, когда дозволялось навещать умирающего, приносили в его палату и икону.

ПОД УТРО В ЧЕТВЕРГ Елене Юрьевне Концевич, жившей в Беркли, приснился сон. «Рядом со мной стоял незнакомый священник и укорял за грехи. Говорил, что я ни на кого не должна держать зла. Вместе мы вошли в какой‑то зал, большой и великолепный.

Вдалеке на возвышении стоял человек и пел. Я не могла разобрать лица, но пел он чудесно (хвалу Богородице). До меня долетали лишь отдельные слова. Священник показал подойти поближе. Теперь я отчетливо слышала каждое слово. Голосом певец напоминал о. Серафима (я слышала, как он поет, лет 20 тому назад в соборе Сан–Франциско. Тогда он единственный пел на клиросе всю утреню от начала до конца. Никогда не слышала я такого истинно молитвенного пения. Душа так и воспарила.) И теперь во сне тот же голос — ангела, райского небожителя. Неземной красоты пение! Проснувшись, я поняла, что надежд на выздоровление о. Серафима нет».

И Алисон (к тому времени овдовевшая и жившая в Канзасе) тоже неисповедимыми путями узнала о близящейся кончине о. Серафима. В отличие от Елены Юрьевны Концевич, Алисон не знала даже о его болезни. Но долгие годы, даже за тысячу миль от него, она чувствовала крепкие узы, связующие их. Письма от него получала она редко, переписка прерывалась подчас на несколько лет. Она ежедневно молилась об о. Серафиме и знала, что он молится о ней. Всякий раз перед тем, как получить письмо, она чувствовала, что он вспоминает о ней, и с уверенностью ждала весточки. И теперь в предсмертный час он подал о себе знак. Она увидела его во сне, он был привязан к кровати, а во взгляде сквозила невыносимая боль. Для Алисон, медсестры по профессии, видеть такое было чрезвычайно тяжело. Говорить о. Серафим не мог. Она тут же написала в монастырь, не обманывает ли сон.

В то же время о. Герман нашел ее адрес и послал письмо. Еще много лет назад о. Серафим наказал, случись что с ним, известить Алисон. Письмо она получила уже после смерти о. Серафима и убедилась, что сон не обманул даже в мелочах: о. Серафим и впрямь уже не мог говорить в последние дни. Утешало и утешает ныне ее то, что даже в последние минуты жизни о. Серафим помнил о ней, пытался связаться с ней[75].

В ЧЕТВЕРГ, В ПОЛОВИНЕ одиннадцатого утра врачи сказали, что более помочь ничем не могут — в ослабленном, изболевшем теле о. Серафима начали один за другим отказывать различные органы. Через несколько минут он вступил в жизнь небесную.

Отец Герман приехал в больницу несколько позже. Известие о кончине собрата не застало его врасплох, хотя до последней минуты он молился о его выздоровлении. Одна из сестер скита блаж. Ксении присутствовала при последних минутах жизни о. Серафима. «Мужайтесь!» — таково было ее последнее напутствие уходившему в Царствие Небесное.

Отец Серафим скончался 20–го августа/2–го сентября 1982 года, 48–ми лет от роду. «Достигнув совершенства в короткое время, он исполнил долгие лета; ибо душа его была угодна Господу, потому и ускорил Он из среды нечестия» (Прем. 4:13–14).

Кончина о. Серафима пришлась на Успение, из чего многие заключили, что Богородица особо оберегала его в смертный час. Страдания его, мучительные, но недолгие (пред лицом вечности), ознаменовали последнюю главу в его духовном развитии, подведя к вратам Рая. «Ибо кратковременное легкое страдание наши производит в безмерном избытке вечную славу» (2 Кор. 4:17).

Отец Герман с братией облачили о. Серафима в монашеское и священническое облачение, хотели подвязать челюсть, но не удалось: на лице покойного так и застыла тихая улыбка небесного счастья. Потом приехал друг и сосед Братства Дэвид де Марс, работавший в похоронном бюро, погрузил тело на машину и повез в Платину. Вереница автомобилей растянулась по извилистой дороге вверх по Богородичному кряжу, из каждой машины доносилось непрестанное молитвенное пение.

Тело о. Серафима в простом деревянном гробу до похорон оставили в монастырской церкви. Круглые сутки читали Псалтирь. Вечерняя служба превратилась в ночное бдение, в нескончаемую молитву об упокоении души раба Божьего Серафима.

Сорок дней

Добродетель не умирает с человеком, ибо она бестелесна.

Еврипид.

ЗА ТРИ ДНЯ (с момента смерти до похорон) тело о. Серафима не одеревянело, не начало разлагаться, несмотря на летнюю жару. Кожа не приобрела серо–синватый оттенок, а оставалась теплой, золотистой на вид, была мягкой, как у «спящего младенца», по словам одного из паломников. Другой, профессор из Беркли, сказал, что тело «подобно святым мощам». Нетленность издавна считалась в Православной Церкви признаком святости. Все находившиеся в ту пору в монастыре считали, что это проявление благодати Божией.

Лицо о. Серафима в гробу прояснилось, разгладилось, воссияло покоем и счастьем, и хотя монашеский обычай предписывал накрывать лицо усопшего, этого делать не стали. Он лежал будто живой, и выглядел моложе, чем при жизни. Весь вид его свидетельствовал о победе над смертью, и множество людей проводили долгие часы в молитве у гроба. Маленьких детишек приходилось едва ли не силой уводить из церкви — столь сильно было настроение любви покоя. «Усните ныне, утомленные глаза.» — вспомнилось о. Герману строки кантаты «Имел довольно я», когда он смотрел на блаженный лик покойного. Отец Серафим наконец разгадал тайну смерти, которая не давала покоя всю его сознательную жизнь

В день похорон монастырская церковь была переполнена. Панихиду служили архиеп. Антоний и еп. Нектарий. Но даже и в этот час созревали плоды духовности: у гроба усопшего два послушника были пострижены в рясофорные монахи, Владимира Андерсона рукоположили во священники, а Лоренс Уильямс (из прихода в городке Этна) стал дьяконом. Сколько народу прошло мимо гроба, целуя на прощанье усопшему лоб и руки, написавшие столько душеполезных книг, статей, текстов церковных служб. На клиросе пели чудесные и трезвящие слова, написанные святым VIII века Иоанном Дамаскиным: «Кая житейская сладость пребывает печали непричастна.»

Согласно учению Церкви, которое она стяжала ангельским откровением, двое суток после смерти душа наслаждается свободой и вольна посетить дорогие ей места. В «Душе после смерти» о. Серафим писал: «Описание этих двух дней никоим образом не догма, а лишь приближенное представление о том, что чаще всего ожидает душу непосредственно после смерти. И в православной литературе, и в современной научной описаны случаи, когда усопшие на короткое время (иногда во сне) являлись живым, что подтверждает истину: несколько времени после смерти душа пребывает вблизи земли».

То же и с о. Серафимом. Одна из его духовных дочерей, Элли Андерсон, стояла у гроба, рыдая и причитая, что‑то ей теперь делать без духовного отца, и вдруг, «не двигаясь, не осознавая, что происходит, очутилась перед огромным ликом Христа, почуяла запах тлена и услышала голос о. Серафима: «Это всё Христос соделывал — не я, я же — тлен». Я обернулась к о. Серафиму, от него исходило сладостное благоухание, и я совершенно успокоилась.

Когда все прощались с ним, я вдруг увидел его за гробом, лицом к алтарю. Трудно описать: он весь сиял, хотя на нем была монашеская ряса. Пока пели, он, стоя лицом к алтарю, непрерывно кадил».

Народу собралось столько, что многим пришлось лишь слушать службу со двора. Была среди них и мать Бригитта (некогда Барбара Мак–Карти). К ней подошел еп. Нектарий, видя, что она убита горем, утешил: «Молитесь на за отца Серафима, а отцу Серафиму!» — сказал он.

После похорон отслужили литургию — церковь по–прежнему была переполнена. Когда все верующие пели Символ веры, священники увидели в окно трогательную сцену: у могилы о. Серафима собралась оленья семья. Похоронили его на том самом месте, где 14 лет тому на