Скажи миру – «нет!» - Олег Верещагин

Я, если честно, в поисках не участвовал. Как оказалось, у меня и правда разошлись швы в боку. На левой руке – чуть ниже локтя – была глубокая рубленая рана (чудом уцелели кости), а в левом бедре рана – тоже глубокая – оказалась колотой. Какая-то девчонка-казачка, спеша, зашила дырки – я почти не ощутил боли, и она ушла куда-то к другим раненым, а я остался сидеть, бездумно глядя, как укладывают и укладывают трупы, как спускаются за окрестные деревья стаи грифов, слетевшиеся, наверное, со всего Кавказа…

Подошел и тяжело сел рядом Лаури. Он опирался на самодельный костыль из свеженького деревца.

– Живой? – спросил Лаури, неловко вытягивая вперед правую ногу, обмотанную размокшей от крови тряпкой. – Хорошо… Меня вон топором хватили, кость над коленом – пополам… А еще, знаешь, – он помолчал, – Джерри моего убили. Уже в самом конце, Олег… Вот так. – Он наклонился чуть вперед и застыл.

Подошел Олег Крыгин. Правая рука у него была на перевязи. Остановился рядом и тихо сказал:

– Андрей убит…

…Андрюшку Соколова принесли одновременно с Михелем ван Спрэгом. Следом за телом Михеля шел Анри и плакал, не стесняясь, но я даже не очень на него смотрел. Я пытался узнать Андрея, а это было трудно. Топор ударил его в лицо…

– Это точно он? – спросил я Боже, который держал труп на руках.

– Его убили при мне, – сказал Олег. Я кивнул и положил ладонь на плечо Анри. Михеля я знал даже еще хуже, чем Ивана. Он спас Анри и здорово помог с ремонтом корабля. Теперь его тоже нет. Все.

– Это… нечестно, – сказал Анри и вытер глаза рукавом. – Это нечестно, Олег.

– Посмотри туда. – Я указал на растущую насыпь костра. – Это все несправедливо, Анри. Но что делать? Надо жить… Несите их, ребята, – обернулся я к Боже и Бассу. Задержал двинувшегося следом Олега. – Остальные?..

– Живы, – так же негромко ответил он…

…Принесли Кольку. Голова атамана была распластана ятаганом наискось, но выражение лица осталось спокойным и светлым, как небо. Больше он не мучился одиночеством и воспоминаниями. Кто-то – я так и не понял кто – положил к моим ногам мои метательные ножи, уже очищенные от крови. Или, может, и не мои – но такие же… Мне хотелось есть, еще больше – спать, и совсем не хотелось хоть что-то делать. Вадим подвел рыжеволосого парня, державшего на локте аркебузу, и я какое-то время не мог понять, чего от меня хотят, пока не сообразил, что парня зовут Фергюс, он ирландец и просится к нам. Причин я так и не уяснил, если честно, но кивнул. Потом кто-то сказал: «Сто семьдесят три», – и я очнулся.

Был вечер, темнело быстро. К костру больше никто никого не носил, и я понял, что назвали цифру убитых.

Сто семьдесят три.

– Командиры отрядов, зажгите факелы, – послышался голос, и я увидел протянутый мне факел в руке незнакомого мальчишки. У его ног такие факелы – незажженные, конечно, – лежали горкой, их разбирали, поджигали, и я, подойдя, зажег тоже. Следом за мной прихромал Лаури, и я спросил его тихо:

– Где Тиль?

Я почему-то был уверен, что он ответит: «Убит». Но Лаури мотнул головой, и я увидел Тиля, как раз наклонившегося за факелом. Черной куртки на нем не было, в поясе и поперек груди тело властителя Терсхеллинга охватывали пятнистые от крови повязки.

Мы выстроились вокруг погребального костра. На небе алым наливалась полная луна. Плотным кольцом стояли вокруг нашего редкого кольца сотни ребят, поблескивали глаза, блестело оружие.

Еще я увидел пленных урса. Темной грядой лежали они по периметру костра. Уже прирезанные.

Факелы взметнулись синхронно – я даже не понял, что заставило и меня вскинуть руку вместе со всеми. Потом кольцо пляшущих огней опустилось, и огонь с радостным гулом охватил погребальный костер сразу со всех сторон, вскинувшись на огромную высоту.

Звонкий мальчишеский голос вплелся в гул пламени, и я, вскинув голову, увидел на той скале, где теперь вечно будут белеть строки имен и дат, одетую в багровую тень фигуру. Мальчишка пел, раскинув руки, и его голос летел над лесом, скалами и рекой:

…кто идет?Вольный народ,Отважный отряд молодых партизан!Что поетВольный народ?Песнюо вольномветре!!!

Я помнил эту песню из кино! Помнил! И сейчас не смог удержаться, сам толком не поняв, что начал подпевать. Да и не один я пел…

Друг мой, песнюВерности и честиВольный ветер в горах поет…[49]

Веет, веет в небе черный пепел.Высылает бездна черный полк.Улетай отсюда, белый лебедь!Убегай отсюда, серый волк!

Дрогнет воля, и исчезнет радость,Этот город будет битвой стерт.Я один на рубеже останусь —Божий воин против грязных орд.

Звон мечей качнется над округой,Но неправым – в схватке счастья нет.И врагов укроет серой вьюгойПереставший плакать белый свет.

Вот утих над степью неба трепет,Крик бойцов отрывисто умолк.Надо мною снова кружит лебедь,И к ногам прижался брат мой – волк.

– Олег, вставай.

– Уйди, рыжий, – попросил я, не открывая глаз. Было тепло, тихо, хорошо, никакие особенные проблемы не нависали, и я считал, что вполне могу расслабиться. Фергюс – а это был он – уселся рядом и, хлопнув меня между лопаток, рассмеялся:

– Да все равно же вставать придется. Наши возвращаются. Раде и Видов их с перевала видели, часа через два будут тут.

– Да, придется вставать, – заметил я, открывая глаза и потягиваясь. – Наконец-то вернулись…

…Десять дней назад я, убедившись, что урса в окрестностях присутствуют только в виде быстро разлагающихся трупов, дал отпуск «семейным», как нагло выразился Вадим. Кроме него, на побережье к девчонкам отправились Ясо, Басс, Олег и Серый. С остальными я засел недалеко от Боржоми, где и правда били минеральные источники, и погрузился в длительный отдых, как индус в нирвану.

Наша армия большей частью разошлась кто куда. Казаки ушли на северо-запад. Где-то на востоке осели Дидрих и Франсуа. Ромка, как местный, ушел к себе на север – тоже не очень далеко. Тиль уплыл на юго-запад, а Лаури и Карди (Нэд) залечивали раны недалеко на западе.

Я сам себя отпуска лишил, хотя и представлял, в какое состояние придет Танюшка. Но я решил, что, когда вернется Вадим, постараюсь наверстать упущенное и вымолить у Татьяны прощение лично. Совесть до конца успокоить не удавалось, но в целом я эти дни провел не так уж плохо…

…Вадим шагал первым, и по его широкой, видной издалека улыбке я понял – идут новости. Вид у него, как и у прочих отпускников, еще за полкилометра начавших перекликаться с остальными, был вполне отдохнувший.